Калинцев
Глава 2
Толпа выдавила Калинцева из вагона и он, увлекаемый бесцеремонной, суетливой и плотной массой людей, был вынесен на платформу станции, где толпа стала быстро распадаться на множество потоков и ручейков, и рассасываться. Калинцев остановился, пропуская людей, закинул тяжёлую сумку за плечо и неторопливо зашагал к выходу, почувствовав, наконец, внезапно навалившуюся усталость: ноги стали тяжёлыми, подступила какая-то рассеянность и апатия. Калинцев пошёл ещё медленнее.
Слава Богу, дело сдвинулось, вариант не окончательный, но уже не терпиться предоставить его омилийцам, редактура впереди.
Некоторые образцом непостоянства выставляют мужчину, другие женщину; но всякий умный и наблюдательный петербуржец
никогда не согласится ни с теми, ни с другими; ибо всего переменчивее петербургская атмосфера.
«Сочинения Козьмы Пруткова»
Глава XI
На сороковой день после гибели Тани, после поминок, Дмитрий сказал Косте, что едет в свою квартиру. Тот вначале долго его отговаривал, он не хотел оставлять друга одного, потом предлагал ему составить компанию, ехать вдвоем, но Дмитрий был непреклонен. Он говорил, что ему нужно увидеть портрет Тани, и хочется побыть одному.
Всё время с момента смерти жены, Дмитрий жил у Кости, преданного и заботливого друга, который вместе с Маргаритой старались делать всё возможное, чтобы отвлечь Дмитрия от тяжёлых дум и депрессии.
***
К магазину он шёл, иногда переходя на лёгкий бег, дворами, озираясь, подняв воротник куртки. Было морозно, шёл снег. В магазине никого не было кроме пожилой продавщицы и женщины, которая с ней беседовала. Работал негромко телевизор, прикреплённый к стене. Продавщица, сказав женщине: «Не уходи, Валя», — она быстро подошла к Вадиму, услужливо спросив: «Что для вас?»
Вадим, напряжённо улыбаясь, попросил блок сигарет Мальборо, пачку сока, немного подумав, попросил ещё шоколад и бутылку коньяка. « Такси, вокзал, — уже сформировалось решение, —к тёткам, которые комнаты сдают».
Глава IX
Она во второй раз запнулась на одном и том же месте. Нелюбимая Соната № 2 си-бемоль Фредерика Шопена не давалась. Таня остановилась. Она расслабленно опустила руки вниз, потрясла кистями, левое запястье побаливало. Осмысливая свою игру, она подумала, что самонадеянно взяла слишком быстрый темп, отсюда и сбои на трудном технически месте. «Сыграю для верности помедленней, и послежу за пальцами», — решила она.
Она играла в этот раз аккуратно, осмысленно и сосредоточенно, неудобный музыкальный кусок поддался, и она, не останавливаясь, в охотку, стала играть дальше.
ГЛАВА VII
— Где ты была всё это моё бесцветное время, Таня? Таня, Танечка, любовь моя, с тобой все краски жизни вернулись ко мне. Мне ты нужна была, смысл жизни был в том, чтобы встретить, найти тебя, родная. Как я мечтал о любимой, которая будет мне родной, милой, единственной женщиной — женщиной на всю жизнь!
— Я росла, Димочка, — улыбнулась Таня,— а ты ждал меня и дождался. Ты — молодец! Хорошо, что ждал. Пока ты меня ждал, я ходила в детский сад, мама мне читала хорошие книжки; я училась в школе и в музыкалке, занималась спортом, и выполняла программу, которая была заложена во мне: я росла, чтобы вырасти и встретить тебя, стать женщиной в твоих нежных руках, только в них, любимый. Я знала, что встречу тебя, Димка,— встречу, чтобы уже никогда не расставаться и быть твоей всегда. Всегда, мой родной человек. Я знала, что мне в твоих крепких руках будет тепло и надёжно. Свершилось это чудо, Дима, свершилось, слава Богу!
ГЛАВА III
Вадим учился с Таней в одной школе, был он на год старше Тани. Сказать, что учился он плохо, значит, ничего не сказать. Он еле полз из класса в класс, пропускал уроки, хамил учителям, дрался, хулиганил. К шестому классу, он уже вовсю курил, знал вкус вина и не только; ошивался в подворотнях, в подвалах с неблагонадёжными компаниями, водил дружбу с блатными ребятами, шатался по городу в поисках «приключений».
