Рассказы

Давно отзвенел звонок. Смолк шум детских голосов. Уроки закончились. Школьный двор опустел.
Старый школьный сторож Семеныч вышел из своей каптерки, чтобы проверить после ребят школу и близлежащую территорию. Ребята часто теряли свои пакеты со сменкой, книги, а иногда даже и сотовые. Семеныч все это аккуратно складывал у себя на подоконнике. Это у него называлось «Бюро находок». У него с ребятами был давний уговор, о котором в школе знали все. Если ты потерял что-то – иди и смотри с улицы, что там лежит на подоконнике у Семеныча. Если твоих вещей нет, то и Семеныча беспокоить попусту нечего. Дети любили старика за его трезвый ум, изобретательность, спокойную рассудительность и доброту. А Семеныч любил детей. Был он одинок. Жена давно умерла, свои дети выросли и разъехались. Жил Семеныч рядом со школой.

Учебный год заканчивался. Галина Сергеевна, казалось, уже не знала, что задавать и объявила сочинение на тему «Моя семья». Нужно было написать о своих родителях, их профессиях, увлечениях, мечтах и надеждах, их любимых животных и вообще обо всем.
- А в конце не забыть написать о том как вы их любите! – сказала Галина Сергеевна.
« Мой папа хочет быть счастливым. Он для этого много предпринимает. Это его профессия. Предприниматель», - написала Катя и посмотрела в окно. Там стоял, как именинник, тополь, блестя новенькими глянцевыми листьями. Вдали, у самого горизонта синел лес, а ближе, вдоль оврага, виднелись крыши одноэтажных домов среди полупрозрачных зеленых крон. Катиной пятиэтажки – единственной в этом районе – отсюда видно не было. Зато было видно блестящую серебристую крышу дома Андрейки Поплавского, Катиного задушевного друга. В приоткрытое окно веяло теплым ветром, и где-то высоко-высоко раздавался свист стрижей – знак лета, знак свободы. «Папа всегда занят», – написала Катя, - «Он мало бывает дома».

А к Богу я пришла через грязную посуду. Как это ни нелепо звучит. Но все так и было на самом деле. Многие женщины поймут меня, ведь большинство из них оказывалось в аналогичных ситуациях. Женщины выматываются на работе, потом обегают магазины в поисках дешевого и калорийного ужина для всей семьи и, выжатые, как лимон, с полными сумками и больной головой возвращаются домой. Но на пороге их уже ждут домочадцы со своими проблемами. Кто-то кого-то не слушается и не уважает, у кого-то не решается задачка, двойка по иностранному языку. И все это обрушивается на вас, не давая вам опомниться. Но вы, как опытный вратарь, отбиваете все мячи. На ходу примиряете враждующие стороны; раздеваясь, заглядываете в тетрадь и указываете на ошибку, успокаиваете, утешаете и проходите на кухню с сумками. И... Это уже выше ваших сил! Видите гору грязной посуды. Разумеется, это переполняет чашу вашего терпения.

Данька любил зиму. За Новый год, петарды и снегокат. И еще за то, что зимой по вечерам видны звезды. Если с разбегу кувыркнешься в сугроб и вдруг увидишь их – весь мир на короткое время замирает, двор делается маленьким-маленьким, а пространство неба – глубоким и беспредельным. И оттуда, из беспредельности, прямо на тебя смотрят звезды.
Данька уже знал созвездия: уверенно мог показать Большую Медведицу, Кассиопею и Орион. Кассиопея была похожа на букву «М», у которой разъехались в стороны ножки. Орион узнавался по трем звездам, выстроенным в ряд. А Большая Медведица напоминала ковш с изогнутой ручкой. Все это показал Даньке дедушка, когда по вечерам забирал его с тренировок по легкой атлетике. Они сворачивали в неосвещенный тихий двор, дедушка останавливался и поднимал голову к небу. Данька тоже поднимал. Они стояли молча, и Данька знал, что у дедушки при виде звезд так же замирает сердце, как у него самого.
Но, узнав имена созвездий, стоять молча Данька уже не мог.
- Пояс Ориона, - важно сказал он дедушке, указывая на три звезды низко над крышами.
- Правильно, - ответил дедушка – А где Большая Медведица?

