Кукла от Наташи

Когда мне было шесть лет, я сильно заболела и попала в областную пульмонологическую больницу. Родителей в наше детское отделение не пускали: боялись, что занесут инфекцию. Им разрешалось только посылать передачи и общаться с нами через форточку, стоя под окнами палаты.
Весь свой первый день в больнице я просидела на подоконнике. Мама уже давно уехала домой, а я все смотрела в окно на то место, где она стояла и ревела от страха и одиночества.
Нас в палате было четверо, и не всем девочкам нравилось мое поведение. Особенно возмущалась маленькая черненькая грузиночка Манана, которую врачи звали просто Маней. Но ее соседка заступилась за меня и по-взрослому сказала:
- Сначала и ты плакала, а потом привыкла. И она привыкнет и перестанет звать маму.
Так я познакомилась с Наташей - 12-летней девочкой с большими серыми глазами. У нее был какой-то тяжелый диагноз, говорили, что ей сделали операцию на легких.
С первых дней Наташа взяла надо мной шефство: приносила на мою кровать своих кукол, учила шить и менять на них одежду. Вставать и ходить ей было тяжело, это потом я узнала от санитарки. Но она не показывала вида.
Еще Наташа вела дневник. Я уже умела читать, и она давала мне посмотреть свои записи. Я запомнила только одну:
«Когда боль не позволяет мне дышать. Думать. Мечтать. Тогда я плачу…»
Но я ни разу не видела, как плачет Наташа.
Из палаты нас часто на каталке возили на бронхоскопии. Связывая руки, нам засовывали через нос в бронхи длинные трубки и вливали лекарство. Я очень боялась этих трубок и еще задолго до начала процедуры начинала плакать.
Наташа подходила к моей кровати, садилась рядом и начинала задавать вопросы, какие любят писать друг другу в тетрадки девочки: «Какую еду ты любишь? С кем ты хочешь поехать на бал? Кто у тебя любимый артист?»
Вопросы иногда были смешные, и я переставала всхлипывать. А после бронхоскопии, когда ни я, ни Наташа не могли говорить и только кашляли, она смотрела на меня с соседней кровати и улыбалась своими огромными глазами.
Я была тогда слишком маленькой и глупой, и врачи казались мне палачами. Иногда мне хотелось сделать что-нибудь назло всей больнице. Однажды, когда все в палате уснули, я начала черкать на стенах карандашами.
Утром, заметив рисунки на стенах, санитарка потребовала назвать виновных.
- Она, - указав на меня, заявила сразу Манана.
Я молчала и не признавалась.
- Ее надо выгнать из больницы, - не унималась Манана.
- Это я нарисовала, - вдруг сказала Наташа.
- Ты?!, - удивилась санитарка, - зачем?
- Просто так.
Санитарка как-то странно посмотрела на нас и принялась отмывать стены.
Когда мы остались вдвоем, Наташа посмотрела мне в глаза, и я поняла, что она все знает.
Всю ночь я проревела, уткнувшись в подушку. Но уже не от жалости к себе, а от стыда и от того, что никогда не смогу быть такой, как Наташа. Тогда я еще не знала, что плачу - от любви.
Потом меня выписали, а Наташа осталась. На прощание она подарила мне свою бумажную куклу с комплектом бумажной одежды. Когда я шла по больничному двору, Наташа сидела на окне и, улыбаясь, махала мне вслед рукой.
Больше мы никогда не встретились. Но много раз, когда мне было плохо, я доставала из своей детской сумочки Наташину куклу. И на душе становилось так светло, как после слез той далекой больничной ночью.