Омилия

«Я не хочу щекой быть правой» -
Десная молвила щека –
«Вы поразмыслите со мной, право –
Страдают ведь мои бока
В горячей ссоре иль в досаде,
В предательстве иль в баловстве
Мне достается по награде…»
Обидно правой ведь щеке!
Щека же левая молчала,
С подругой не входила в спор,
А правая все причитала…
Так повторялся разговор,
Покуда в один день приметный,
Когда был чувств чужих накал,
Само собою, незаметно
Подруги приняла удар
Левая Щёка – след от пальцев
Румянцем светится, горит…
«Наверное, это – Дружба, значит» -
Рука чужая говорит.
Щека же левая молчит...

15.12.2010

Америка, ну ты и начудила!
Расплачиваться будешь чем и как?
Ты полагаешь – всё решает сила,
Пусть даже обладает ей слабак?
На всё благословенное закрыты
Глаза, уста едою заняты,
И шествует обманутая свита
За обликом Линкольна не святым.
Ты хочешь, чтоб под сонмом звёзд и свастик
Цветы непревзойдённые взошли?
Ты думаешь, твой одуревший ластик
Стереть способен Вечное с земли?
Ты полагаешь, бомбами «на Пасху»
Зло можно уничтожить не шутя,
Что будет признана за фреску маска,
С ресниц которой вороны летят?
Желаешь ты всё просчитать и взвесить,
Соломку на ухабах подстелить.
О, скольких же тебе ещё повесить
Придётся, свергнуть, сжечь и придушить!
Два века лишь коварства и насилья,
История – лукавое житьё.
Ты, эмигрантов взявшая под крылья,
В каких корнях питание твоё?
Пугающая Дракулами на ночь,
С утра готова баснями кормить…
Ты, колдовством опутанная напрочь,
Какой культурой можешь осенить?

Шел 1961 год — время продолжающейся борьбы советской власти с Церковью. Поэтому вполне понятно тогдашнее распоряжение местных властей похоронить почившего архиепископа Симферопольского и Крымского архиепископа Луку ночью, «во избежание ненужного ажиотажа». Не удалось, потому что всю ночь верующие дежурили у храма. Властям пришлось отступить. А на следующий день улицы Симферополя были заполнены народом. Остановилось движение транспорта. Колыхалось людское море, и на волнах его плыл вверху гроб с телом Святителя. Его несли на руках до самого кладбища. Что же это был за священник, который сумел прожить жизнь так, что о смерти его скорбели даже те, кто не ходил никогда в храм? Которого без сомнений называли святым задолго до канонизации?

Я родилась белою вороной.
Сколько жизнь ни пачкала меня.
Так я до сих пор не стала черной.
Белая ворона! Раз-маз-ня!
Больно мне, когда другие плачут.
Стыдно, если кто-то виноват.
Я болею очень от того, что
Про меня дурное говорят.
Я люблю и честно, и открыто,
Не в кредит, не под залог венца.
Остаюсь обманутой, побитой,
Но несу я крест свой до конца.
Не судите, грешники и воры.
Не сердитесь, праведники, зря.
Я люблю по Божьему закону
Нищего, калеку и царя.
Мне не важно, что в его кармане,
Кто его родные и друзья.
Даже, если он меня обманет,
Не раскаюсь, что любила я.
Не могу не верить добрым людям.
Для меня хлыстом худая весть.
И прошу, примите, ради Бога,
Вы меня такой, какая есть.
Да, на вас я очень не похожа.
Дни мои без зависти легки.
По ночам не прославляю ложе,
А пишу обидные стихи.
 

Раз в несколько лет в какой-то точке мира, люди поднимают головы к ночному небу и без усталости долго смотрят в него. Кто-то услышал про это во вечернем выпуске новостей, кто ждал, а кто-то просто поднял голову вверх. Люди выглядывают из окон, забираются на крыши домов, собираются в парках. Они вооружились различной оптической техникой: кто-то взял телескоп, кто-то бинокль и даже какой-то мальчуган открутил от отцовского ружья оптический прицел. Планетарии и обсерватории в этот день работают бесплатно и протолкнуться в них очень трудно. Люди собираются за долго до начала они ждут с замиранием сердца этого природного явления, того малого сотворённого светила, которое в ближайшее время наша Земля окутает своей тенью и закроет его свет.

