«Быть в рост крыльев...»

Читая книгу С.Коппел-Ковтун «Макаровы крылья».

«Познавшие, крылатые будут, как боги…»
Леонардо да Винчи^[1]

«Человек создан не для того, чтобы влачить цепи, а для того, чтобы, широко раскрыв крылья, парить над землей».
Виктор Мари Гюго^[2]

«Макаровы крылья». Недавно эта повесть православной писательницы Светланы Коппел-Ковтун, увидевшая свет в журнале «Камертон» в мае 2016 г.^[3], вышла отдельной книгой^[4].

И хоть её тема не нова, — повествование представляет собой фантасмогорию особого рода, зримо демонстрирующую метафорическую природу художественного мышления литератора, соединяющего реальные явления и фантастические представления в единое целое.

Образная мысль автора многозначна, она так же богата и глубока по своему значению и смыслу, как сама жизнь, вечно утоляющая голод души по постижению тайны Божественного.

На эту книгу нельзя смотреть иначе, как на признание автором воли Господней, стоящей над всеми человеческими поступками. Об этом свидетельствует и предваряющее повесть слово монахини Евфимии (Пащенко), которое детально знакомит читателя с сюжетом и главными персонажами повествования.

И это неудивительно, если принять во внимание воцерковленную личность писательницы и то обстоятельство, что, говоря словами Д.С.Мережковского, «все религии, всё искусство, вся поэзия кажется нам одним безнадёжным повторяющимся воплем человечества о недостижимом, о красоте и Боге»^[5].

* * *

Мне нравится название повести, как и само по себе это выражение: «крылатый человек».

Этот образ, несомненно, возник сознательно, из размышлений на тему, почему люди не летают.

Человеческая «бескрылость» всегда стояла преградой на пути знания, творчества и веры.

Это правда, что чудо человеческого полёта нельзя разложить на законы механики. Механический полёт и полёт духовный, или творческий — различные явления.

«Когда человеческий разум утверждает, что он — всё, и ничего больше нет в человеке, ничего больше не надо, то сам разум становится безумием», — писал Д.С. Мережковский.^[6]

Ощущения свободы, «сверхвременного царства истины и смысла», любви и верований, — непреходящие спутники извечного стремления человека к познанию неведомого. Отсюда и пища для творчества, полёт фантазии, и переработка жизненных представлений в необычные художественные образы, их соотнесение с реальными прототипами.^[7]

«Птицей жить на свете очень больно. Обыкновенные птички намного счастливее людей-птиц. Лучшее, что может сделать птица для своих крыльев — стать ангелом.

Некоторые ангелы носят небо на спине, как улитки — свой домик, и в том небесном домике живут многие птицы и люди. Ангелы — служаки и трудяги, у них и небо больше для других, чем для себя».

Здесь собственный, проницательный, религиозный взгляд С.Коппел-Ковтун возводит в эстетическую сферу такие обстоятельства, из которых обыкновенный писатель не извлек бы ничего, кроме указания на очевидное и невероятное.

Но у С.Коппел-Ковтун использованный образ многопланов, в нем бездна смысла, открывающаяся в событийном метафорическом калейдоскопе. И что примечательно: «крылатость» человека у неё непереводима при этом на язык логики потому, что при анализе остается «сверхсмысловой остаток», зашифрованный подтекст о вдохновении и просветлении, о вере как первичной силе человеческой жизни, о «голоде души по Божественному, в каком бы из обличий это Божественное ни появилось. Оно есть как бы вздох, призыв, молитва, обращенная к духовному небу: «явись! дай мне узреть Тебя! откройся! дай мне эту благодать и радость!»^[8].

Это же очевидно: у обыкновенной птицы, даже если она ходит, видны крылья. Она рождена, чтобы летать.

А крылья человека, — в чём они? И какой он — его жизненный полёт? Только ли от земли к небу? Или можно так высоко и не подниматься? Ниже-выше, — как измерить, чем и кто способен осуществить такой анализ?

И почему от эпохи к эпохе, мыслители, поэты, писатели не перестают задавать эти вопросы?

