Анчоусы

Говорят, хотеть не вредно. Но, вот, Дмитрий Иванович Синцов, 39-летний преподаватель литературы городской средней школы №123 от долгого хотения потерял аппетит, похудел, приобрёл бессонницу, стал ужасно рассеянным и даже стал иногда ощущать сильную тахикардию, чего с ним никогда прежде не было.

Вожделенным объектом хотения Дмитрия Ивановича была загорелая, всегда с лёгким румянцем на щеках, 22-летняя преподавательница физкультуры, пришедшая в школу в этом году, сразу же после окончания института физкультуры. Звали её Дарья Павловна.

Надо заметить, хотеть её было за что. Точеная фигурка, лёгкая походка, большие серые ласковые глаза, пухлый чувственный рот, преаппетитнейший бюст и — коса! Настоящая русая коса, доходящая почти до пояса! Волосы у Дарьи Павловны были прекрасные: русые, слегка вьющиеся, и их не касались ещё современные вредоносные достижения химии: всяческие красители, гели и, бальзамы. Дарья Павловна была родом из какого то далёкого сибирского посёлка, жила на птичьих правах в общежитии, в комнате с двумя подругами, которые ещё учились в институте.

Дмитрий Иванович был тоже недурён собой. Высокий, голубоглазый шатен, спортивно сложенный, с волевым лицом, слегка подслащённым ямочкой на подбородке. Волосы у него были жесткие, и стригся он всегда коротко: под «ёжик». Безжалостная седина только- только начала гостевать на его висках. Дмитрий Иванович был инициатором и душой всяких учительских посиделок, он пел, играл на гитаре, любил поэзию и прекрасно читал стихи; было у него и хобби: он был прекрасным кулинаром.

Дмитрий Иванович влюбился в Дарью Павловну сразу, как её увидел, но любовь эта, увы, оставалась до сих пор безответной. Неизвестно почему не происходило сближения: то ли Дарью Павловну смущал возраст Дмитрия Ивановича, (хотя, что это за возраст для мужчины—39 лет?!), то ли боязнь пересудов в маленьком пенсионном коллективе школы, то ли природная скромность Дарьи Павловны, а может быть, просто не представилось ещё счастливого случая пробежать искорке притяжения; всему в этом мире нужно время.

Страдания Дмитрия Ивановича длились уже третий месяц. Весь коллектив школы и не только учителя, с интересом следили за развитием событий и ждали счастливой развязки, как всем казалось, зарождающегося прекрасного романа. Дмитрий Иванович стал ухаживать за девушкой сразу после её прихода в школу, но встречал улыбчивое и твёрдое сопротивление. Когда же он стал смелее и откровеннее, улыбчивость Дарьи Павловны пропала, и возникло холодное отчуждение. Поняв, что этот путь не подходит, Дмитрий Иванович приготовился к длительной осаде неприступной, но желанной крепости.
Коллектив школы, как водится, был женским. Мужчин было трое: завхоз Васильич, Исаак Львович Левитан, преподаватель рисования, который уже был на пенсии, но продолжал работать, ну и сам Дмитрий Иванович. Однажды вечером, когда Дмитрий Иванович с Исааком Львовичем, оказались в учительской одни, тот глядя, куда-то вдаль, ни к кому не обращаясь, сказал:
—Я со своей женой прожил в мире тридцать лет. Всё у нас вроде хорошо. Но до сих пор не могу я забыть одну девушку, Викторией её звали. Было нам тогда по двадцать лет. Замечательный полный мечтаний и сил возраст. Я смотрел на неё, как на божество. Все оттягивал решительные действия, объяснение в любви. Откуда то: из глубин океана, наверное, появился моряк подводник большой и красивый и уволок моё божество, мою Вику в своё подводное царство. Знаете, Дмитрий Иванович, я так аллегорично вам скажу. Стихами, с вашего позволения. Их один американец написал. Всё стихотворение я не буду вам читать, оно длинное. Поэт этот пишет, что есть два греха: ГРЕХ СОВЕРШЕНИЯ, это то, что делать не нужно и ГРЕХ УПУЩЕНИЯ, он заключается в несовершении того, что вы делать должны и даже обязаны и этот второй вид греха, по сравнению с первым, так считает поэт, худший из грехов. Основная мысль так звучит: «В мире много утех для души и тела, но — нас не может осчастливить то, что нами не сделано».
Потом он повернулся к Дмитрию Ивановичу и сказал деловито:
—Здесь, дорогой коллега, поступили агентурные сообщения о том, что нашу несравненную Дарью Павловну стал встречать у школы какой- то тип из «новых». Подкатывает на джипе. Дарья Павловна к нему в машину не садится, но он упорно её провожает до остановки автобуса. Женщины, знаете, такой безответственный ветреный и переменчивый элемент. Передайте, пожалуйста, мне журнал 5- го Б.

