Вы здесь

Варяг (глава из романа)

8 февраля годовщина гибели крейсера "Варяг" и канонерской лодки "Кореец".
Глава в их память.

На четвёртый день войны, Россию потрясла ужасная новость из района боевых действий: погибли два судна: крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».

Самой первой об этом узнала тётя Сима, ей рассказал о беде мясник на Сенном рынке.

–Так сокрушался, сердечный, так сокрушался, ровно своими глазами всю морскую баталию наблюдал, – разматывая пушистый платок с прозрачными бриллиантами оттаявшего снега, говорила она Тимошке,– Даже лишнюю свиную ножку мне подкинул. Бери, – говорит, – тётка, пока я в расстроенных чувствах. Раз такая беда над Россией, то мы как братья и сёстры должны друг другу служить.
Вся Сенная площадь переживает. Народец газеты от корки до корки перечитывает, там вся японская подноготная, как на ладони расписана. А император у них по-собачьи называется «микадо». Слыханное ли дело: помазанник Божий и такой поганой кличкой наречён!

Она поставила сумку на пол и гордо выпрямилась:
– Ну да ничего! Мы этим ворогам живо место укажем! – тётя Сима в боевом запале притопнула ногой и погрозила пальцем в направлении географической карты. – Мужики, что на площади сеном приторговывают, гуртом сбились и «Боже царя храни» поют. Народ ждёт высочайшего выхода, – она многозначительно поджала губы. – И то правда, как без царя-батюшки обойтись? Он нам все события доподлинно разъяснит, и успокоит православный люд.

Тимошка услышал незнакомые слова и с любопытством округлил глаза:
–Тётя Сима, что такое «высочайший выход»?
  –Это, Тимка, когда государь-император  с семьёй при всём параде к народу выходит.
  Ух, и красота! Я один раз девкой видала, как царь Александр третий высочайший выход делал, так до сих пор в себя придти не могу.

Тётя Сима мечтательно закатила глаза и приложила руку к сердцу. – А уж царица-матушка была какая хорошенькая! Ровно спелая вишенка: аккуратненькая, румяная. Головку с короной наклонит в сторону, а сама всё улыбается. Три раза на меня взглянула!
Сам царь тогда впереди выступал. Крепкий, могучий, грудь колесом, на плечах мантия из горностаев.
Сразу видно – самодержец всея Руси.
Она осеклась и пристально посмотрела на Тимошку,– Война войной, а жизнь – жизнью. Ты вот что: сбегай быстренько к Арефьевым, передай их кухарке от меня вот эту травку. Пусть Танюшке позаваривает, а то Нина Павловна жаловалась, что барышня плохо спать стала.
–К Арефьевым! – обрадовался Тимошка.
Это он пожалуйста. Тем более, что время настало военное, суровое, пока папа Петя на работе, может хоть у Арефьевых что толковое про войну разузнает. Всё ж таки Юрий Львович не на рынке мясо рубит, а в серьёзном департаменте служит.
Он мигом вымелся на улицу, не забыв на минутку заглянуть к Крысе и передать ей мятный пряник, припрятанный от воскресного ужина.
На улице опять холодало, и на город опускались ранние зимние сумерки.
Столичная жизнь вовсю перестраивалась на новый военный лад. На круглых театральных тумбах вместо афиш с воздушно-белоснежными балеринами были наклеены плакаты на которых коренастый русский мужик в косоворотке молотит увесистым кулаком крошечных желтолицых человечков в синей форме.
«Вася флотский спуску не даёт» – прочитал Тимка кричащую надпись поперёк рисунка и заметил, что из-под криво наклеенного плаката, проглядывает изображение Евгении Рассоловой в накинутой на плечи русской шали с петухами.
– Не до песен сейчас, – согласно кивнул Васе флотскому Тимошка.
Добро если бы и вправду так. Помахал кулаком – и нет войны.

Дверь квартиры Арефьевых отворила встревоженная Зиночка и с порога потянула его в укромный уголок за вешалкой.
– Папа плачет, – она приблизила губы почти к самому Тимошкиному уху, и он почувствовал на щеке её горячее дыхание. – Заперся в своём кабинете и плачет. Думает, что никто не догадается. Понимаешь, командир крейсера «Варяг» – Всеволод Фёдорович Руднев – папин друг. Я тоже его знала, – Зина всхлипнула. – На прошлую Пасху он подарил нам с Таней по сахарному яичку с вырезанным корабликом внутри. Вот такусенькому.
Она развела пальцы и показала, каким был заветный подарок.
– А Нина Павловна где? – так же шёпотом спросил Тимофей.
– Она с Машей пошла в дамский благотворительный комитет. Понесла тёплые вещи для солдатиков. Их ведь, наверно скоро на фронт отправлять будут, а на улице мороз трещит.

