…И образ мира, в слове явленный, И творчество и чудотворство

Сегодня исполняется 50 лет со дня смерти Бориса Пастернака

«…главное достоинство его поэзии и прозы, драм и писем, манер и голоса – в том, что все они с равной
убедительностью свидетельствуют о возможности другого мира с его небесными красками; о чуде преображения, о живом присутствии Творца; каждая грамматическая неправильность, невнятный щебет, оговорка – дуновение свежести, весть из тех сфер, где за оговорки и ошибки не наказывают. Все, что он написал, - обетование счастья и милосердия: всех простят, над всеми поплачут и много еще покажут чудес.» (Д.Быков о Пастернаке)

«Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно постоянно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь» (Б.Пастернак)
 

21 октября 1952 года Б.Л.Пастернак пережил инфаркт. Лежа в коридоре Боткинской больницы, он прощался с жизнью. Это прощание стало одним из высших творческих взлетов поэта и свидетельством его верности Богу.

«Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приемном покое, а потом ночь в коридоре (…), то в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты меня охватывало такое спокойствие и блаженство! (…) А рядом все шло таким знакомым ходом, так выпукло группировались вещи, так резко ложились тени! Длинный верстовой коридор с телами спящих, погруженный во мрак и тишину, кончался окном в сад с чернильной мутью дождливой ночи и отблеском городского зарева, зарева Москвы, за верхушками деревьев. И этот коридор, и зеленый жар лампового абажура на столе у дежурной медсестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной – все это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!

В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом , славословить видимое ,ловить и запечатлевать его. «Господи, - шептал я, - благодарю тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык – величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество – Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи» И я ликовал и плакал от счастья» (из письма к Нине Табидзе).

Смерть для Пастернака, как для христианина, лишь освобождение от всего ненужного, прекрасный поэтический переход к самому важному, что ждет каждого из нас. Творчество для него – преодоление смерти, способ говорить с Богом и о Боге.

Это лейтмотив земной жизни поэта и его главного творения – романа «Доктор Живаго». В самом имени главного героя, ассоциирующемся с именем « Христа, сына Бога Живаго», заложена главная тема романа – тема добровольной жертвы и вечной жизни. И хотя в биографиях поэта и его героя мало совпадений, очевидно, что Живаго для Пастернака – это человек, каким бы хотел быть он сам, чьей трагической судьбе поэт, проживший свой век более благополучно, но предъявляющий себе самый высокий счет, завидовал. То есть Пастернак подарил Живаго жизнь, которую хотел бы прожить сам.

Никогда не меняющийся, Живаго - всегда честен, благороден, возвышен, творчески одарен . Его, постоянно подчеркиваемое автором безволие, – скорее евангельская «нищета духа», полная подчиненность Божьей воле, которую он все время чувствует и которой старается неукоснительно следовать. Поэтому он никогда не выбирает и не объясняет своих поступков – живет естественно, в соответствии с тем, как утроен, каким создан Богом. Он не пытается спастись ( напр. уехать вместе с Ларой и Комаровским на Дальний восток, а позднее не делает реальных попыток эмигрировать, чтобы соединиться с семьей), он добровольно идет на крест, распинается вместе со своей страной , а его постепенное «опускание», «потеря себя» в конце жизни – это, конечно же, юродство, как единственный способ сохранить душу, не предать Христа.

Неотделим от доктора Живаго образ его возлюбленной -Лары, ставшей в ранней юности жертвой циничного растлителя. ( «Я не люблю правых, не падавших, не оступавшихся. Их добродетель мертва и малоценна. Красота жизни не открывалась им»,- говорит Живаго Ларе). И, поскольку речь в романе все-таки идет о человеке, то и отношения главных героев – человеческие, страстные - без них не было бы и самого романа. Но автор постоянно подчеркивает предопределенность, неизбежность любви Лары и Юрия. Они предназначены друг другу, их любовь «…вольная, небывалая, ни на что не похожая», но трагическое несовершенство мира изначально разделило их. Они принадлежат к разному кругу, детство обоих исковеркано одной и той же злой силой, обстоятельства жизни постоянно разъединяют их, и они сами бегут друг от друга, борются с возникшим чувством (автор подчеркивает, что Живаго « изо всех сил старался любить всех, с кем сталкивала его жизнь», и «не любить» Лару и заметим, что первое у него получалось, а второе – нет). Рождаются невероятной красоты отношения и стихи, подарившие Живаго бессмертие, а его близким надежду на спасение. Поэтическое завещание Живаго (Пастернака) – это свидетельство о Христе, Любви, Творчестве, Жертве. Поэтическая тетрадь Живаго – завершение романа, мы знакомимся с ней уже после смерти героя, при его жизни стихи скрыты от нас, они результат его сокровенных переживаний, свидетельство его бессмертия, ответ на все вопросы и сомнения, которые могли возникнуть у критически настроенного читателя.