Когда мне было шесть лет, я сильно заболела и попала в областную пульмонологическую больницу. Родителей в наше детское отделение не пускали: боялись, что занесут инфекцию. Им разрешалось только посылать передачи и общаться с нами через форточку, стоя под окнами палаты.
Весь свой первый день в больнице я просидела на подоконнике. Мама уже давно уехала домой, а я все смотрела в окно на то место, где она стояла и ревела от страха и одиночества.
Нас в палате было четверо, и не всем девочкам нравилось мое поведение. Особенно возмущалась маленькая черненькая грузиночка Манана, которую врачи звали просто Маней. Но ее соседка заступилась за меня и по-взрослому сказала:
- Сначала и ты плакала, а потом привыкла. И она привыкнет и перестанет звать маму.
Так я познакомилась с Наташей - 12-летней девочкой с большими серыми глазами. У нее был какой-то тяжелый диагноз, говорили, что ей сделали операцию на легких.
С первых дней Наташа взяла надо мной шефство: приносила на мою кровать своих кукол, учила шить и менять на них одежду. Вставать и ходить ей было тяжело, это потом я узнала от санитарки. Но она не показывала вида.

Всех-всех с постом и молитвой! выкладываю рабочую версию рассказа для критики 

- Выходи за меня замуж?
Вера даже не удивилась: ждала, всем сердцем чуяла – неспроста подарок был. Подарки она любила, но всегда принимала их с опаской и сомнением. Если дарят, то и тебе в ответ придется когда-нибудь дарить. А посторонний человек так и вообще без умысла ничего от себя не оторвет. Вот и тут сразу поняла: неспроста такая щедрость. Подарок был роскошным, поистине царским, - расшитый, алого шелка поясок, - и откуда только взял такой? Отказаться от дивного рукоделья было сверх ее сил, потому продолжения ждала с нетерпением – кажется, готова была на любые жертвы ради такого подарка.

День не заладился у Савушкина с самого утра. Вначале не захотела заводиться машина, пришлось выкручивать свечи, очищать их от нагара, зачищать контакты прерывателя и регулировать зажигание, а после, когда машина, наконец, завелась, подыматься в свою квартиру, чтобы отмыть руки.

Дома он столкнулся с женой, вернувшейся с ночной смены. Жена не ответила на его приветствие — она усталым и бесцветным голосом отчитывала дочь за то, что та не удосужилась вымыть посуду, горой пролежавшую в мойке целые сутки. Дочь, уставившись в монитор, что-то пожёвывая, и сосредоточенно стуча по клавишам, лениво огрызалась.

-Да, стареть нынче не выгодно, – отпивая глоток ароматного чая, заметил батюшка.

Клирошане сидели в уютной трапезной после службы и неспешно разговаривали. Обед уже подходил к концу, мирно тикали часы на стене, а в окошко светило радостное солнышко. Беседа шла о старости. Батюшка продолжал:- Вот ко мне приходят бабульки на исповедь и смеются-жалуются - говорят, жить очень дорого, помереть бы побыстрее, а потом узнают стоимость ритуальных услуг и ахают – нет, уж я лучше поживу пока, помирать – совсем не по карману.

-Батюшка, а ты пряник, пряник-то бери! – протянула матушка пряники батюшке.

-Тульские! Свежие! – вставил пономарь – это я вчера домой ездил, в Тулу. Мои ведь тоже уже в годах, навещаю их раз в месяц…

Батюшка охотно взял пряник с большими глазированными буквами.

Было утро. Морозное утро. Изо рта вырывался пар и, принимая причудливые очертания, таял в чистом воздухе. Отец Николай шел уже знакомой дорогой в детскую городскую больницу. Он был здесь неделю назад. Приносил детям подарки. Рассказывал им о Рождестве, о Христе. Запало ли что в эти детские души или все пролетело мимо? Одному Богу ведомо. На сегодня у него были совсем другие планы, хотел поработать с книгами. Но вечером позвонила Вера Павловна — заведующая отделением:
— Приходите. Ждем. Нужна ваша помощь. Они все посходили с ума.

Вот и все. Что там случилось за неделю?

Дверь открыла щупленькая санитарка, ворчливая и угрюмая. Он разделся в ординаторской и пошел через коридор в кабинет главврача. Вера Павловна предупредила, что сегодня обхода не будет. Больничной тишины не было, хотя все дети и были по палатам. Но дети есть дети. Неожиданно перед отцом Николаем из открытой двери вылетела подушка. Следом за ней выскочил заплаканный малыш. Поднял подушку и с обидой в голосе к кому-то невидимому за дверью:

Реальная история.