Метафорический образ «крыльев человека» не нов, он просквозил время от памятных нам мифических Дедала, Икара до Л.Толстого (его «крылатый человек» — ангел, видящий людей в любви); Д.Мережковского (истолковавшего миф о полёте Икара, написавшего целый труд о художественном образе «крыльев» в творчестве Леонардо да Винчи); М.Горького ( «О, если бы в небо хоть раз подняться!..»); Ф.Искандера ( у него без души нет крыльев для полёта); Ф.Кафки (его Грегор Замза так и не смог раскрыть своих крыльев для полёта, которые спрятались под панцирем на спине); Г.Маркеса ( у него «людям не под силу жить в аду, полном ангелов»); Р.Брэдбери (В «Дядечка Эйнар»: человек «свободно летает», когда любит, когда свободен и приносит другим счастье) и т.д.^[9]

Работы этих авторов нельзя однозначно отнести к традиционной фантастике. Они уникальны этаким оксюмороном, сочетанием в себе несочетаемого. Ибо включают как романтические образы и мотивы, мифы и сказки, так и реалистичность изображения, актуальность заявленных проблем и нетривиальность характеров персонажей.

* * *

Фантасмогория Светланы Коппел-Ковтун, как уже отмечалось, также не однозначна и не линейна, она опосредована множеством приёмов, сюжетной игрой, аллегориями, гиперболами. Её фантазии притчевого характера, завуалированы, невидимы, и тем интересны.

Более яркие они в сценах с окраской сказок, евангельских сюжетов, невероятных сновидений и воображаемых видений (например, жизни в образе сотканной паутины, в которой мытарствуют люди, барахтается и сам Макар; или мира как « громадного прожорливого чудища-рта, пасти звериной, пожелавшей сожрать макаровы крылья».

«Макар верил, что небо разумнее, чем он сам. В потоке воздуха проще отыскать путь, если не знаешь куда лететь.

Он закрыл глаза и позволил мыслям плыть в голове, подобно облакам в небе:

«Человек движется по жизни как хочет, как может или как ему позволяют другие. В любом случае, он — движется. По бокам у него бесчисленные бордюры-ограничители: туда не ходи — сюда ходи! Билборды всякие, вывески… „Столбовая дорога — там!“ — напутствуют они. А он по сторонам не глядит — только под ноги, и вот свернул не туда, попал на тёмную, неосвещённую улицу жизни: идёт путём нехоженым, чего-то всё время ищет. Ощупал себя, а себя-то и нет, забыл взять. Так всю жизнь человек ищет чего-то, но не находит, пока себя не найдёт. <…> Казалось, они производят эту паутину, заполонившую всё вокруг. Или, наоборот, паутина производит людей, опутывая с их помощью пространство. Двигались эти люди, поддаваясь влечению множественных нитей и были совершенно нежизнеспособными без паутины.<…> Он с трудом дышал, не мог говорить, не мог двигаться. Лежал парализованным, и только правая рука по-прежнему сжимала руку Макара: но не в знак благодарности, а в предсмертной судороге…».

Вскоре оборванные нити вновь подсоединились к телу страдальца, и паутина в одно мгновение поглотила его. Поражённый увиденным, Макар остолбенел. Он растерялся и не мог сообразить, что предпринять. Тем временем паутина вновь открыла свой пыльный рот и проглотила Макара".

Религиозные, библейские реминисценции в повести расширяют границы времени и пространства, усиливают художественность и заложенные в неё мифологемы, смыслы и их глубину.

За внешним скромным сюжетом скрыт актуальный для современности подтекст, такие смысловые пласты, которые мотивируют читателя делать собственные выводы о духе, взращивающем крылья для жизненного полёта. «Дух это и есть сила личного самоутверждения в человеке, самоутверждение не в смысле инстинкта и рационалистического осознания состояния своего тела и своей души, а в смысле верного восприятия своей личностной определённости. Дух надо непременно испытать и увидеть самому, необходимо духовно прозреть. Духом нужно жить и созерцать из него»^[10].

Да, фантастика в тексте имеет подспудный характер, она не явная, поскольку связана с мифологией, религиозной притчевостью, поэтикой православия. Это ещё и свидетельство влияния на авторский стиль и философско-психологических произведений светских авторов М.Салтыкова-Щедрина, М. Булгакова, Ф.Достоевского.

