Гвардии майор Бахтин

Отец нечасто и неохотно рассказывал о войне, но, думаю, никогда о ней не забывал. Разве возможно было такое забыть? До конца своих дней он живо интересовался всем, что было связано с армией и войной: выписывал «Красную Звезду», читал военные журналы, книги о войне, переписывался с друзьями фронтовиками, любил смотреть фильмы о войне.

Вся жизнь его была связана с армией, а молодые годы пришлись не на весёлые посиделки. Не довелось ему погулять, поспать всласть, пообщаться с беззаботными сверстниками, покружиться в вальсе с девушками.

Молодым лейтенантом, сразу по окончании военного училища он прошёл боевое крещение в Финской компании. Был награждён медалью «За Отвагу». С фотографии на удостоверении к этой медали на меня смотрит усталое лицо молодого парня в гимнастёрке с ромбами на воротнике, через плечо перекинута портупея, у него чистое лицо, прекрасные густые волосы, зачёсанные назад.
Медаль эта давалась за личное мужество и отвагу в боях. Награждённым этой медалью выплачивалось за счёт государства по 10 рублей в месяц, и они пользовались правом бесплатного проезда в трамваях во всех городах СССР. Нынешним молодым людям, такая льгота может показаться смехотворной, но тогда народ не жировал, своих машин не имел, а героев своих ценил, уважал их права, которые они заслужили своей доблестью и кровью.

Отечественную Войну отец начал лейтенантом, а закончил майором в Берлине. За ратные подвиги в войне он был награжден медалью «За Боевые Заслуги», двумя орденами Красной Звезды, (для тех, кто не знает, Орден Красной Звезды — это один из первых советских орденов, и второй из боевых по времени учреждения), медалью за «Освобождение Варшавы» и «Взятие Берлина». Были ещё ордена, которые у него похитили вагонные воры.

На фотографии 1950 года он уже в другой форме. Он в кителе нового образца. На груди медали и ордена. Волосы его также густы, лицо прекрасно. Губы плотно сжаты, взгляд строгий, пристальный и серьёзный. Глядя на это молодое лицо, в волосах которого нет ни одного седого волоса, невозможно представить через что прошёл этот человек, и люди его поколения.

… В 41-ом его полк с ожесточёнными боями потерями отступал вглубь страны. При массированной поддержке авиации немцы уничтожили почти весь полк. Люди бежали. Потом вышли в большое село, где их стали сортировать, группировать в новые соединения. В здании школы был разбит госпиталь. Отец лежал раненый во дворе школы. Он был ранен осколками в ногу. Рядом с ним лежали сотни раненых, окровавленных ребят, стонущих от боли, умирающих, агонизирующих и уже отдавших Богу душу. Раненые ждали своей очереди к врачам. Мимо отца из школы периодически выносили на носилках и в вёдрах ампутированные ноги и руки и сваливали это во дворе. Лето было жарким, мухи облепляли раны: представьте себе, какой там был запах, и каково было состояние людей, несколько дней бежавших по жаре, измотанных, изголодавшихся и истомлённых, раненых, находящихся в жесточайшем стрессе.

Наконец, подошла очередь отца. Его довели до операционного стола и стали извлекать осколки. Но операцию завершить не удалось: завыли моторы фашистских самолётов. Самолёты делали заход за заходом и расстреливали беззащитных людей из пулемётов. Через полчаса наступила зловещая тишина. Дымящийся госпиталь стоял без стёкол с изрешеченной, дырявой крышей. Внутри школы почти все погибли. Вся площадь перед школой была усеяна трупами и новыми ранеными. Один солдатик, который в это время был в туалете, со страха прыгнул в яму с фекалиями и сидел там пока его не обнаружили.

Два не удалённых тогда осколка заросли плотью и синели в голени отца, не давая ему забыть о том кошмаре.

… 2 мая сорок пятого, небольшой разведотряд майора Бахтина выполнял особое задание в окрестностях Берлина. Они устроили короткий привал в заброшенном лесном домике, но передохнуть не удалось. Вбежал дозорный и выдохнул: «Немцы!» Немцев было много — они шли цепью, с автоматами наперевес прямо на домик, в котором схоронились бойцы отряда.

Уже никто не сомневался, что война вот-вот закончится, что мы непременно добьём врага; уже строили солдаты планы на будущее и сердца их трепетали при мысли о том, что планы их могут не сбыться — ведь пуля, как известно дура. А потери были, и немалые, — многие сложили головы на подступах к цитадели врага, враг в своём логове защищался яростно.

Майор Бахтин решил принять бой. Солдаты обнялись, попрощались со слезами на глазах. Решили подпустить немцев очень близко, открыть огонь и биться до последнего патрона, изготовились к бою.

Какие мысли были у ребят в эти минуты? Они думали, наверное, о том страшном и долгом пути, который привёл их к Берлину, где возможно сегодня им придётся сложить свои молодые головы; они вспоминали своих матерей, многие, наверное, шептали слова молитв; было огромное нервное напряжение — роковые минуты развязки событий приближались стремительно.