Лена наощупь пробиралась сквозь стоявшие колоннами многолетние могучие деревья, произраставшие в старом городском парке. Практически ослепшая от непрерывно катившихся слез и оглохшая от внезапно свалившегося горя, она ничего и никого не замечала вокруг. Внутренний диалог отнимал все силы, но ожидаемого ответа не давал: «Если она умрет, я останусь совсем одна. Почему все так не справедливо??! Почему смерть всегда забирает самое дорогое??!» Она готова была прокричать на весь мир свое горе, прибегнуть к любой помощи, лишь бы ее свекровь, любимая Ольга Васильевна, не умерла на операционном столе.

Волны наплывали на каменистый берег озера, вспениваясь и отступая вглубь редких светло-золотистых пятен песка. Богатая растительность кольцом обступала прозрачные воды Люцернского озера, поражавшего воображение туристов причудливой крестообразной формой, такой редкой для естественных водоемов. Вдалеке, на фоне прозрачно-голубого неба, вершины гор кажутся еще выше и величественнее, отбрасывая густые тени на залитые красноватым светом заходящего солнца берега. Их контуры напоминают черты самого озера, чья темно-зеленая глубина вечерами превращается в сверкающий ковер, вышитый синевой звездного неба. Курортный городок, возникший в этом первозданном раю много лет назад, уже давно превратился в излюбленное место отдыха ценителей горного солнца и чистого воздуха, любителей романтики и тех, кто наивно полагает, что старинные замки этих краев хранят полузабытые тайны, невероятные с самой первой минуты их появления.

1

Передо мной старая, пожелтевшая от времени фотография . Девочка лет 5-6 с большими выразительными глазами смотрит на меня не по-детски серьезно. Ее взгляд глубоко пронизывает. Так, что становится не по себе от мысли, что вот она – эта девочка спрашивает меня:

— Сохранила ли ты свою детскую чистоту и открытость, любовь к живому, веру в людей, не разучилась ли ты радоваться жизни так, как делала это я?

Невольно отвожу взгляд. Убираю свою детскую фотографию в старый альбом. Но тут же ко мне подбегает моя дочь:
— Мама, мама, а что это ты убираешь? Покажи! А кто эта девочка? Это ты в детстве? А я на нее похожа? Да, да — похожа! Смотри, у нее мои глаза.

Оля бежит к зеркалу, переводит взгляд от зеркала на фотографию.
-—Я очень похожа на тебя в детстве? Правда?

— Да, Оленька, очень похожа.
На глаза набегают слезы. Смахиваю их украдкой.

— Мама, давай пожалеемся.
— Давай.
Я беру Олю на руки и мы долго сидим тихо, ничего не говоря.

2

Звук дождя походил на барабанную дробь – звонкий, ритмичный, отрывистый. Сережка влился лбом в заднее стекло и смотрел на мокрые носы автомобилей. Ему казалось, что это большие морские котики плывут по океану и фыркают-здороваются друг с другом. И он был одним из них и фыркал им в ответ. Огромный красный морской кот с грохотом проплыл мимо, обрызгав Сережкино стекло. Невоспитанный какой! Сережка отвернулся.
Они ехали на дачу. В машине было тепло и уютно. Папины глаза в зеркале – голубые и грустные – как дворники на стекле двигались в такт проходящим машинам. Тик-так-тик-так-тик-так.
-А давайте купим арбуз! – вдруг предложила мама.
-Арбуз! – закричал Сережка.
Папины голубые дворники улыбнулись.
-Да, да, купим арбуз! Арбуз! Арбуз! – теперь забарабанил Сережка.
Они проезжали арбузные ряды – так здесь называли многочисленные лотки с арбузами, расположенные прямо у дороги. Арбузы под дождем блестели и напоминали Сережке полосатые мячи. Морские котики с полосатыми мячами! – восторженно думал он.
Папа остановил машину.

За окном тихо шуршал снег. Город спал. Сонное утро пронзил резкий телефонный звонок. Илья нехотя потянулся за телефоном. Звонил его лучший друг Гришка.
«И чего это ему в такую рань не спится!».
Но Гришке не только не спалось, все было намного хуже. Он собирался вытащить Илью наружу, в это унылое царство холода, льда и снега.
Дело в том, что уже месяц Илья посещал «молодежку»-православный клуб для молодежи.
Многие приходили сюда из любопытства, потом сходились по интересам и начинали заниматься интересными и полезными делами. Именно тут зародилось первое волонтерское движение. И именно сюда, в волонтерскую поездку, пытался сейчас субботним зимним утром Илью вытащить его лучший друг.