Размышления автора о правде и неправде («Между правдой и неправдой вижу щель. Зазор. Отодвинув свою правду и чужую неправду, можно оказаться между ними. В истине? Труднее всего отодвинуть свою правду. Человек держится за неё, не понимая, что и это — пройдёт. Держаться можно только за непреходящее, вечное».), а также о том, что «мало ищущих, мало и нашедших», что «крылатый» никогда не одинок: всегда с ним рядом многокрылый Бог», оригинально выраженные в собственном стиле, — это награда за взыскующую творческую честность и откровенность писательницы , Божий промысел не иначе.

Повесть убеждает, что без веры в Бога невозможен жизненный полёт, что человеческие крылья как источник вдохновения и творчества обязательно должны быть одухотворены Божьей милостью и благодатью.

Иначе Вера, подруга Макара, не задумалась бы о смысле своей жизни и не обратилась бы к Богу. Поиски себя в Боге — проблема из вечных и всегда насущных. Но каждый день сегодняшний — миг этой вечности, и он не лишён этого выбора. Тем более, что по Тютчеву « не плоть, а дух растлился в наши дни,/И человек отчаянно тоскует.../ Он к свету рвется из ночной тени,/И, свет обретши, ропщет и бунтует./ Безверием палим и иссушен,/ Невыносимое он днесь выносит.../ И сознает свою погибель он,/ И жаждет веры... но о ней не просит...»^[11].

Писательница, обладая открытыми духовными очами, искренне делится своей верой в любовь и человеколюбие, наделяя ими растущие крылья Макара после одолевшего его сомнения в их необходимости, когда « тяжёлые комья грязи людских страстей облепили его крылья, мешая взлететь».

«Мокрые крылья хотелось отстегнуть и поставить в угол. Они и так бремя нелёгкое, а если намокнут — невыносимое. Бремя жизни от бремени мокрых, испачканных крыльев утяжеляется».

С некоторой ноткой назидания (это, кстати, присуще почерку писательницы), она, особенно в дневниках Анны, демонстрирует свою одержимость истиной, подаренной ей творческим вдохновением.

«Важно следить за собой, чтобы не перегородить никому дороги, чтобы не стать причиной чужого падения. Надо стараться не изображать несуществующую добродетель (не лгать), а просто убегать от зла, ибо скорее оно нас победит и переформатирует, чем мы его. «Уклонися от зла и сотвори благо» — это гораздо более глубокие слова, чем кажется. Уклонение от зла и есть наше благо — на другое мы не способны. Опыт свидетельствует, что даже уклониться от зла вполне нам не дано, пока не станем божьими — святыми. В теории, мечтательно, мы видим себя праведниками, хоть и пугаемся этого слова как бы из смирения. Но мы хороши лишь потому, что ничего по-настоящему неприятного мiру не совершаем. Мы вписываемся в шаблоны мiра, ему удобно с нами, и потому мы кажемся себе хорошими. До первой реальной встречи со злом мiра, восстающим против нас. Иногда до второй или третьей — определённая устойчивость у нас имеется…».

* * *

Писательница последовательна в своей позиции. Она, вопреки бытующей логике о том, что нельзя перейти реку вброд, не замочив ноги, доказывает, что и это «крылатым людям» подвластно, ведь можно найти отмель, где ступая по камушкам и корягам, можно совершенно сухим оказаться на противоположном берегу. Всё дело в цели, в жажде выбора. «Нашедшие себя снова мытарятся в поисках: смысла, надежды, оправдания… Человеку вечно чего-то не хватает, ему всегда мало жизни. Жадная человеческая натура стремится к большему».

И «летать, иль ползать» при этом решает сам человек. Именно это прослеживается в истории Макара.

Автор совсем мерцающими штрихами говорит нам о его творчестве, его занятии живописью и сочинительством, не останавливаясь на тайне вдохновения. И это бодрит читательское воображение. Соприкосновение ли это с вечностью или секрет изощрённого мастерства? «Взгляд в собственную тарелку или в небо?».^[12]

Ответы на эти вопросы, хотя и несколько сплющены и зашифрованы авторским замыслом, да и, пожалуй, в связи с ограниченным объёмом текста, всё же читаемы в нём.

