Очерки

Я увидел его впервые зимой, накануне Нового года. Мы тогда только дружили с моей настоящей женой и впервые подошли к её дому. Расставаться не хотелось, проявлять друг другу знаки любви мы тоже стеснялись. Просто стояли и держали друг друга за руки, ну, а Света, обоняла только, что подаренные мной духи, которые и станут самыми любимыми её духами вот уже на протяжении семи лет супружеской жизни.

Он вышел от «карасей»… «Караси» — это местное уличное наименование соседей родителей моей жены, видимо родившееся от их фамилии Красиковы. К сожалению, их судьба была сходной со многими тысячами таких же бедолаг по всей необъятной территории нашей Родины, катастрофично быстро спившихся после развала Советского Союза. Их было двое. Два брата, ещё кое-как державшихся на плаву, пока была жива их мать, ну, а потом, пропивших из дома, что только возможно, даже последние часы. Кстати, они часто заходили поначалу к родителям жены, чтобы узнать у них который час, потому, что им нужно было идти на работу. Но, с работы они скоро вылетели, и необходимость в этом пропала.

Служил в одном московском храме священник. Красиво служил. Благолепно. «Певуче», - как говорили прихожанки.
А еще он непостижимым образом сочетал в себе два противоположных качества – исповедовал быстро, намного быстрее, чем другие священники этого храма, но при этом никогда не прерывал и не торопил исповедующегося. Выслушивал все, что тот имел сказать, а потом, вздохнув, задавал совершенно неожиданный вопрос. Например: «А рыбу жареную любишь?» «Люблю», - растерянно отвечал исповедник, который только что скрупулезно вскрывал в себе помыслы честолюбия или сочетание с блудными прилогами. «И я люблю, - задумчиво говорил батюшка. И, уже накрывая голову исповедника епитрахилью, тихонько прибавлял, - Особенно с вареной картошкой».

Вначале я расскажу вам одну историю. Случилось это в непростые девяностые годы, одной из примет которых  было резкое снижение рождаемости в стране. Вот и молодая женщина по имени Наталья никому, даже мужу, не говорила, что она ждет ребенка. Время,  думала, неподходящее, чтоб детей заводить.  Уже и про аборт договорилась в больнице, и день был назначен. Но тут произошло нечто неожиданное.  Выяснилось, что об этом намерении знал совершенно незнакомый ей человек. И не только знал, но  настойчиво сказал приехавшей к нему матери Натальи, чтобы та любыми путями ее остановила. Имя этому человеку  было инок Иоанн, или, как его называли в народе, болящий Василий.

Отец нечасто и неохотно рассказывал о войне, но, думаю, никогда о ней не забывал. Разве возможно было такое забыть? До конца своих дней он живо интересовался всем, что было связано с армией и войной: выписывал «Красную Звезду», читал военные журналы, книги о войне, переписывался с друзьями фронтовиками, любил смотреть фильмы о войне.

Вся жизнь его была связана с армией, а молодые годы пришлись не на весёлые посиделки. Не довелось ему погулять, поспать всласть, пообщаться с беззаботными сверстниками, покружиться в вальсе с девушками.

Приступая к рассказу о православных северных женских монастырях, мне не обойтись без объяснения того, как, когда и по каким причинам я обратилась к этой теме. Возможно, интерес к теме женского монашества возник у меня еще в детстве, когда я прочла случайно попавший мне в руки роман Д. Дидро «Монахиня». И, как ни странно, именно эта откровенно антицерковная и антимонашеская книга возбудила во мне симпатию к монашеству и желание узнать его поближе. Удивляться этому не следует — в советское время многие люди приходили к Православию именно так, через атеистические книги, где содержалась хоть какая-то, хотя бы и искаженная, информация о нем.

      Флоровский монастырь существовал еще до опустошения Киева Менгли-Гиреем (1482 г.) но достоверно и полно историю его еще не написано.

    Но первое документальное свидетельство о монастыре – грамота от 1566 г. польского короля Сигизмунда ІІ Августа киевскому воеводе князю Константину Константиновичу Острожскому.

    В ней говорится о закреплении за протопопом Яковом Гулькевичем и его потомками-священниками права удерживать издавна существовавший монастырь при церкви свв. Флора и Лавра и чинить там службу по греческому обычаю и закону, т.е. совершать православные богослужения.

   В 1711 г. в монастыре произошли коренная реорганизация – по воле Императора Петра I ко Флоровскому был присоединен Вознесенский женский монастырь (основан в начале XVII в.), находившийся напротив Св. врат Лавры (ныне на этом месте – бывший арсенал Киево-Печерской крепости).

    Причина была политическая. Игуменьей этого монастыря была Мария Магдалине (мать гетмана И. Мазепы).