Для нас важно не увидеть в опоэтизированных автором , но неправедных (они оба несвободны) отношениях Лары и Юрия Живаго оправдание греха. Нужно все-таки помнить, что Лара – скорее символ, воплощение самой жизни, о которой она знает нечто большее, чем даже сам Живаго, Лара –это образ России, чистоты, которую ничто не очернит. «И эта даль – Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть! О , как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это им самим в лицо! Вот это-то и есть Лара», - думает Живаго.

Сам Пастернак не сомневался, что написав своего «Доктора Живаго», он «выполнил долг, завещанный ему Богом». Это делало его свободным, бесстрашным. Начавшаяся после публикации романа на Западе и присуждения Пастернаку Нобелевской премии травля не сломила поэта. Он писал своему другу : «…Именно непреодолимость этих трудностей придает силу, глубину и серьезность моему существованию, наполняет его счастьем и делает волшебно реальным». Как и Живаго, Пастернак неизменен в своей верности высшему, от имени своего героя он говорит нам: «…единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас».

Не забудем, что это сказал поэт, живущий в эпоху, когда все вокруг менялось, изменяло этому голосу – голосу Бога, самой жизни, когда большинство идеализировало свою несвободу, духовно умирало.
«Дорогие друзья, о как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас – это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали». Это высказывание Живаго не кажется проявлением гордыни, а лишь констатацией неоспоримого факта – жизнь красива и осмысленна и оправданна, пока существует хоть один такой вот Живаго. Не случайно Лара, чудесным образом оказавшаяся у гроба своего возлюбленного, вновь чувствует ,как ее охватывают веяние свободы и беззаботности, которые исходят от него, даже от мертвого. А потом Лара таинственно исчезает – как будто ее существование перестало быть возможным с уходом Живаго – человека, в котором так ощутимо для неё жила благодать.

Борис Пастернак был человеком необыкновенной цельности и искренности. Философ Иван Ильин писал, что искренность требует от человека большого мужества. Но поэт был сотворен Господом так совершенно, с такой щедростью, что быть самим собой для него так же легко, как музыкально одаренному человеку – петь. А вот изменить себе –невозможно. Когда в 1937 году власти потребовались подписи творческой интеллигенции под одобрениями казней полководцев, Пастернак наотрез отказался это сделать. Его жена ждала тогда ребенка и , бросившись мужу в ноги, умоляла его сделать это. «Если я подпишу, то буду другим человеком,- ответил он.- А судьба ребенка от другого человека меня не волнует». «Но он погибнет!» «Пусть гибнет!» «Пусть мне грозит та же участь. Я готов погибнуть со всеми», - таким было окончательное решение поэта.. Ночью он спал как младенец, а жена ждала, что за ним приедут и заберут, но вглядевшись в его спокойное, строгое во сне лицо, устыдилась. «Я поняла, как велика его совесть, и мне стало стыдно, что я осмелилась просить такого большого человека об этой подписи», -писала Зинаида Николаевна. Больше к Пастернаку с подобными просьбами не обращались.

Он вошел в историю как человек, на чьей совести нет ни одной из тех бес- численных подлых резолюций, подписанных советскими писателями.

Поэту многое сходило с рук, он мог казаться беспечным, безрассудным и гордился личным неучастием в собственной биографии, а ее автором считал Творца: « Ты держишь меня, как изделье, и прячешь, как перстень, в футляр». Его органичность, внутренний аристократизм, свобода как-то непостижимо защищали его, как Красота защищает себя собой же. С самого рождения всё ему давалось с избытком – родился в прекрасной интеллигентной семье выдающегося художника и пианистки. Имел счастье знать свою родословную аж с 15 века: род Пастернаков шел от дона Исаака Абарбанеля – теолога, толкователя Библии, мудреца, легендарной личности средневековой Испании, сын которого, Иуда, перешел в христианство , был искусным врачом и поэтом (как Живаго !). С детства поэта окружали интереснейшие люди (например отец, Бориса Леонидовича иллюстрировал Л.Н.Толстого , соседом по даче был Скрябин, на рождественские ёлки приглашали Серовы, отец был дружен с Левитаном, Нестеровым, Поленовым, Ге). Пастернак был разносторонне одарен и блестяще образован, владел тремя языками, легко мог стать прекрасным музыкантом, философом. Но поэзия выбрала его. А сам Пастернак , как и Живаго, всегда был пассивен, ничего не выбирал – просто не вторгался в замысел Творца о себе.