Жена спасется через чадородие
1 Тим,2,15

Вот выкладываю на суд свой старый рассказ (написан два года назад), но доработанный.

Был вечер, какой часто бывает в маленьких провинциальных городках. Жара, стоявшая весь день, уже отступила, и далекие звезды тихо мерцали над горизонтом, мягко вспыхивая под пристальным взглядом. Улицы пустели, дневная суета отступала, а маленькие уютные ресторанчики наполнялись тихими разговорами, такими обычными для приморских городков. Сирены автомобилей замолкали, и особый вечерний шум, похожий на плеск ленивых волн или шепот морской раковины укрывал весь городок.

Говорят, хотеть не вредно. Но, вот, Дмитрий Иванович Синцов, 39-летний преподаватель литературы городской средней школы №123 от долгого хотения потерял аппетит, похудел, приобрёл бессонницу, стал ужасно рассеянным и даже стал иногда ощущать сильную тахикардию, чего с ним никогда прежде не было.

Вожделенным объектом хотения Дмитрия Ивановича была загорелая, всегда с лёгким румянцем на щеках, 22-летняя преподавательница физкультуры, пришедшая в школу в этом году, сразу же после окончания института физкультуры. Звали её Дарья Павловна.

Надо заметить, хотеть её было за что. Точеная фигурка, лёгкая походка, большие серые ласковые глаза, пухлый чувственный рот, преаппетитнейший бюст и — коса! Настоящая русая коса, доходящая почти до пояса! Волосы у Дарьи Павловны были прекрасные: русые, слегка вьющиеся, и их не касались ещё современные вредоносные достижения химии: всяческие красители, гели и, бальзамы. Дарья Павловна была родом из какого то далёкого сибирского посёлка, жила на птичьих правах в общежитии, в комнате с двумя подругами, которые ещё учились в институте.

Тихо тикают часики. Время неумолимо бежит вперед, не давая времени на передышку. Тик-так, тик-так. Вот, ты еще первоклассник с новым ранцем и букетом ярких астр, а вот уже выпускной, первая любовь, свадьба, рождение сына. Тик-так, тик-так и тебе уже сорок. Подрастают внуки.
Как быстро летит время. А мы бежим, суетимся, глотаем воздух и умираем в этом бешеном марафоне за призрачным счастьем, пропуская самое главное.
В комнате на стене висят три портрета. Три портрета, три человеческих судьбы. Отец, сын и внук. В живых только самый молодой - внук Димитрий. Он не знает о том, что у него уже нет ни деда, ни отца.

Предчувствие чуда

Отрывок из повести «Макаровы крылья»

Повсюду — глаза. Ожидающие, надеющиеся, голодные. До зарплаты еще неделя, даже больше, а мы уже недоедаем. Сидим на каше да хлебе. Нет, это, конечно, не голод! Что мы знаем о голоде? Да почти ничего, слава Богу!

Есть не досыта даже полезно. С духовной точки зрения. Вот только стыдно перед неразумными животными, которые ничего не знают о пользе недоедания. Они просто смотрят, даже не в глаза, а прямо в сердце, и умоляют.

Попик, отец Василиск, еще не совсем старый, «полтинник с хвостом», но фигурой – разбухшее тесто, уже на инвалидности и в церкви за «штатом». Приболела у него, а вскоре и преставилась мать, и некому стало для великовозрастного чада готовить, стирать, всячески его обиходить.

По воскресным дням отец Василиск неизменно приходил помолиться в храм, и давние старушонки-прихожанки начали подмечать, что батюшка-то стал все больше походить на неряшливого бомжа. С подачи их, сердобольных, и развернулась за отцом Василиском «охота»…

Резко выделилась Инга Ибрагимовна из почтенного возраста дам, что в приживалки к нему определиться попытались. Те кандидатки и выпить-пожрать не дурочки, и благосостояние их детей и внуков – первая забота, а сам-то батюшка уже на заднем плане, к его просторной квартире досадное приложение.

А Инга Ибрагимовна попросту пригласила к себе в гости.
Вот и пошли отец Василиск вместе со старым приятелем, таким же холостяком, любителем лишний раз выпить и закусить на дармовщинку, к ней.