    В период с 3 по 16 апреля (в разных православных календарях эта дата указывается по разному) в русской православной церкви проходят дни почитания иконы Божией матери называемой, по мнению одних богословов "Неувядаемый цвет", а, по мнению других "Благоуханный цвет".
     На самой иконе "Неувядаемый цвет" и многочисленных ее списках Пресвятая Богородица держит Своего Божественного Сына на правой руке, а в левой руке у Нее - цветок белой лилии.
    Этот цветок символически знаменует неувядаемый цвет девства и непорочности Пречистой Девы, к Которой так и обращается Святая Церковь: "Ты еси Корень девства и Неувядаемый Цвет чистоты".
     Тут же в разных православных календарях можно прочесть, что на жаль «время появления в России этого образа неизвестно. И, что « название "Неувядаемый Цвет" связано с песнопениями, посвященными Богоматери.
     На некоторых списках вместо лилий изображены розы или другие цветы. 

Путевые заметки 

Сразу после Святого Богоявления мы выехали в Кисловодск. Поехали на машине, хотя по этому поводу были волнения: машина старенькая, погода не благоволила для дальних поездок, доверенность на право управления автомобилем была простая письменная. По закону по такой доверенности ездить не возбраняется, но по опыту я знал, что гаишники цепляются за такие вещи и приходится доказывать им, что ты не жираф.

Но на поезд билетов в кассах не было, а ехать позже было не с руки: именно сейчас образовалась десятидневная пауза в работе, и её можно было использовать с пользой для дела. В Кисловодске нужно было проведать стареньких родственников и оформить кое-какие документы; с этой стороны выгоднее было ехать на машине с тем, чтобы на месте быстро сделать все дела. Так и вышло: в Кисловодске пришлось много помотаться по конторам, и машина сильно выручила.

Однажды вечером, поздней осенью, в холодном номере гостиницы, чаевничали несколько взрослых людей. Все они были студентами Свято-Тихоновского православного Богословского института и только что закончили очередную сессию. Впрочем, имелся и еще один повод для чаепития — у одного из студентов, иеродиакона Димитрия, был День Ангела. Вот и решили однокурсники и окончание сессии отметить, и именинника поздравить. А в качестве подарка преподнесли ему книгу его небесного покровителя, Святителя Димитрия Ростовского, «Алфавит духовный».

Именинник подарку очень обрадовался. И тут же стал листать книгу. Вдруг лицо его посерьезнело. И на вопрос друзей: что случилось? он зачитал следующее...

Преподобный Сергий был одним из первых святых, которых я полюбила в период воцерковления. Прочитала его житие, купила нательный образок и стала его носить. Даже, помнится, молилась ему, чтобы он стал моим небесным покровителем. Потом эта горячая привязанность как-то отошла, в мою жизнь вошли другие святые, но образок я по-прежнему носила.
Когда я училась курсе на пятом и была чтицей в нашем храме, в день памяти прп. Сергия наша старшая уставщица, послушница Татиана вдруг подарила мне какой-то сладкий подарок (кажется, брусочек халвы), поздравив меня с «профессиональным праздником». На мое удивление пояснила: «Ну как же, ведь прп. Сергий – покровитель учителей, а ты же будущий учитель». Я недоуменно хмыкнула: вот уж кем я не собиралась становиться, так это преподавателем.

Вдоль стен стоят стулья: на сидении каждого незаполненное «Свидетельство о крещении», на спинке - пеленка, крестильная рубашка и расшитый чепчик. Всего таких стульев 25. Возле них кучками женщины в платочках. Мужчины тоже есть, но их не так много.
Шепот оживления от группы к группе: батюшка приехал. У многих в руках появляются фотоаппараты. Вошедший батюшка подтверждает: фотографировать не только можно, но и нужно - такой важный день!

Но вмешивается главный врач: не обижайтесь, но фотографировать нельзя. У этих малышей вся жизнь впереди. Многих из них усыновят - и скроют от них, что они приемные. Нельзя, чтобы спустя много лет все в их жизни рухнуло из-за случайной фотографии.
Нас по три-четыре человека отводят в «группы», дают каждому по ребенку. Никто никого не выбирает  (только у мужчин, которых так мало, должен быть обязательно мальчик) - как Бог даст. Я беру на руки сидевшую на полу полуторагодовалую девочку в синем бархатном платьице и белых колготках, очень похожую на дочку моего духовника. Воспитательница ободряет меня: девочка очень спокойная.

Я впервые увидела ее в 1988 г., оказавшись на всенощной в кафедральном соборе. И она навсегда запомнилась мне именно такой. Может быть, потому что до этого я никогда не видала живой монахини – в апостольнике, черном подряснике, с четками в руке? Впрочем, откуда тогда могла взяться монахиня в нашем городе, если с того времени, как были закрыты все женские монастыри епархии, прошло более 60 лет?.. Кажется, после какой-то вечерней службы я решилась заговорить с нею. Она оказалась инокиней – монахиней в так называемом «малом» (рясофорном) постриге. В миру – Анастасией Александровной Неверовой. В рясофоре – матерью Евдокией. В дальнейшем буду называть ее тем именем, которое ей дали уже при постриге в мантию - Елевферией. По-гречески это имя означает «свобода». Согласитесь, звучит более чем необычно – «монахиня по имени «свобода»». Впрочем, она и впрямь была необыкновенным человеком. Другой такой монахини мне вряд ли доведется когда-нибудь увидеть.

