Тесть

Я увидел его впервые зимой, накануне Нового года. Мы тогда только дружили с моей настоящей женой и впервые подошли к её дому. Расставаться не хотелось, проявлять друг другу знаки любви мы тоже стеснялись. Просто стояли и держали друг друга за руки, ну, а Света, обоняла только, что подаренные мной духи, которые и станут самыми любимыми её духами вот уже на протяжении семи лет супружеской жизни.

Он вышел от «карасей»… «Караси» — это местное уличное наименование соседей родителей моей жены, видимо родившееся от их фамилии Красиковы. К сожалению, их судьба была сходной со многими тысячами таких же бедолаг по всей необъятной территории нашей Родины, катастрофично быстро спившихся после развала Советского Союза. Их было двое. Два брата, ещё кое-как державшихся на плаву, пока была жива их мать, ну, а потом, пропивших из дома, что только возможно, даже последние часы. Кстати, они часто заходили поначалу к родителям жены, чтобы узнать у них который час, потому, что им нужно было идти на работу. Но, с работы они скоро вылетели, и необходимость в этом пропала.

Он — это отец моей жены, мой тесть. Тогда, ещё не старый человек 55 лет, но выглядевший намного старше своих лет. Он часто ходил, подкармливал «карасей». Люди же, жалко их. У моего будущего тестя, как я узнал впоследствии, тоже была местная кличка — «борода». Он её сподобился получить за постоянно носимую им бороду. Носил он её всю жизнь, не объясняя никому, зачем он это делал. Наверно, ему нравилось или было лень бриться. Правда, несколько раз в жизни он её всё же сбривал.

Света мне рассказала интересный случай. Когда она была маленькой, отец сбрил бороду и в таком виде пришёл забирать её из садика. Её очень долго пришлось уговаривать пойти с ним домой, так как она не верила, что этот безбородый тип её отец.

Он был разным. Хотя мы были знакомы с ним относительно немного, всего семь лет, с того самого момента и до нескольких дней назад, когда он трагически скончался, но мы успели полюбить друг друга. Наверно, мы вкладывали совсем различное понимание в смысл этого слова. Он называл это уважением, а я любовью.

У них с тёщей было двое детей. Старший сын и младшая дочь, моя жена. Разница между ними очень существенная, более 15 лет. Можно сказать, что Света родилась только благодаря нему.

У них была обычная безверующая семья, как и у многих в той стране. Выросшие в нищете после военного времени, они всю жизнь пытались вырваться из неё, особенно когда поженились. Ведь молодые часто говорят, что не хотят жить как их родители. Ну, а вырваться людям среднего класса можно было только одним способом — отправиться зарабатывать деньги на многочисленные промыслы. Они поехали… Архангельск, Красноярск, Алтай, Якутия, Хабаровск, Тюмень…. Более десяти лет вместе, потом только отец. Всё это только ради того, чтобы купить себе отдельный свой личный дом и очередную глупость отечественного автопрома «пятёрку». По такой жизни детей не нарожаешь. Вот и мыкались они с единственным сыном, пока мать не обрелась «имущей во чреве». Всё это произошло, как и всегда, неожиданно.

Что ни говори, а деторождение-это Божий дар. Моя тёща стала склоняться к аборту. Кто без греха, тот пусть первый бросит в неё камень. Вот тут и вмешался отец, который просто настоял на рождении ребёнка, которого он очень сильно любил с того самого момента и все последующие 23 года, до момента своей смерти. Папы часто очень сильно любят дочек, он не был исключением в этом плане. Видимо, видя, как я люблю свою жену, стал он любить и меня.

С сыном же отношения у него не очень сложились. Я не лез в их семейные разногласия. Просто, было не весело смотреть, как сыну и отцу не о чем совершенно поговорить. Хотя, в современном мире, это не такая уж и редкость, скорее наоборот, редкостью стала дружба между отцом и сыном.