Тимошка взял Зину за руку, и они на цыпочках проскользнули в гостиную.
Тимофей подумал, что Зина очень повзрослела за последнее время, стала выше его почти на целую голову, и уже не такая вредная.
– Папе рассказал начальник департамента, что крейсер утопил сам капитан Руднев.
– Как это, сам капитан? – не поверил Тимофей. – Что за ерунда?
– Совершенно не ерунда, а чистейшая правда. Папе телефонировали, что
крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» стояли на рейде в Корее, когда четырнадцать японских судов вошли в порт, заперев в гавани наши корабли.
Японцы приказали русским судам сдаваться в плен, но капитан Руднев отказался, и «Варяг» с «Корейцем» стали с боем прорываться в Порт-Артур.
Двое против четырнадцати.
Все русские матросы знали, что идут на верную смерть. Перед боем они переоделись в чистую одежду, а судовой священник отец Михаил благословил корабль на смертельную битву.
Французские и английские суда, стоявшие неподалёку, в знак уважения к храбрости русских воинов, выстроили на палубах свои команды для последнего приветствия и играли Российский гимн.
    Завязалось сражение. «Кореец» затонул, а команда «Варяга» продолжала отбиваться от неприятеля, хотя почти все матросы и офицеры на корабле уже были убиты или ранены. Когда Всеволод Фёдорович понял, что им не выиграть сражения, то приказал открыть специальные люки, они называются кингстоны, через которые можно заполнить судно водой. 
Зиночка побледнела и с волнением сжала руки. – Матросы открыли кингстоны, и крейсер вместе с поднятым Андреевским флагом, и со всей командой, на глазах у японцев ушёл на дно.
Не удержавшись, она зашмыгала носом и уткнулась лицом в фартук незаметно подошедшей Танечке.
Глухонемая сочувственно замычала, дрожащей рукой водя по Зининой голове, и перебирая пальцами растрепавшиеся косички сестры.
– Вот это смерть! Настоящие герои! – Тимошка от напряжения стиснул кулаки и привстал со стула, не обращая внимания на обнявшихся сестёр.
Он представил, как стоит на палубе качающегося из стороны в стороны подбитого корабля, а мимо него с воем летают пушечные ядра.
– Открыть кингстоны! – отдаёт команду капитан с окровавленной головой, а он, Тимошка Петров-Мокеев, кидается в трюм и открывает круглое окошко, через которое врывается тугая морская волна.
– И все погибли…, – Тимофей отвернулся и поморгал глазами, чтобы Зина не увидела, как по его щекам катятся крупные слёзы.
Каково было этим людям, израненным и истерзанным пулями, тонуть в холодном чужом море за тридевять земель от родной земли за веру, царя и отечество? Наверно страшно, но они не дрогнули…
Он внезапно припомнил, как ходил летом с горничной Машей к казармам Семёновского полка. Тогда по всему городу пышно цвела сирень, весёлые солдаты в отутюженной форме лукаво поглядывали на прогуливающуюся по тротуару девушку и молодецки подкручивали ей вслед холёные усы, а поодаль стояла Досифея Никандровна с Машиным букетом и пела свою частушку.
«Ты не вей матаня, кудри
На моей головушке,-
Всё равно мне пропадать
На чужой стронушке».