Эта новость совсем доконала Дмитрия Ивановича. Он не спал ночью, а днём, в перерыве между сменами, пришёл в спортзал, где коротала время Дарья Павловна. Она сидела на скамье и сноровисто, что то вязала. Дмитрий Иванович присел рядом, и заметно нервничая, сказал:
—Подпишите акт о моей капитуляции. Я сейчас говорю себе то, что говорил японский император во время капитуляции Японии во Второй Мировой Войне: терпите нетерпимые факты. Я понимаю, я стар для вас, не симпатичен, не в вашем вкусе, сердцу ведь не прикажешь. Если я вам докучал, простите меня, Бога ради. Будем с этого дня друзьями. Приговор, я думаю, окончательный и обжалованию не подлежит.
—Да что вы такое говорите Дмитрий Иванович,— краснея, сказала Дарья Павловна.— Я к вам хорошо отношусь. И не докучали вы мне… мы коллеги, у нас тёплые отношения…
При этом она тут же испытала сильнейшую досаду, подумав, что лишается такого симпатичного обожателя. Испытала она не только досаду: к ней подступила вдруг обида, и она почувствовала себя даже оскорблённой: надо же, она такая красивая молодая, перестаёт вдруг быть объектом обожания красивого мужчины, который ещё вчера был от неё без ума.
Ещё ничего между ними не было, а она уже почувствовала себя жестоко обманутой брошенной женщиной! О, женщины! Все вы, от Евы начиная, любопытны, самолюбивы и легкомысленны. Легко поддаётесь на хитрые уловки змея искусителя, который расставляет свои сети, именно на эти ваши качества надеясь. Хотя уже всем давно известно, что яблоки на древе познания плод запретный. Наверное, поэтому хочется его попробовать. И ещё интуиция ей стала подмаргивать, нашёптывать: «Эх, Дарьюшка, а не упускаешь ли ты свой шанс, ведь такого случая больше в жизни может и не быть»
—Да конечно,— ответил Дмитрий Иванович, глядя в глаза Дарье Павловне.— Мы коллеги, друзья и, надеюсь, останемся ими. Это ещё не всё. Я решил уйти в другую школу. Меня давно туда звали. А здесь я больше не могу находиться. Вот, что я вам хотел сказать. Ну, а теперь у меня к вам, сударыня, просьба. Просьба осуждённого страдать вдали от вас, невинная, впрочем.
—Слушаю вас Дмитрий Иванович,— сказала, совсем расстроившись от такой новости, Дарья Павловна, где то внутри которой уже зрело решение согласится на любую просьбу коллеги.
—Дайте слово, что исполните.
—Но, как я могу дать слово, не зная, о чём вы будете просить?
—Ничего противоестественного, уверяю вас.
—Но, Дмитрий Иванович!
—Умоляю, вас, исполните последнюю просьбу осуждённого на мучительные воспоминания о тяжёлой душевной драме.
—Ну, я не знаю…
—Даёте слово?
—Ну, хорошо, хорошо.
—Что хорошо?
—Даю слово.
— Исполните мою просьбу?
—Да, да, даю слово.
—Вот и чудесно,— Дмитрий Иванович удовлетворённо потёр руки. Глаза его сияли.— Сегодня вечером в восемь я жду вас у себя дома. Где я живу, вы знаете — приходили меня проведывать с учителями, когда я болел.
—Да вы что! — Покраснев, воскликнула Дарья Павловна, опустила голову и стала быстро, быстро вязать.
—Во-первых, вы дали слово, во- вторых, это всего лишь прощальный ужин с коллегой. В- третьих, мы с вами цивилизованные люди и я даю вам слово джентльмена… Ничего особенного в меню не будет. Вообще-то я сторонник вегетарианской кухни, но специально для вас я приготовлю купаты по кахетински, а к ним сливовый ткемали, ещё хочу вам предложить долму по эчмиадзински, а не десерт будет шакар бура по - шекински. Ещё будут овощи, зелень, фрукты, кинзочка, эстрагончик, рейганчик, корнишончики крошечные, броколли в мексиканском соусе, земляные яблочки, посыпанные укропчиком и молодым лучком, маслицем оливковым политые. Будет кофе и «петушиный хвост», состав которого я сам придумал. В нём восемнадцать секретных компонентов.
Дарья Павловна обалдела от всех этих названий. Магазинные пельмени и картошка были главным продуктом в её рационе, питалась она плохо: на зарплату учителя не нашикуешься. Сглотнув слюну, она сказала:
—Я даже не знаю… это как-то неожиданно всё…
—Да, совсем забыл вам сказать,—добавил Дмитрий Иванович, будто не слышал слов девушки.—Будет ещё кое что вкусненькое. Меня этим один знакомый бутлегер снабжает. Ну, совсем заговорился. Ещё анчоусы будут! Вы любите анчоусы, Дарья Павловна?— Глаза его при этом лукаво вспыхнули. Он внимательно смотрел на Дарью Павловну.
Дарья Павловна покраснела. Она не знала, что такое анчоусы. Когда слышала это красивое слово, то думала, что это какие-то чудесные тропические плоды. Она пожала плечами и ответила уклончиво:
—Ну, не так, что бы очень.
—И правильно,— сказал Дмитрий Иванович, продолжая пристально смотреть на девушку, усмешка блуждала по его лицу.
Ещё тень сомнения оставалась у Дарьи Павловне, но эти анчоусы окончательно добили её. «Когда ещё такое попробуешь!?»— подумала она и твёрдо ответила:
—Хорошо, я приду.
В десять минут девятого Дарья Павловна позвонила в дверь квартиры Дмитрия Ивановича. Дмитрий Иванович радушно пригласил её войти, помог снять пальто, проводил в ванную комнату, а сам ушёл в гостиную. Вымыв руки и придирчиво оглядев себя в зеркале, Дарья Павловна прошла в гостиную. Дмитрий Иванович усадил её за стол, в центре которого стояла ваза с великолепными жёлтыми розами и серебряный подсвечник с тремя свечами. Пока Дмитрий Иванович суетился, бегал на кухню то за салфетками, то за лимонадом, Дарья Павловна огляделась. В комнате было чисто, пол был устлан мягким ковром, всю стену занимал стеллаж с книгами, ну, а стол был просто великолепен! Столовое серебро, старинная фарфоровая посуда, тончайший хрусталь, льняные салфетки…

