Ирина Богданова. Произведения

Друзья, начинаю новую сказочную повесть для детей и взрослых.
Первые главы на ваш суд.

1

Каждый вечер, ровно в двенадцать часов, когда в небольшом кошачьем городке Котофейск начиналась очередная рабочая ночь, на городскую башню с часами, с трудом поднималась старая рыжая фея КотоФея. Она выглядела такой большой и грузной, что казалось, будто её коротенькие лапки никогда не смогут преодолеть высокую крутую лестницу, с висящими по углам любопытными пауками.
Фея распахивала небольшую дверцу над циферблатом, высовывалась из окна и, задрав хвост трубой, истошно выкрикивала «Ку-ку».
Когда-то давным-давно, когда КотоФея была совсем молодой неопытной феей, в башне жила кукушка. Каждый час она исправно оповещала о времени всех достопочтенных котов и кошек города.

Но однажды КотоФея имела неосторожность выдрать у кукушки перо из хвоста. Хотя пёрышко было серое, и совсем некрасивое, птица обиделась, клюнула КотоФею в нос и улетела в дальний лес.

Первая глава нового романа.  

«Донг, донг, донг» плыл по уездному городу Ельску благовест с колокольни Успенского собора.
– Сразу слыхать, отец Иона бьёт, – одобрительно заметил приказчику купец Веснин – поджарый, стройный мужчина лет пятидесяти, – пономарь Сидор тоже знатно выводит, но стать не та. Молод ещё.
– Ваша правда, Иван Егорович, – поддакнул грузный собеседник с полуседой бородой и столь оттопыренными ушами, что их не скрывал даже объёмистый картуз, надвинутый на широкий лоб.

Он не торопясь отомкнул массивный замок и, посторонясь, пропустил хозяина в дверь лавки, над которой в косых лучах утреннего солнца отсвечивала надпись «Посуда и жестянка купца 2й гильдии Веснина».
– Гляди, Марья, Веснин с Яковом прежде заутрени в лавку пришли, с чего бы это? – толкнула локтем соседку рослая баба с пустыми вёдрами, подходя к ключу с родниковой водой, бьющему чуть в стороне от торговой площади.

42

 Тимофей не ошибался в характере своего названного брата. Сразу же про приезде в станицу Егорлыкскую, едва устроившись на постой в небольшой мазанке старой казачки тётки Аграфены, Всеволод подробно написал домой что добрался без приключений, жив, здоров, бодр и весел.

Последнее утверждение было неправдой. Здесь, в ставке генерал Маркова, до веселья было далеко как до луны, тёмными южными ночами, низко висящей над белыми домиками, крытыми соломой.
Неизвестно почему, но эти хатки, так непохожие на кряжистые северные избы, рубленные из кондового строительного леса, вызывали у Всеволода чувство острой жалости, наверное потому, что по мере приближения к станице линии фронта, в воздухе носилась какая-то бесшабашная обречённость.

Тягости добавляла казацкая вдова тётка Аграфена, исступлённо готовившаяся к смерти. Каждый день она начинала с поклонов перед иконами, моля только об одном – лёгкой гибели для себя, и всех «казаков и господ офицеров противустоящих антихристу».

«В последний раз я сажал картошку лет пятнадцать назад», – подумал Тимофей, подкидывая к небу розоватую картофелину и радостно выкрикивая прибаутку деда Ильи на добрый урожай: «Дай, Господи, горсточкой разбросать, помоги, Господи, горочкой собрать».
– Помогай, Господи! – подхватили Сила и Ванька, как на пружинках запрыгав по вскопанному полю. – Чур я первый буду сажать, чур я! – гомонили они, перекрикивая друг друга.
– Цыц, пострелята, – осадила мальчишек тётя Сима, – огород большой, всем хватит спинушку наломать, правда, Сидорыч? – обратилась она за помощью к библиотекарю.
– Истинная правда, любезная Серафима Ивановна, – церемонно поклонился библиотекарь, засучивая рукава рубахи, искусно сшитой Ольгой Александровной из домотканой простыни.
Он наклонился и растёр в руках чуть влажноватый комок земли, исходивший весенними соками:
– Хороша картошка будет, – Аполлон Сидорович, мечтательно улыбнувшись, оперся ногой о заступ. – Жизнь продолжается. Правду говоря, пару месяцев назад я был в этом совершенно не уверен.