«И откуда только бабка Досифея будущее угадывала?
А ведь у офицеров и матросов были дети, которые теперь тоже останутся сиротами, как и я, – подумал Тимошка, – надо им помочь, но как?
А ещё необходимо написать письмо князю Всеволоду и попроситься вместе с ним на фронт. Жалко только, что я не тренировался фехтовать, ведь с самураями голыми руками воевать не будешь».
Он так крепко задумался, что не заметил, как Зиночка перестала плакать и решительным движением промокнула слёзы кружевным платочком.
–Тимофей! – она положила руку ему на плечо и развернула лицом к себе, – Полно нам слёзы лить, пора и за дело приниматься. Я тут кое-что придумала.
Завтра в гимназии пригласи к себе этого несносного Коку из дома купца Пызина, и ждите меня у вас в субботу с самого раннего утра. Ну, скажем, часов в одиннадцать. Понял?
Зиночка настойчиво посмотрела на Тимошку взглядом, не допускающим никаких возражений.
– Понял, – он машинально кивнул головой, не решаясь спросить, что задумала сделать Зина, и почему она так уверена в своих действиях.
– Надеюсь на тебя. Не подведи!
Зина приняла из Тимошкиных рук передачку для кухарки, секретно приложила палец к губам, давая понять, что до поры до времени надо держать рот на замке, и бесцеремонно вытолкала его на лестницу.
– Иди, Тимофей, папе лучше сейчас побыть одному, а сколько слёз будет, когда мама вернётся, я даже думать боюсь.
Не забудь! В субботу в одиннадцать часов утра. И чтоб вы с Кокой были оба!

Комментарии

Дорогая Ирина! Спаси Господи за Вашу познавательную главу. Дай Вам Господи и в последующем смелость занкомить детишек с этапами нашей Российской истории в своих произведениях. Так как некоторые относятся к этому предвзято, их интересует только занимательный аспект чтения. Познавательного они всячески избегают. 

Творческих успехов Вам.   

Ирина Богданова

Дорогой отец Алексий!

Как всегда спасибо за добрые слова. После ваших комментариев мне всегда хорошо пишется.

У меня наверно профессиональнвя деформация, но я могу писать только на познавательные темы, тем более, что каждый день встречаюсь с тем насколько мало люди знают об истории своей страны и об истории вообще. 

Олег Селедцов

Уважаемая Ирина! Читал главу из Вашего романа и невольно проводил параллель с Фёдором нашим Михайловичем. Дело в том, что Вы, неумышленно или сознательно развернули действие на Сенном рынке. Вполне допускаю, что Сенных рынков в Российской империи было оч-ч-ч-ень много, но для меня лично это место ассоциируется с Сенной площадью Северной столицы, тем более, что и Вы употребляете название торговой точки с заглавной буквы. Причём здесь Достоевский? А вот при чём. Вы наверное знаете, почему Фёдор Михайлович настойчиво в своём романе о преступлениях и наказаниях упоминает Сенную площадь, отделываясь в остальных случаях, почти всегда полушифрованными наименованиями «н-ская улица», «н-ский проспект» и т. д. Знаете? Раскольников всё время ходит через эту площадь, участвует в разговорах, видит торговые ряды, торговцев и прочих обывателей, но он не замечает того, что, ну, никак не может не заметить. На Сенной площади находился один из самых больших храмов Петербурга – Спас на Сенной (Успенская церковь). Построенный по проекту архитектора Квасова в 1765 году, он был уничтожен в 1961. Теперь на его месте павильон станции метро. Естественно читатели романа с 1961 по наше время об этом не знают, поэтому для них Сенная площадь у Достоевского – это всего лишь деталь повествования. Но Достоевский подчёркивает. Его герой должен был видеть собор. Должен… Но не видит. Просто он слеп духовно.

К чему я об этом. Действие Вашей главы тоже начинается на Сенной площади. Обыватели, узнавшие о гибели (пусть и геройской) двух русских кораблей, расстраиваются, храбрятся, грозятся, поминают выходы и наряды августейших особ, словом, ведут себя также, как и мы всегда. Но почему никто из них, узнав о трагедии не перекрестился, не помянул души убиенных, за веру, царя, между прочим, и отечество живот положивших, почему никто не зашёл в собор поставит свечу на помин душ русских моряков? Ведь это так естественно для верующего человека, кем были до революции (я не говорю про нас) наши предки. Духовная слепота? К сожалению, приходится признать, что со времён Фёдора Михайловича мало чему мы научились. И до прозрения нам ещё ох как далеко.

Ирина Богданова

Уважаемый Олег!

Спасибо вам за комментрий,  я обязательно обдумаю ваши замечания и посмотрю на текст при вычитке несколько иным взглядом.

 Но эта глава, всего лишь одна из 90 других, а на их страницах есть и молебны, и описание доминирующих храмов, и свечи в Спасе на Сенной, и многое другое, в том числе и Вяземская лавра с её жителями, и рассуждения о безнравственной природе революции...

Моя цель незаметно для читателя, особенно светского, показать, что православие было неотъемлимой частью жизни.