Борис Шергин

Издревле на Белом море жили потомки новгородцев, характер и уклад которых ковались борьбой за жизнь — помогали утверждать русское имя на суровых берегах моря Мёрзлого, учили мужеству, запасали опыт.

Обильна Двинская страна! Богата рыбой и зверем, и скотом, и лесом умножена. А того паче — именитыми корабельными капитанами, лоцманами, плотниками, зверобоями-промышленниками — людьми характера крепкого.

Жил среди них писатель, который старательно реставрировал полувыцветшие страницы из большой историко-культурной летописи России. Талант драгоценный, многогранный — и мастерство его было особенным.

Борис Шергин и Степан Писахов

Пошли, Господи, мне и моим ближним жизнь скучную, незамутненную внешними событиями и новостями. Такую, чтобы все, что свершалось в ней — именно свершалось, а не пробегало, не скользило по краю, не промелькивало бы. Похожую на северную летнюю ночь, когда свет проливается вокруг, теней не оставляя, усугубляя тишину, суету отменяя.

Воспоминания о писателе

Три русских писателя, знавшие Шергина в последние годы его жизни, оставили воспоминания о нем. И все трое, не сговариваясь, отмечали во внешности Бориса Викторовича черты святости.

Федор Абрамов увидел Шергина таким: «Комната — подвал. К вечеру было дело, темновато. <...> Но — свет. Свет от старичка на кроватке. Как свеча, как светильник. В памяти вставал почему-то Зосима Достоевского, в последний раз наставляющий Карамазовых, деревенские старики, которые уже «сожгли» всю свою плоть. Бесплотные, бестелесные... <...> Впечатление — благость, святость, неземная чистота, которая есть в картинах Вермеера Делфтского. Слепой старик. А весь светился».