Ты стоял, Cавватий, на молитве,
правило свое творил по четочкам
да душою с Господом беседовал,
как открыл Господь тебе известие,
извещение о скором преставлении,
отрешении от тесных уз плотских
и отшествии души твоей ко Господу,
к Кому с юности душа твоя стремилась.
И спокойно принял весть ты эту,
об одном лишь Господа испрашивал,
чтоб сподобил Он тебя причастия
Тела Чистого и Крови Всечестной .
И когда ты сотворил молитву
и не берег вышел, Соловецкий брег,
ты увидел карбас приготовленный
до далекого, до дальнего, до плаванья.
Сел ты в лодочку, Савватий, и отправился
в путешествие по морю, да по Белому.
Сохраняем Божьей благодатию
в один день достиг ты Выги-Наволока.
И нашел на Выг-реке часовенку
и игумена по имени Нафанаил,
пал пред ним, Савватий, ты, приветствуя,
и моля тебя напутствовать причастием.
Нафанаил встрече с тобой рад был,
разумел, что перед ним - раб Божий,
и услышав от тебя слова сии
о твоей уже близкой кончинушки,
причастил тебя Нафанаиил, Савватия,

В КИЕВЕ ПРОШЛИ ПУБЛИЧНЫЕ ДИСПУТЫ ВЕРУЮЩИХ С АТЕИСТАМИ

Актуален ли в наше время атеизм? С одной стороны, современный человек все сильнее тянется к мистике, а с другой — нельзя не отметить уменьшение религиозности во многих странах мира. Впрочем, вполне вероятно, что скорее последнего атеиста покажут по телевизору, чем популярность их идей достигнет уровня хотя бы одной из мировых религий. Но, как оказалось, в Украине есть еще люди, которые посвятили свою жизнь проповеди безбожия и готовы отстаивать свои взгляды публично.

Одним из них является «легендарный» активист атеистического движения, выпускник Одесской духовной семинарии и Московской духовной академии, кандидат богословия, доктор философских наук, профессор Национального технического университета Украины «Киевский политехнический институт» Евграф Дулуман.

Мы часто виделись с тобою,
Но чаще - ждали новых встреч,
Мы жили глупою игрою,
Пытаясь прошлое сберечь.

Как два огня – почти сгорали,
Как две судьбы – навек сошлись,
Вписав в истлевшие скрижали
Тоску и счастье… Оглянись!

Я там, где время нарисует
На стеклах дождиком любовь,
Мы часто Бога звали всуе,
Растратив силу главных слов.

Я там, где ты остался юным.
Ответь! Припомнишь ли меня?
Слетали стаями на дюны,
Как блестки, капельки дождя.

А я молилась и страдала.
Закон один – удел людей
Искать заветного причала
В конце запутанных путей.

Дверь закрою за собой,
Отряхну мирское рвение
И к Создателю с мольбой
Сердце обращу в смирении.
Средь мерцания свечей
Канут в небыль лжепророчества…
Зазвучит в душе моей
Мудрый голос одиночества.
 

В университете шёл вступительный экзамен по истории страны, которой уже, увы, нет. В соседнем ряду сидела полнокровная девица, вошедшая передо мной, и торопливо водила ручкой по бумаге, заметно волнуясь. Меня нервы пока не тревожили, ибо билет достался терпимый, однако над вторым вопросом о восстании Степана Разина мне надлежало хорошенько поразмышлять.
Сижу, размышляю, искоса поглядываю на профиль чернобровой соседки слева. «Наверно, такую же «персиянку» Стенька умыкнул во время своего похода на Персию», ─ предположил я. Девица перестала писать, метнула взгляд в экзаменатора и вдруг, решительно вздёрнув широкую юбку, стала внимательно исследовать свои бёдра. Такая изобретательность меня восхитила ─ на открывшихся моему взору телесах была представлена в цифрах и фактах вся история великой страны! Это грандиозное зрелище своей масштабностью и эмоциональностью словно предопределило завершение истории СССР и сделало событие разинского бунта столь незначительным, что я… разволновался и начал путать крестьянскую войну Степана Разина с восстанием Ивана Болотникова…