Дарья Павловна, оглядывая стол, ощутила в животе голодные колики: аппетитной горкой высились на блюде долма — маленькие голубцы, завёрнутые в виноградные листья, от одного запаха которых собиралась слюна во рту; от купатов исходил другой запах: острый и пряный, запах незнакомой ей пряности, к купатам полагался сливовый соус в фарфоровой чаше. В хрустальной менажнице, в её секторах лежали горкой маслины зелёные и чёрные, икра чёрная и красная, дольки лимона и сливочное масло. На плоском блюде веером лежала зелень: петрушка укроп базилик, тархун. На другом блюде дымилась молодая картошечка, присыпанная зеленью и луком. Были еще помидоры, огурчики, одинаковые как близнецы, розовая редиска… Дмитрий Иванович вернулся из кухни, открыл шампанское, налил его Дарье Павловне в высокий тонкий фужер, себе в рюмку налил настойки из графина и по комнате поплыл густой апельсиновый дух. Встав, и подняв свою рюмку, Дмитрий Иванович сказал:
—Я хочу выпить за то, что мне довелось испытать редкое чувство мучительной радости любить женщину. Видеть её, любоваться ею. И пусть не сбылось— но это всегда будет со мной, и я счастлив безмерно от того, что вы сидите сейчас напротив меня, дорогая Дарья Павловна, будьте и вы счастливы.
Дмитрий Иванович выпил до дна. Дарья Павловна хотела выпить чуть-чуть, но шампанское было такое вкусное, что она выпила почти весь фужер. Потом они ели и Дмитрий Иванович ухаживал за гостьей, всё время подкладывал ей вкусности, рассказывал, как он готовит все эти яства, смешил Дарью Павловну анекдотами и смешными историями.
Дарья Павловна выпила три фужера шампанского, охмелела, ей стало хорошо и уютно, она хохотала заразительно, и, глядя в ласковые глаза Дмитрия Ивановича, думала: «Боже мой, как же это приятно, когда тебя любят, ухаживают, боготворят, угадывают все твои желания. Как спокойно на сердце, когда с тобой рядом заботливый сильный и преданный мужчина».
Когда, наконец, Дарья Павловна взмолилась:
—Всё! Больше, наверное, ничего съесть не смогу, вы меня закормили Дмитрий Иванович! – Дмитрий Иванович улыбаясь, сказал ласково:
—У нас ещё десерт будет. Я сейчас быстренько уберу со стола, и будем десертничать.
—Я вам помогу,— попыталась встать Дарья Павловна, но Дмитрий Иванович придержал её за плечо:
—Вы гостья. Гостья дорогая, и вам положено отдыхать.

