А, ч-черт, подумал Андрей с неловкостью, но тут, к счастью, вернулся Гейгер. Он был доволен.
— А ну-ка, налейте чашечку президенту, — сказал он. — О чем вы здесь?..
— О литературе и искусстве, — сказал Изя.
— О литературе? — Гейгер отхлебнул кофе. — Ну-ка, ну-ка! Что именно мои советники говорят о литературе?
— Да треплется он, — сказал Андрей. — О моей коллекции мы говорили, а не о литературе.
— А что это вдруг тебя заинтересовала литература? — спросил Изя, с любопытством глядя на Гейгера. — Такой был всегда практичный президент...
— Потому и заинтересовала, что практичный, — сказал Гейгер. — Считайте, — предложил он и принялся загибать пальцы. — В Городе выходят: два литературных журнала, четыре литературных приложения к газетам, по крайней мере десяток серийных выпусков приключенческой белиберды... вот и все, кажется. И еще полтора десятка названий книг в год. И при этом — ничего сколько-нибудь приличного. Я говорил со сведущими людьми. Ни до Поворота, ни после в Городе не появилось ни одного сколько-нибудь значительного литературного произведения. Одна макулатура. В чем дело?
Андрей и Изя переглянулись. Да, Гейгер всегда умел удивить, ничего не скажешь.
— Что-то я тебя все-таки не понимаю, — сказал Изя Гейгеру. — Какое, собственно, тебе до этого дело? Ищешь писателя, чтобы поручить ему свое жизнеописание?
— А если без шуточек? — терпеливо сказал Гейгер. — В Городе миллион человек. Больше тысячи числятся литераторами. И
все бездари. То есть, сам я, конечно, не читаю...
— Бездари, бездари, — кивнул Изя. — Правильно тебя информировали. Ни Толстых, ни Достоевских не видно. Ни Львов, ни даже Алексеев...
— А в самом деле, почему? — спросил Андрей.
— Писателей выдающихся — нет, — продолжал Гейгер. — Художников — нет. Композиторов — нет. Этих... скульпторов тоже нет.
— Архитекторов нет, — подхватил Андрей. — Киношников нет...
— Ничего такого нет, — сказал Гейгер. — Миллион человек! Меня это сначала просто удивило, а потом, честно говоря, встревожило.
— Почему? — сейчас же спросил Изя.
Гейгер в нерешительности пожевал губами.
— Трудно объяснить, — признался он. — Сам я, лично, не знаю, зачем все это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе все это есть. А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке... Я рассуждаю так. Ну, хорошо: до Поворота жизнь в Городе была тяжелая, стоял кабак, и было, предположим, не до изящных искусств. Но вот жизнь в общем налаживается...
— Нет, — перебил его Андрей задумчиво. — Это здесь ни при чем. Насколько я знаю, лучшие мастера мира работали как раз в обстановке ужасных кабаков. Тут нет никакой закономерности.
Мастер мог быть нищим, сумасшедшим, пьяницей, а мог быть и вполне обеспеченным, даже богатым человеком, как Тургенев, например... Не знаю.
— Во всяком случае, — сказал Изя Гейгеру, — если ты собираешься, например, резко повысить уровень жизни своих литераторов...
— Да! Например! — Гейгер снова отхлебнул кофе и, облизывая губы, стал смотреть на Изю прищуренными глазами.
— Ничего из этого не выйдет, — сказал Изя с каким-то удовлетворением. — И не надейся!
— Погодите, — сказал Андрей. — А может быть, талантливые творческие люди просто не попадают в Город? Не соглашаются сюда идти?
— Или, скажем, им не предлагают, — сказал Изя.
— Бросьте, — сказал Гейгер. — Пятьдесят процентов населения Города — молодежь. На Земле они были никто. Как можно было определить, творческие они или нет?
— А может быть, как раз и можно определить, — сказал Изя.
— Пусть так, — сказал Гейгер. — В Городе несколько десятков тысяч человек, которые родились и выросли здесь. Как с ними? Или талант — это обязательно наследственное?
— Вообще-то, действительно, странно, — сказал Андрей. — Инженеры в Городе есть прекрасные. Ученые — очень неплохие.
Может быть, не Менделеевы, но на крепком мировом уровне. Взять того же Бутца... Талантливых людей пропасть — изобретатели,
администраторы, ремесленники... вообще всякие прикладники...
— То-то и оно, — сказал Гейгер. — Это-то меня и удивляет.
— Слушай, Фриц, — сказал Изя. — Ну, зачем тебе лишние хлопоты? Ну, появятся у тебя талантливые писатели, ну, начнут они тебя костерить в своих гениальных произведениях — и тебя, и твои порядки, и твоих советников... И пойдут у тебя самые неприятные неприятности. Сначала ты будешь их уговаривать, потом начнешь грозить, потом придется тебе их сажать...
— Да почему это они будут меня обязательно костерить? — возмутился Гейгер. — А может быть, наоборот — воспевать?
— Нет, — сказал Изя. — Воспевать они не станут. Тебе же Андрей сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они — это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую очередь и накидают банок... — Изя хихикнул. — Воображаю, как они расправятся с твоим Румером!
Гейгер пожал плечом.
— Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий писатель обязан их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы...
— Сроду писатели не врачевали никаких язв, — возразил Изя. — Больная совесть просто болит, и все...
— В конце концов, не в этом дело, — прервал его Гейгер.
— Ты мне прямо ответь: нынешнее положение ты считаешь нормальным или нет?
— А что считать за норму? — спросил Изя. — Можно считать нормальным положение на Земле?
— Понес, понес! — сказал Андрей, сморщившись. — Тебя же просто спрашивают: может существовать общество без творческих талантов? Правильно я понял, Фриц?
— Я даже спрошу точнее, — сказал Гейгер. — Нормально ли, чтобы миллион человек — все равно, здесь или на Земле, — за десятки лет не дал ни одного творческого таланта?
Изя молчал, рассеянно теребя свою бородавку, а Андрей сказал:
— Если судить, скажем, по Древней Греции, то очень ненормально.
— Тогда в чем же дело? — спросил Гейгер.
— Эксперимент есть Эксперимент, — сказал Изя. — Но если судить, например, по монголам, то у нас все в порядке.
— Что ты хочешь этим сказать? — подозрительно спросил Гейгер.
— Ничего особенного, — удивился Изя. — Просто их тоже миллион, а может быть, даже и больше. Можно привести в пример еще, скажем, корейцев... почти любую арабскую страну...
— Ты еще возьми цыган, — сказал Гейгер недовольно.
Андрей оживился.
— А кстати, ребята, — сказал он. — А цыгане в Городе есть?
— Провалиться вам! — сердито сказал Гейгер. — Совершенно невозможно с вами серьезно разговаривать...
Он хотел добавить еще что-то, но тут на пороге возник румяный Паркер, и Гейгер сейчас же посмотрел на часы.
— Ну, все, — сказал он, поднимаясь. — Понеслось!.. — Он вздохнул и принялся застегивать френч. — По местам! По местам, советники! — сказал он.