Из письма к родителям 1914 года : « Есть что-то вроде веры или это даже вера сама, - которая подсказывает мне, что на жизненно прекрасном и на жизненно осмысленном судьба не может не останавливаться с любовью.(…) Не собственно о судьбе я говорю, но о каком-то ангеле судьбы, бесконечно глубокомысленном и постоянном сверстнике нашем, с которым мы остаемся наедине…И в конце концов о Боге….сама эта сила скорбит о том ударе, который нам наносит, чувствует нашими чувствами, и замышляет выход из этих пут и осуществляет его. (….) Каждый человек, в конце концов, не может любить себя так, как он любим самою жизнью».

Хотя семья Пастернаков по внутреннему своему устроению была верующей, официально не принадлежала ни к какому вероисповеданию. Самому Борису Пастернаку глубокую веру привила его няня Акулина Гавриловна, она же, скорее всего, и окрестила мальчика в раннем детстве, водила в церковь, где он причащался. Евангельским духом проникнуто все его творчество, но в своих произведениях он не ищет Бога – вера живет в нем, она ему дана изначально. Важно знать, что с первых лет он был одержим ощущением безграничности своих сил, мыслью о преодолении смерти, а чуть позже – о искупительной жертве. Поэт писал «…я преждевременно рано на всю жизнь вынес пугающую до замирания сердца жалость к женщине и еще более нестерпимую жалость к родителям , которые умрут раньше меня и ради избавления которых от мук ада, я должен совершить что-то неслыханно светлое, небывалое».

Разумеется, поэт прекрасно знал тексты Евангелия и Библии, церковных служб, много помнил наизусть. Любил читать Псалтирь, а последние строки своего любимого 90 псалма читал с какой-то доверчивой восторженностью, как ребенок, а не как философ.

Когда размышляешь о судьбе Бориса Пастернака, а тем более, когда читаешь его произведения, невольно ловишь себя на мысли: «Есть у Бога любимцы, есть!» И мысль эта не завистливая, а благодарная. Хорошо, что он был, что его убили на войнах, не сгноили в тюрьмах и лагерях. Что он жил, излучая счастье, заражая им всех вокруг, и это при том, что много страдал. И оттого, что это чувство счастья не имело ничего общего с оптимизмом глупости, а включало в себя и ощущение трагизма жизни, стихи поэта поддерживали тех, кто годы и десятилетия провел в сталинских лагерях. После 53-го многие бывшие каторжане приезжали и приходили а Переделкино, чтобы только посмотреть на живого Пастернака, который сумел сохранить в себе тот самый голос жизни, внутреннюю свободу и человеческое достоинство, что удавалось , да и сегодня удается немногим.

Смерть поэта была такой же прекрасной, как и жизнь. Конечно, были и горькие предсмертные размышления, но последнее , произнесенное им слово в самое мгновение ухода, было: «Рад». Умер он в полном сознании. Перед последней в его жизни Пасхой он исповедался и причастился у о.Иосифа (будущего схиигумена Исайи), который потом отпевал его дома. В те трагические дни Екатерина Крашенинникова, которую с Пастернаком связывала двадцатилетняя дружба , стала свидетельницей его глубокого погружения в молитву. Она вспоминала, что ее поразило преобразившееся лицо поэта и живое ощущение присутствия Христа. Умирая, Борис Леонидович говорил: «Жизнь была хорошая» и что «Если умирают так, то это совсем не страшно», «Я все сделал, что хотел».

Дмитрий Быков, написавший наиболее полную биографию Бориса Пастернака, начинает свою книгу словами: «Имя Пастернака – мгновенный укол счастья». Пожалуй, лучше не скажешь. Поразительное свойство его поэзии – с одной стороны понимаешь, что перед тобой гениальные строки и тебе никогда не постичь Как это сделано, а с другой ощущаешь: автор просто и смиренно приглашает тебя к сотворчеству, и ты уже вместе с ним воссоздаешь жизнь, чувствуешь её дыхание , радуешься её радостями, плачешь очистительными слезами…

АВГУСТ

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Сквозной, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно.
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:
«Прощай, лазурь Преображенская
И золото второго Спаса.
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины.
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».