Он усадил Дарью Павловну в кресло, включил телевизор, а сам стал сноровисто прибираться. Он снёс посуду на кухню, сложил стол парту, за которым они сидели, перенёс свечи на журнальный столик. Затем он принёс медную турочку с ароматным кофе и шакар-буру по шекински— это были такие малюсенькие сладкие с глянцевой корочкой пирожочки, выпеченные в духовке. Внутри их были измельченные грецкие орехи с сахаром и пряность под названием кардамон. Кофе был крепким и ароматным, шакар-буру таяла во рту. Коктейль в высоком стакане был ледяным, он пах шоколадом, коньяком, лимоном и ещё какими то будоражащими запахами.

Дарья Павловна увидела гитару и попросила Дмитрия Ивановича спеть. Дмитрий Иванович спел несколько песен на стихи Есенина, пару песен Высоцкого, потом разошёлся и спел несколько песен из Битлов. Отложив гитару, он стал читать стихи. Дарья Павловна слушала затаив дыхание. Когда он закончил читать, она восторженно воскликнула:
—Какой же вы оказывается интересный человек! Разносторонний, талантливый. Ну, а ваши кулинарные способности — тут у меня вообще слов нет!
—Вам понравилось?— тихо спросил Дмитрий Иванович.—
—Ещё бы. Все так здорово,— ответила Дарья Павловна, и наморщив лобик, спросила лукаво улыбаясь: «Только, где же ваши хваленые анчоусы?»
—Вы же к ним и не притронулись,— ответил Дмитрий Иванович, хитро прищурив глаза, и Дарья Павловна вдруг поняла, что совершила какой то промах. Она удивлённо подняла свои чудесные собольи бровки, Дмитрий Иваныч несколько секунд смотрел на неё, потом хлопнул себя по лбу:
—Господи! Это всё моя привычка обставлять всё красивыми иностранными словечками. Коктейль — это «петушиный хвост», кстати это так и переводиться с английского, картошка у меня с французским акцентом, то бишь земляные яблоки, рейган — это базилик, эстрагон, — он же тархун, а анчоусы… анчоусы — это наша родная хамса.
Дарья Павловна несколько мгновений смотрела изумлённо на улыбающегося Дмитрия Ивановича, потом вспыхнув, закрыла лицо руками и стала хохотать. Она смеялась и сквозь смех прерывисто говорила:
—Какая же всё-таки ещё дура! Как мало я знаю. Боже мой… анчоусы… а я то… Возьмите надо мной шефство, дорогой коллега. Вы столько всего знаете.
Дмитрий Иванович сказал серьёзно:
—Никакая вы не дура. Вы прелестная молодая девушка, мозги которой ещё не забиты всякой ненужной билибердой. Жизнь ваша только начинается, и вы столько ещё узнаете.
Он взял её руки в свои и нежно поцеловал кончики её пальцев. Он стал покрывать её руки поцелуями, и она не противилась этому. Потом они танцевали при свечах, и Дмитрий Иванович целовал её шею, глаза, горячие губы и она льнула к нему молодым, напряжённо вздрагивающим телом, полным желания, крепко обхватив его за шею.

Она осталась у него. Утром они пришли в школу, держась за руки. Так они вошли в учительскую. В наступившей тишине весь учительский коллектив заворожено смотрел на сияющих Дарью Павловну и Дмитрия Ивановича. Нарушил тишину Исаак Львович: он встал и захлопал в ладоши. К этим аплодисментам подключилась, завуч школы, тоже вставшая из за стола, а затем зааплодировали стоя, и все учителя.
Вечером этого дня Дарья Павловна, собрав свои нехитрые пожитки, переехала к Дмитрию Ивановичу. Через месяц они обвенчались, но это уже другая историям, которую я вам, когда нибудь, расскажу.