«В полумраке, спрятавшись от людей и обыденности, здесь творил художник, поэт от живописи. И, как настоящий поэт, он был изгоем и отшельником. Его хрупкое сердце давно трещало по швам. Теснивший его мир рвался вовне, прочь из маленькой комнатушки, но полотна, его отражавшие, почти всегда возвращались домой, потому что их плохо покупали. Зато роман, случайно, между делом написанный роман, почему-то оказался успешным, был переведён на иностранные языки и принёс Макару хорошие деньги, на которые тот решил открыть приют для бездомных».

Ведь Макар не проходит равнодушно мимо целомудренной чистоты, наивности Анны, её благородства. Иными словами, свой долг по отношению к ней, к её памяти после злодейского убийства, в своём воображении он уводит к высшим, нечувственным содержаниям.

«Жизнь! Что она такое? Готовность настоять на своём, наказать, отказать, заставить… Только не полёт: летать — не с кем.

И почему люди не хотят жить как люди? Почему только страх гонит их к человекоподобию? Если можно поступить по-скотски, человек поступит по-скотски. А всё потому, что человеку неинтересно быть человеком».

* * *

Сегодня наша земля усыхает без надлежащей Божьей любви, дерзко орошается невинной кровью в разных уголках планеты, ближних и дальних. Многие люди становятся пленниками зла в разных его проявлениях и, по слову мудрого Гераклита, всю жизнь «наслаждаются грязью» вместо поисков света.

«Современный мир переживает глубокий кризис — рели­гиозный, духовный и национальный. Из него необходимо найти выход. Этот выход надо каждому из нас найти прежде всего в самом себе, творчески создать его, убе­диться и удостовериться в его верности. И только потом можно будет указать его другим. Надо самому начать быть по-новому. Обновленные люди, одолевающие соблазн, найдут друг друга. Найдя, они заткут новую ткань духовного бытия. Это единственный путь. Иного нет», — надеялся в своё время философ И.Ильин[13].

И мы вместе с автором повести разделяем эту надежду. Она осуществима, если станем «быть» так, как говорит об этой необходимости сама Светлана Коппел-Ковтун:

Сквозь тень,
сквозь боль,
сквозь быт —
пытаюсь быть.

Не понарошку,
не во сне...
Не горбясь.

Не притворяясь
мёртвой
иль живой...

В рост крыльев —
чтоб летать удобней.

В рост счастья —
чтоб дарить щедрей.

В рост горя —
чтоб другим любить
сподручней. ^[14]

Примечания:

1. Цит. по: Мережковский Д.С./ Собр.соч. в 4 т.М.: Издательство «Правда»,1990.Т.П.С.76.

2. Цитаты и пословицы. В.Гюго/Электрон.ресурс. (дата обращения:6.10.2016)

3. Коппел-Ковтун С.А. Макаровы крылья/ Электрон.ресурс. (дата обращения : 8.09.2016).

4. Коппел-Ковтун С.А. Макаровы крылья/ Publisher Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.-2016.-88с.

5. Мережковский Д.С. Вечные спутники. М.: Школа-пресс,1996. С.53.

6. Мережковский Д.С. Не святая Русь/ Электрон.ресурс. (дата обращения: 10.09.2016).

7. Переработка представлений в воображаемые образы./Электрон. ресурс (дата обращения: 6.10.2016).

8. Ильин И. Путь духовного обновления/Электрон.ресурс. (дата обращения:8.09.2016).

9. Образ «крылатого»человека в художественной литературе./Электрон.ресурс. (дата обращения: 6.10.2016).

10. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. Исследование в 2 т. Глава П.О духовности религиозного опыта/ Электрон.ресурс (дата обращения:10.09.2016).

11.Тютчев Ф.И. Наш век./Электрон.ресурс. (дата обращения:10.09.2016).

12. Цит.по изданию: Искандер Ф. А. Ласточкино гнездо. Проза. Поэзия. Публицистика. // Попытка понять человека. М.: Фортуна Лимитед, 1999. — 440 с.

13. Ильин И.А. Путь духовного обновления. Предисловие./Электрон.ресурс. (дата обращения:10.09.2016).

14. Коппел-Ковтун. Сквозь тень. Избранные стихотворения./ Электрон.ресурс. — Режим доступа: http://omiliya.org/biblio/skvoz-ten-izbrannye-stikhotvoreniya-svetlana-koppel-kovtun (дата обращения: 9.09.2016).