Когда немцы подошли совсем близко, и их голоса стали слышны, солдаты, уже готовые открыть огонь, не поверили своим ушам: немцы говорили по русски, и пересыпали свою речь отборнейшим русским матом! «Немцы» оказались нашей диверсионной группой засланной в тыл врага! Седых волос у наших солдатиков прибавилось.

Отец некоторое время после Победы служил в Берлине. Потом его перевели охранять южные границы СССР. Ехал он через всю страну на Кавказ, а в Баку встретил красавицу Тамару, мою мать. Она, добровольцем, только окончив школу, пошла на войну и пять лет охраняла небо Баку в составе зенитного полка. Кстати, ни один немецкий самолет не долетел к нефтяным промыслам Азербайджана и сотни немецких асов нашли свою смерть в южном небе.

Отец и мать были молоды. Любовь возникла взаимная. Отец уезжал на новое место службы, и мать поехала с ним. На улице Басина в городе Баку тогда было средоточие ремесленников. Здесь было много мастерских: пошивочных, сапожных, шапочных. За один день портной сшил матери шикарное драповое пальто, здесь же справили новую обувку и шляпу, и мать отправилась с мужем к его новому месту службы.

В 1961 году Хрущёв отправил в запас миллион человек армейского командного состава. Под это сокращение попал и отец. Это было через пятнадцать лет после Победы. Солдаты той Войны были ещё крепкими, не старыми мужчинами. Им было горестно и тяжело расставаться с армией. Они, всю жизнь ей отдавшие, должны были приспосабливаться к новой жизни, и они старались по возможности пристроиться ближе к армии: устраивались работать в ДОСААФ, в школы военруками, в военкоматы, в военные клубы. Отец работал в тыловых складах, в военкомате, вольнонаемным в воинских частях. Он продолжал переписываться с однополчанами, встречался с ними.
Что бы понять мироощущение офицеров того поколения хочется рассказать один случай. Дело было в самый пик «застоя». Над социалистическим небом Азербайджана махровым цветом цвела коррупция, взяточничество на всех уровнях, хотя на словах декларировалась полная преданность идеалам социализма и её московским старцам. Восток — дело тонкое — и корыстное.

Продавцы в магазинах Баку народное добро считали своим и сдачу гражданам давали по ситуации, на глаз оценивая материальный потенциал покупателя. Копеечка за деньги уже ни считалась. Могли не додать и пять копеек, а то и больше. В нашей булочной в кассе сидела этакая представительная дама,— лет ей было за сорок, блондинка идентичная натуральной. На голове у неё было хитроумное архитектурное сооружение из банки, накрытой шиньоном. Королева кассы беззастенчиво дурила и молодых и пожилых людей, обманывала и моего отца.

Отец узнал, по каким-то своим каналам, что она жена офицера и в тот же день пришёл в магазин. Протянул в кассу рубль, попросил пробить булку хлеба, и когда эта фря стала отсчитывать ему сдачу, чётким командирским голосом сказал ей: « Оставьте всю сдачу себе. Не мелочитесь. Мы народ не жадный. Это вам аванс на неделю. И не позорьте, мадам, мужа — офицера Советской Армии».

…Арарат, накрытый снежной шапкой, был совсем рядом, за ним была Турция. Воздух был прозрачен и чист. Птицы пели звонко. В полях, пробитых островками васильков и маков, бегали, не боясь людей зайцы. Летом вода в кране была такой холодной, что ломило зубы. Персики были вкуснейшие. Зимой выпадало много снега и нас школьников разных классов, возил в школу на огромных розвальнях, запряжённых двойкой коней, старшина Супрунов.

В Араратской долине зимы холодные и снежные. В домиках офицеров отопление было печное. Дрова складировались во дворе, но колоть их нужно было самим. Некоторые офицеры, идя навстречу пожеланиям своих жён, «делегировали» на колку дров для семьи солдат своего подразделения. Как-то и мать заикнулась, мол, неплохо было бы… Отец ответил, усмехнувшись: «Дровишек я и сам в состоянии нарубить, а солдат я должен учить Родину защищать ». Никогда и ничего он не приносил из части на дармовщину, и просить его об этом было бесполезно и… опасно.