Был человек, который не жил. Как не жил? А просто – жить он не любил, ведь жизнь требовала переживаний, чувств, мыслей, перемен, а человек наш любил однообразие и монотонность. Он построил себе в дремучем лесу дом без окон и целыми днями сидел в нем и плел корзинки, а потом расплетал их и заново плел. Ел он очень мало и то – самое простое – хлеб и воду. А еще он спал – впрочем, спать он тоже не любил, ибо боялся снов, которые порой навещали его, нарушая выработанный покой его бытия. Потому спал он лишь для подкрепления сил. И так наш человек был себе побывал, пока в один день, когда он сидел за работой в своей темной хибаре, он не услышал странный звук. Звук этот походил на журчание двух ручейков – звонких, веселых и переливчатых. Человек насторожился. Звук становился все громче. Ручейки уже звенели около самой его двери. Человек зажал руками уши. Послышался стук. Сначала робкий, слабый, потом стук стал сильнее. Ручейки громко зазвенели колокольчиками, дверь распахнулась. Человек встал. Солнце больно резануло по глазам, отвыкшим от света.

(Рецензия на посмертную книгу стихотворений Валерия Возженникова «Черемуха и церковь»)

Пермский поэт Валерий Возженников родом из Нытвенской деревни Постаноги. Она и стала для него последним пристанищем, когда он ушел от нас. Но остались живые, искренние и горячие стихи, стихи подлинные, раскрывающие глубину человеческого чувства.

В последние годы жизни лирическиеобращения поэта все чаще адресованы земле и небу, которые в России неразделимы друг от друга. Русское земное поднебесье — является для художника слова объективным миром, на котором фокусируется его поэтический взгляд. Мелкие бытовые художественные детали в этом мире укрупняются, становятся в какой-то степени сакральные для души человеческой. Голубичный туман, могучие кедры, кукушкин хлеб, калиновый куст, руки матери, кормившие ржаным солнышком, повзрослевший мальчик, греющий ноги в коровьей лепешке, которого привечал Господь с неизменной улыбкой, теперь вернулся в родную деревню и увидел, что ее нет.

(Пермь — Гамово — Суксун — Красноуфимск)

«Велик народ русский — снизу доверху; могуч народ русский со своей богоносной душой; крепок и силен он при грозных испытаниях промысла Божия» (Священномученик Александр Малиновский)

Так бывает, что иногда в нашу жизнь вмешиваются высшие силы, и после того чуда, которое нам доведется увидеть — начинается удивительное прозрение. И тогда, мы пытаемся посмотреть на этот мир иначе, под другим ракурсом, который ранее был нам недоступен.

Придя на берег тот песчаный,
Я плакал долго и навзрыд.
На пляже тот же куст громадный,
И так же в мыс валун зарыт.
Я окунулся в ту же воду,
Одежду там же положив,
И так же чувствовал свободу
В движениях костей и жил.
Казалось, тот же голос слышу,
Казалось, берег меня ждёт…
Я там же на песчаник вышел,
И ясно понял: я – НЕ ТОТ.

Когда б суéт оставив прах,
Предав греховное забвенью, –
В святых евангельских словах
Черпáл я сил и вдохновенья;
Когда бы жил, в судьбе храня
Завет Любви, забыв усталость, –
Из чаши счастья пил бы я.
Ещё бы ближнему осталось.

23.08.2010 г.
 

В храме пусто — время слышно,
Лишь, в объятиях седин,
Словно памятник, недвижно
Человек застыл один.
Было дело: как-то "сводня"
Я назвал его, браня,
И забыл о нём. Сегодня
Он молился... за меня!
 

В лесу бил родник.

Идёт мимо усталый путник, отведает кристальной холодной водицы — усталость как рукой снимает, и бодро зашагает он дальше своей дорогой. А ночью, когда в роднике купалась печальная луна, приходили к нему лесные обитатели — звери, чтобы утолить жажду и полюбоваться своим отражением.

Неподалёку от родника среди камыша скучало одинокое озеро. Вода в нём была тёплая и затхлая, и если бы не родник, журчащим ручейком впадавший в озеро, оно давно уже заросло бы тиной и высохло.

Обуяла озеро зависть к роднику. Как же, такой маленький и мелкий, он нужен всем, а большое и глубокое озеро даже путники обходят стороной. Зато лягушкам здесь — раздолье. "Это несправедливо!" — возмутилось озеро и стало выговаривать роднику:

— Какой ты холодный!

Ручей журчал, родник молчал и делал своё доброе дело — одаривал водой жаждущих.

— Ты меня простудишь! — не унималось озеро.

По-прежнему молчал родник. Некогда было ему обижаться.

— Я не желаю больше с тобой дружить! — зло сказало озеро. — Проживу и без тебя.