Или — дело о «контрреволюционной организации» в г. Шенкурске

Утреня завершилась. Однако, регент Диодор Борисович и певчие решили задержаться в храме, чтобы разучить песнопение «Утверди, Боже…» на музыку протоиерея А. Косолапова. Дима, очень любивший церковное пение и старательно, хотя и безуспешно, пытавшийся выучиться петь, остался вместе со взрослыми. И хотя ему, как бывало и прежде, опять пришлось не столько петь самому, сколько слушать, как поют другие, он нисколько не пожалел об этом. Сольную партию исполнял, разумеется, сам Диодор Борисович, и его бас величественно раздавался под низкими сводами овеянного вековой стариной храма. Спевка длилась около часа. По окончании ее Дима поднялся в канцелярию (так в нашей соломбальской церкви называется проходная комната на втором этаже), чтобы взять оставленную там книгу воспоминаний Святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Книга называлась «Я полюбил страдание…» Это был подарок отца Николая, который любил дарить крестнику на дни рождения и именины церковные книги.

Приходская история

Он впервые появился в нашем храме то ли в конце 80-х, то ли в начале 90-х годов. Когда именно — не помню. Да, по правде сказать, просто не знаю. Мы заметили его появление не сразу. А еще позднее узнали, что этот паренек работает то ли медбратом, то ли санитаром в какой-то больнице или поликлинике, и что зовут его Павлом. Это имя как нельзя лучше подходило ему — он был небольшого роста, бедно одет, да, вдобавок, немного хромал.

Светлой памяти моих дедушки и бабушки – Серафима Николаевича и Парасковьи Георгиевны Герасимовых.

В угловой квартире, на втором этаже одного из тех старых двухэтажных домов, что когда-то звались «военным городком», жил старик, ветеран войны. Люди, недавно поселившиеся по соседству, считали его одиноким. Потому что жил он замкнуто, выходя из дому только в магазин, на почту за газетами да в сарай за дровами. Два раза в месяц к этим традиционным маршрутам добавлялся еще один – в библиотеку, где он брал книги – что-нибудь из военных мемуаров или русской классики. Короче, это была не жизнь, а скорее, житье, одинокое и безрадостное.

Сегодня исполняется 50 лет со дня смерти Бориса Пастернака

«…главное достоинство его поэзии и прозы, драм и писем, манер и голоса – в том, что все они с равной
убедительностью свидетельствуют о возможности другого мира с его небесными красками; о чуде преображения, о живом присутствии Творца; каждая грамматическая неправильность, невнятный щебет, оговорка – дуновение свежести, весть из тех сфер, где за оговорки и ошибки не наказывают. Все, что он написал, - обетование счастья и милосердия: всех простят, над всеми поплачут и много еще покажут чудес.» (Д.Быков о Пастернаке)

«Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно постоянно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь» (Б.Пастернак)
 

21 октября 1952 года Б.Л.Пастернак пережил инфаркт. Лежа в коридоре Боткинской больницы, он прощался с жизнью. Это прощание стало одним из высших творческих взлетов поэта и свидетельством его верности Богу.

Феде, кажется, уже исполнилось двенадцать, когда он впервые попал в театр.
В духовном хоре, где пел тогда юный Шаляпин, сосед предложил ему за 20 копеек лишний билет на дневной спектакль «Русская свадьба». Шаляпин знал, что театр — каменная громада с пыльными окнами, из которых виднеется какой-то мусор. Интереса театр в таком виде не вызывал. На свадьбах Федя певал, и не раз, поэтому и название как-то не прельщало.
Тем не менее Шаляпин купил билет.

И вот как позже он описывал своё настоящее знакомство с театром — начиналось оно с галёрки:
«…Праздник. Народа много. Мне пришлось стоять, придерживаясь руками за потолок. Я с изумлением смотрел в огромный колодезь… на тёмное дно его, уставленное рядами стульев, среди которых растекались люди.

Тихо, мягко над Украйной
Обаятельною тайной
Ночь июльская лежит.
Небо так ушло глубоко,
Звёзды светят так высоко,
И Донец во тьме блестит…
(Ф. И. Тютчев, «Святые Горы») 

Через тридцать три года после Фёдора Тютчева, который приезжал сюда вместе с дочерью в 1862-м году (приведенные в качестве эпиграфа строки впервые опубликованы в газете «День»), Святые горы посетил русский писатель Иван Бунин. Чтобы воочию представить красоты, открывшиеся ему, откроем страницы одноимённого рассказа:

«Побывать на Донце, на Малом Танаисе — … моя давнишняя мечта…

История 1. Имеющий сердце да возлюбит!

Наше знакомство с Машкой — дворовой афганской борзой, далеко не чистопородной, но все же статной и красивой собакой — началось с небольшого укуса за маленький пальчик. То был пальчик моей семилетней дочери. Правда, узнала об этом я лишь по прошествии нескольких лет: так велика была любовь к этой собаке, что пострадавшая даже словом не обмолвилась о случившемся инциденте.