Отец приходил домой на обед. Он снимал китель, вешал его на спинку стула. Кобуру с пистолетом и ремень он вешал в прихожей на гвоздь. Потом он ел, беседуя с женой, и ложился вздремнуть на полчасика.
Пистолет для меня пацана была сильным раздражителем. Когда отец его чистил, он иногда давал мне его подержать. В один из дней, когда отец прилёг, а мать, куда-то отлучилась, я вытащил пистолет из кобуры. Взял с собой братика четырехлетку, и мы пошли в заросли бурьяна за домом. Выстрел был оглушительным. Пистолет вылетел из моих рук в бурьян. Брат, закрыв уши ручонками, заплакал. Мы рванули домой. По дороге нас перехватили родители. Стали нас разглядывать, ощупывать. Отец нашёл пистолет в бурьяне. Братишка был ещё мал, и наказание принял я. Ремень был красивый кожаный, офицерский, бляха со звездой была узорчатой. Что такое ювенальная юстиция мы тогда, Слава Богу, не знали. Не знал о таких юридических тонкостях и отец: рос он в крестьянской семье, где было шестеро детей, и за вольность непотребную его мать Екатерина могла запросто и огреть плёткой по филеям.
У него было четверо братьев и сестра. Все четверо геройски воевали и вернулись домой на родную Орловщину. Однажды они все собрались после войны в отчем доме. Двое уже были женаты и приехали с жёнами. Заснуть никак не могли, хотелось посмеяться, поболтать,— что они и делали с удовольствием. Мать долго молчала, а потом сказала: « А ну, спать, жеребцы! Отец умаялся — дайте поспать ему». И они, орденоносные мужчины, солдаты Великой Победы, тут же умолкли. Маму Екатерину они с уважением звали за глаза царицей Екатериной. Послушание было в генах. Посмотрите на нынешних чудо-деток у которых слово Нет!— выскакивает вперёд всех слов.

Не знали мы, глядя на Арарат, что легендарный Ной, когда-то высаживался на нём, не читали Писание. Вступали в октябрята, в пионеры. Но закон почтения к родителям и к старшим, видимо, был ещё в нашей крови, в наших генах. Заповедь: чти родителей своих — мы соблюдали.
Звёздочки от узорчатой бляхи отпечатались на моих ягодицах — было больно. Я принял наказание смиренно. И навсегда осознал, что шутить с оружием нельзя.

Когда у меня родился сын, отец каждый день приходил к роддому с букетом роз для своей невестки, подарившей ему внука первенца. Букеты в роддом передавать не разрешали из-за случаев аллергических реакций у мамочек, но он всё равно приходил с непременным букетом алых роз к окнам роддома и, уходя, оставлял букет на бордюре напротив палаты моей жены. Он очень волновался, и посылал моей жене записки, в которых просил быть её бдительной, потому что он, где-то прочитал, что были случаи подмены детей.

В конце застоя, когда началась чехарда со смертями генсеков, отец стал задумчив. Прочитав газеты, он часто сидел, задумавшись, молчал подолгу. Что-то его мучило. Однажды он сказал: « Война, несмотря на весь её ужас, очищает, вразумляет, отрезвляет и объединяет. Слишком большой срок без войны живём. Стали загнивать. Неужели и вам, дети, придётся мёрзнуть в окопах? Говорю это, потому что вижу, что корабль дал течь. Рушится, всё рушится. Что-то должно произойти страшное».

Он предчувствовал неладное. Жизненный опыт солдата подсказывал ему, что в моторе страны происходят сбои, неполадки. Он думал о надвигающейся беде. И он не ошибся. Он не дожил до царствования лукавого хитроумного беса Мишки Меченого, лучшего немца России, начавшего разрушение страны, за которую они, воины этой страны, проливали свою кровь. Умер отец от инсульта, не приходя в сознание.

Всё что произошло, потом, вполне можно было назвать войной, но война эта была, к сожалению, не очищающей и объединяющей, а разобщающей и развращающей, войной без масштабных танковых битв, без госпиталей которые враг расстреливал с воздуха, без окопов в которых мёрзнут солдаты.

И эта война была проиграна вчистую: территория уменьшилась на четверть, люди мёрли от наркотиков и пьянки, в стране царствовала валюта врага, государство было разграблено, деревни вымерли, народ бедствовал и страдал, девушки стояли на трассах, беспризорные детки бегали по городам и весям, инженеры и учителя торговали на рынках женским бельём, армия разваливалась. Новые хозяева страны предали страну — без боя перешли на сторону врага.

Просматривая отцовское наследство, медали, ордена, бумаги я нашёл свёрнутый двойной тетрадный лист. Лист, по всему, попадал в передряги вместе с его хозяином, он был в бурых пятнах, один конец его был обожжен. На листе ровным почерком отца, коммуниста с 1941 года, химическим карандашом была написана молитва Живый в помощи Вышняго.

Вечная память тебе, отец. Вечная память тебе, мама. Царствие Вам Небесное! Простите меня, дорогие мои родители, за все огорчения, которые я вам нанёс. Вечная память всем людям, отдавшим свои жизни за нашу свободу. Здравия вам, дорогие наши фронтовики, здравия вашим семьям, здравия всем, кто ковал победу в тылу, тем, кто замерзал и голодал в блокадные годы, здравия тем, кто выжил в фашистских лагерях смерти. Здравия, мира, благополучия, процветания и сплочённости народам нашей Великой России. С праздником Великой Победы, дорогие Соотечественники!

Бахтин И. И. 5 мая 2011.