А вот со Светой совсем другое дело. Или, как он её называл «Светка». Он даже желал ей, когда она стала ходить в церковь, «выйти замуж за попа», потому что в этом видел залог любви к ней её будущего супруга. Кстати, узнав о нашей дружбе, он никогда не сказал не одного слова против, никогда. Мне кажется, даже как-то обрадовался. Кстати, вот мать её, просто потому, что она мать, поинтересовалась, не боится ли Света разницы в семь лет между нами, а отец только радовался, как мне казалось.

Мы никогда не разговаривали о вере. Он не был верующим, в полном смысле этого слова. Я никогда не слышал от него не «за» не «против». Когда, в очередной раз, тёща ругала его за лишнее количество выпитого спиртного, вставляя, как бы, между прочим, упрёки в том, что он не молится совсем, то он отвечал, что молится по ночам. Да, говорила мать, видно, что весь лоб в шишках. Все смеялись. Вот только мой старший ребёнок, как-то отправившись на недельку к бабушке, рассказывал мне с раскрытыми удивлёнными глазами, что «деда не молится, представляешь?». Я радовался за ребёнка, для которого молитва стала составляющей частью жизни, и грустил о тесте, который так и оставался непричастным этой радости, но я очень надеялся, что пока непричастным.

Но, всё-таки, за эти годы у него были шаги или попытки. У любого человека, кто бы он ни был и как бы не жил, есть эти попытки. Ни какая человеческая душа не может прожить свой земной короткий век, не помыслив о Небе. Хотя бы раз, да касается Бог каждого сердца, вот только от нас зависит, отзовёмся ли? Он пытался. Один раз, робко зашёл на помазание в храм, когда они гостили у нас. Когда я его помазал, обнял его и поцеловал. Тёща заплакала. Второй же раз, уже без меня и моей семьи, он был в Дивеево. Был и у мощей и даже искупался. Даже меня это известие удивило. Честно сказать, я уж рукой махал на его воцерковление, но Бог показал, что силён, разбить любую чёрствость наших сердец.

Может быть, он бы делал иные шаги, если бы не извечная русская болезнь — пьянство. Да, он пил… Иногда, по нескольку дней подряд. Он не был смирным, когда был пьян, пытаясь донести до матери своё видение этого мира и проблем его семьи. Только пьяный он как-то раскрывался, и было видно, как он переживает свои неудачно сложившиеся отношения с сыном. Правда, он больше ругал его, но это тоже ведь форма переживания. Но, он так и не победил эту болезнь, точнее, она победила его.

Он был у нас на эту Пасху. Играл с внуками, выпивал, говорил много и часто глупо. Попытался уехать, но пропил деньги, которые ему дали на дорогу. Последние дни, что нам дал Бог увидеть его в живых, он был трезв и добр. Спрашивал меня, буду ли я его учить разуму, пойдём ли мы с ним в церковь. Я видел, что он говорит это, чтобы тёща его не ругала. Он ведь тоже её любил, по- своему как то, но любил. Потом, в конце пасхальной недели, они уехали.

Через несколько дней после отъезда его не стало… Он перепутал водку с какой-то отравой. Его не спасли, да и не возможно было. Умирая, он просил у всех прощения. Надо же, подумал тогда я, умер как христианин, со словами покаяния перед близкими — «Простите меня все Христа ради!». Дай Бог всем сказать эти слова.

Мы стояли у гроба, чуть плакали, больше молились. Его зять служил по нему панихиды, он же, т. е. я, и отпел его. Молясь за него, я почему-то думал и обо всех тех, кого никогда и не видел в глаза, но кто вот так же умер, в результате этой страшной заразы, оставив после себя переживающих родственников. Всех тех, кто пытался прорваться к Небу, но так и не прорвался. Все тех, кто заплутал на жизненных путях, страдал, томился, болел душой, принёс много зла окружающим людям и себе самому.

А он? Он смотрел на нас с фотографий, что стоит в стенке у них дома, что прикреплена к его кресту на могиле. Мы чувствовали, что он рядом, что ему нужны наши молитвы. И мы молились…