1
  Сметая всех на своём пути, по улицам Петрограда лилась огромная толпа народа. Она была столь велика, что казалась единым существом, поглощающим всё пространство вокруг себя.
«Хлеба! Хлеба!!» – катилось из одного её конца в другой, постепенно превращаясь в слова «Долой войну».
«Царя на плаху!» – поёживаясь от декабрьского  холода, выкрикнул тощий студентик в распахнутой не по погоде шинели. – «Да здравствует тысяча девятьсот семнадцатый год!».
«Царя на плаху!», – дружно подхватили разгорячённые мужики в овчинных зипунах, только что ограбившие бакалейную лавку. – «Ура! Да здравствует революция!».
– Знаешь, мне страшно смотреть на происшедшее с людьми буквально за месяц, – сказал молодой врач Тимофей Петров-Мокеев своему сводному брату князю Всеволоду Езерскому.
Он недоумённо поднял светлые брови, отчего его открытое лицо, с чуть курносым носом, сделалось обиженным, как у несправедливо наказанного ребёнка.
Штабс-капитан Езерский пожал плечами:

В день, когда у Петра Сергеевича выпал выходной, и они с Тимошей пошли гулять на Неву, было так жарко, что воздух от нагретой солнцем мостовой, плавился, словно сахарный сироп на сковороде у тёти Симы.
– Полный штиль, суда легли в дрейф, – сказал доктор Мокеев, глядя на неподвижно замершие на широкой реке корабли и кораблики.
Казалось, что на воде всё уснуло и лишь загорелые до черноты лодочники, обливаясь потом, неутомимо били вёслами, перевозя на другой берег немногочисленных пассажиров.
Тимофей засмотрелся на слаженную работу крючников, разгружавших баржу с солью у Николаевского моста.
– Наливай! – раздавался крик двух грузчиков, и тяжёлый мешок наваливался на спину носильщику. Он проворно перекидывал через плечо длинный железный прут с крючком на конце, с силой втыкал в мешок, чтоб тот не ёрзал, и, не переводя дыхание, бежал по шаткому трапу с баржи на берег.
Ноги носильщиков, идущих цепочкой, создавали равномерный шум, ежеминутно прорезаемый требовательным криком: «наливай».
Работа была изнурительной, и мальчик от души сочувствовал носильщикам, изнемогающих под тяжёлой ношей.

  Под утро, сквозь пелену ночной тишины настойчиво прорвался сигнал телефонного аппарата.
  Сперва Тимка подумал, что ему это приснилось, и накрыл голову подушкой, но звонок продолжал  верещать, заставляя встать с кровати и бежать в прихожую.
–Алло, это квартира доктора Мокеева?
–Да, сейчас я его разбужу, – потряс головой Тимофей, прогоняя остатки сна. Будить никого не пришлось. Мигая глазами спросонья, Пётр Сергеевич босиком стоял в дверях, торопливо натягивая на себя рубашку.
Он отрывисто сказал в телефонный рожок несколько слов, и, не попив чая, ушёл в больницу.
–Случилось что-то важное, –понял Тимофей, и не ошибся.
Про это «важное» он узнал, едва приоткрыл дверь на улицу, чтобы отнести Крысе свежего молочка.
–Гимназистик, ура! Войнушка началась! – стукнул его по голове растрёпанной кипой свежих газет мальчишка-разносчик, – Представляешь! Вот здорово!