Однажды вдруг послышались за окнами шаги
И кто-то в двери стукнул осторожно.
Выглядываю – никого, глаз выколи, ни зги...
Забилось сердце гулко и тревожно.
Вдруг чья-то тень неспешно отделилась от стены –
В руках предмет какой-то Г-образный,
По всем повадкам – женщина, движения странны,
Идет ко мне походкой безобразной...
Застыл я онемело, страшной мыслью поражен,
Спросил её: "Ты – смерть?" Она: "Догадлив!
Нажился ли, напился ли, накушался ль, пижон?
Довольно ль видел ты полдневных марев?
Пойдем, поговорим, попьем чайку на посошок,
Люблю я разговор сентиментальный,
Расскажешь про какой-нибудь содеянный грешок,
Интимные свои раскроешь тайны.
Я тоже, голубь, женщина, как видишь, не стара..."
Гляжу, и верно - хороша до смерти!
Она опять: "Дежурю я сегодня до утра..."
Так и сказала, верьте иль не верьте...
Придумывал мучительно я за грешком грешок,
Оттягивая страшную минуту.
Я пил с дежурной смертью "за помин", "на посошок",
И даже... даже флиртовал как будто...
Так незаметно перешли мы с чаю на коньяк,
Проснулись поутру в одной постели.
Смерть на ухо шептала мне: "Да ты, дружок, маньяк!"
Да, станешь маньяком тут, в самом деле!
Три ночи развлекался с ней и жалок стал на вид,
Три дня боролся за существованье.
А на четвертый "милая" с восторгом говорит:
"Претит мне, мой любимый, расставанье!"
С тех пор живем, и смерть моя – смирение само
(Лишь на стене коса – для устрашенья).
Который год висит на мне семейное ярмо,
И я, который год, само смиренье.
