Омилия

Рождественская сказка-буффонада по мотивам произведений Н. Гоголя, С. Писахова и Б. Шергина.

Действующие лица:

Сказочник;

Капитон, поморский молодяк (молодой человек, юноша);

Маманя, мама Капитона;

Начальник уездной полиции, уездный исправник;

Баба;

Дед;

Фельдшер;

Царь;

Царица;

Старшая царевна;

Младшая царевна;

Первый прохожий;

Второй прохожий;

Третий прохожий;

Вспомнил чувства я былые,
Вновь придя в знакомый сквер…
Словно дым они уплыли.
С Вами порознь мы теперь.

Фонари – осколки солнца –
Согревали душу мне.
Почерневший вечер сонно
Расплывался в тишине.

И казалось мне, что снова
Жду безропотно я Вас,
Чтоб коснуться каждым словом
Ваших губ и Ваших глаз.

Из кухонного монолога.

– ...Н-да... Что тебе сказать... У мужчин, знаешь, мозги странно устроены. Совсем не так, как у нас...

Ты знаешь, своего мужа я  разглядела лишь незадолго до его смерти. Получилось, как в поговорке «лицом к лицу лица не увидать». А до этого я, вся такая умная-разумная, всем подряд советы раздающая, несколько раз думала с ним  развестись, но, хорошо, Господь отвел.

Я вышла замуж в 37 лет. С единственной мыслью успеть родить ребенка. До того я вся горела-кипела в работе, строила коммунизм в отдельно взятом училище. Какой идеалисткой я была – сейчас даже смешно вспомнить. И ухажеры у меня были, и знакомить меня пытались с разными перспективными женихами, а мне всё было не до того.

Однажды учитель сказал своему ученику: 
– Посмотри вокруг себя, а потом назови мне все предметы белого цвета. 
Ученик огляделся по сторонам. 
Он увидел белый потолок, стены, белые рамы окон, скатерть, занавески, 
переплеты книг и много других вещей. 
– Отлично. А сейчас я хочу, чтобы ты закрыл глаза и 
назвал все, что есть в этой комнате желтого цвета, – сказал учитель.
Парень был в недоумении:
– Но как я могу вам ответить, я же ничего не заметил! 
– Теперь открой глаза и посмотри, сколько здесь желтых вещей!!! 
Желтые подушки, желтая рамка с фотографией, 
желтая подставка под карандаши, желтый коврик… 
– Но так нечестно! Вы сами сказали мне искать только белый цвет, 

***

Так хочется осеннего покоя,

Ветров беспечности и шороха листвы.

Как сложно мне, лишенцу и изгою,

Брести через октябрьские костры.

Искать надежды в каждом новом храме,

Но находить стреноженную память

Над полусонной тихою рекою,

Когда мой день тревожен и постыл.

Так не люблю, когда тревожат всуе,
Зима притихла – нет с утра пурги,
Сижу в сенях, медведя дрессирую,
Учу, как надевают сапоги.

Медведь ворчит. Как вдруг вбегает дьякон,
И, сунув косолапому изюм,
Он начинает нервно полуплакать,
Что на деревне булгатня и шум.

- Чужак какой-то, верно, малохольный,
Палит из пистолета, всех кляня,
И конь хрипит на крыше колокольни –
К кресту привязан. Очень жаль коня.

В честь освящения
Святейшим Патриархом Московским
и всея Руси Кириллом домового храма
во имя Иконы Божией матери               
«Взыскание погибших»
при Российском экономическом
университете имени Г.В. Плеханова
в день Покрова  Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии

                 ***

Матерь  Божья. Молюсь тебе снова.
О Всепетая радость людей.
В праздник твой старый храм стал как новый
В Нерушимой ограде твоей.

Живу в коммунальной квартире
С видом на мусорный бак.
«Долой демократов» на баке
Вывел, какой-то чудак.
 Развели тут бардак!    

Сильно, видать,  досадили,
Может невесту отбили?
Чем-то его обделили?
Так  разозлился чудак.
В голове кавардак…

Знаешь меня ты мало,

Слышишь, о чем молчу,

Только в обход, устало,

Снежную жжёшь свечу.

Начиная с затылка, боль холодным свинцом шла к вискам, невыносимо давила и сковывала. Вынырнув из вязкого сна, он опрокинулся на подушку, тыча слепой взгляд в стены, как щенки по запаху тянут нос к вымени матери, и скользил им по темноте, пока не стал различать бревенчатые своды окна, наглухо зашоренного холстом.

Рядом пошевелилась, скользнула теплая рука, нащупала на его плоском и пространном теле межреберное сплетение, легла, прислушиваясь к ритму. Маленькая, юркая мышка.

Высота… высота… Всё – в ней,
если выучился летать;
и, чем выше, тем низ видней,
и весомее Благодать.

Глубина… глубина… Всё – в ней.
Коль спускаешься, то до дна,
из глубин высота видней,
и, чем глубже, – ближе она.

Парадокс? В нём, наверное, суть.
Парадоксами полон свет.
Хочешь в Небо – на дне побудь:
в поражениях – звук побед.

Мне чужого ничего не надо:
счастья иль несчастья — всё равно.
За чужую даже тень из сада
плод отцов отнимут у сынов.
За чужое — на ветру простуда;
за свою заботу и печаль
выгонит судьба из ниоткуда
в ничего не видящую даль.
Горемыкой  поползёт дорога,
и верблюдом вздыбится гора,
коль у Бога украдёшь немного.
Нам своё давно раздать пора.

Читая  книгу  С.Коппел-Ковтун «Макаровы крылья».

«Познавшие, крылатые будут, как боги…»
Леонардо да Винчи^[1]

«Человек создан не для того, чтобы влачить цепи, а для того, чтобы, широко раскрыв крылья, парить над землей».
Виктор Мари Гюго^[2]

«Макаровы крылья».  Недавно эта повесть православной писательницы Светланы Коппел-Ковтун, увидевшая свет в журнале «Камертон» в мае 2016г. ^[3], вышла отдельной книгой ^[4].

И хоть её тема не нова, — повествование представляет собой  фантасмогорию особого рода, зримо демонстрирующую метафорическую природу художественного мышления литератора, соединяющего   реальные явления и фантастические представления в единое  целое.

Образная мысль автора  многозначна, она так же богата и глубока по своему значению и смыслу, как сама жизнь, вечно утоляющая голод души  по  постижению тайны  Божественного.

Уютно мне средь зданий городских.
Иду, влюбляясь в арки и колонны.
Черты фасадов радостно-легки
И так светлы, как храмов перезвоны.

Иду, не зная стилей и имён.
Любуюсь видом окон величавых.
И на меня глядит со всех сторон
Родного города седая слава.

Ходили здесь дворяне и купцы.
Века летели, прячась в поднебесье.
Здесь жили и сейчас живут – творцы,
И я влюбляюсь в мысли их и песни!