Для матери Вадима школа практически стала вторым домом. Она здесь была частым гостем из-за его выходок и проделок. В этой же школе учились две её дочери, на которых учителя не могли нахвалиться. Мать слёзно просила учителей дать Вадиму получить хотя бы минимальное среднее образование. В школе хорошо знали, что она одна воспитывает трёх детей, муж не вылезает из тюрьмы, а материальный доход семьи складывается из смешных детских пособий и заработков матери. Мать умудрялась работать уборщицей в двух местах и посудомойкой в кавказском кафе на трассе. Бедную женщину жалели и шли ей навстречу.
ГЛАВА II
Через неделю после вечеринки у Мельникова Дмитрию приснился сон. Он вёл в поводу белого коня, на котором сидела Таня, девушка с картины Мельникова. Они шли цветущим лугом и остановились у полноводной реки.
Дмитрий помог девушке сойти с коня и, когда её ноги коснулись земли, она оказалась в его объятиях; девушка не отстранилась от него, она смотрела в его глаза ожидающим доверчивым, чистым взглядом. Дмитрий, чувствуя, что тонет в этих прекрасных глазах, потянулся с колотящимся сердцем к её влажным приоткрытым губам, пушистые ресницы девушки качнулись, она закрыла глаза в ожидании поцелуя.
Опять таки, как с этим быть, православному? Сомневаюсь, не знаю как поступить. Но задумку всё же посылаю, хотя у меня готово всё произведение.
Киноповесть. Мистический триллер
Глава I
Дмитрий подошёл к окну. За окном не переставая, монотонно шумел дождь; клёны у тротуара, уже почти голые, сбрасывали остатки своего багряного наряда в пучившиеся от дождя лужи; понурые люди, с поднятыми воротниками нахохлившись, ожидали автобус, поток машин с включёнными фарами и работающими «дворниками» медленно полз по мокрому проспекту.
«Лета агония: осень, стремительный листопад. Средь зеленеющих сосен клёны роняют наряд»,— сложилось в голове Дмитрия.
Долго не хотел печатать, зная, что обычно такого рода рассказы, вызывают сомнения, подозревая тривиальность и выдумку. Но решился, потому что это быль, её я слышал от одной из сестёр, рассказавшей мне эту историю. Имена изменены, художественно оформил рассказ ваш покорный слуга.
Врач, близко наклоняясь к бумаге, что- то долго и быстро писал. Анна молчала и ждала, когда он закончит писать. Не поднимая глаз от бумаги, врач будничным голосом сказал: «У вас, девушка, опухоль».
Анна почему-то улыбаясь, спросила у него:
— Что же мне теперь делать, доктор?
Врач ответил не сразу. Он дописал, поправил сползшие очки на переносицу, подвинул исписанный неопрятным почерком лист Анне и, посмотрев ей в глаза, устало сказал:
— Вот вам направление. Надо будет отщипнуть от опухоли кусочек и исследовать его в лаборатории. Частенько бывает, что опухоль оказывается просто бесполезным куском мяса, так что шансы всегда есть.
На лицах людей выходящих плотной толпой из зала было какое-то одинаковое глуповато-удовлетворённое выражение. Лица были красные, разгорячённые, солидные мужчины вытирали потные лбы платками, дамы обмахивались веерами. В фойе стоял гул человеческих, бессвязных голосов, хорошо уловимый запах человеческого тела, смесь разных парфюмов и алкоголя. Толпа оккупировала гардеробную, шла битва за шубы, пальто и куртки.
Какой-то полный не старый мужчина, видимо ещё находившийся под воздействием, только что завершившегося концерта, периодически начинал хохотать, не худенькая его половина укоризненно шикала на него; мужчина замолкал с лукавым выражением лица, прикладывая к губам палец, но через некоторое время опять прыскал в кулак и начинал хохотать. Со стороны он выглядел бесноватым, но люди смотрели на него с улыбками, понимающе переглядываясь.
Наконец толпа стала вываливаться на проспект, часть людей двинулась к метро, часть к остановке такси, часть устремилась к своим машинам, оставленных в ближайших переулках. Было холодно, сыпал колючий снег.
В детстве я собирал спичечные этикетки. Это было не только увлекательное хобби, но было занятием познавательным и интересным. Этикетки были красочные, сделаны были очень качественно. Были целые тематические серии о самолётах, ледоколах, космосе, писателях, художниках и их творениях, флоре и фауне, политических деятелях и много другого. Да и сами спички выпускались с интересными этикетками. Были даже подарочные наборы спичек с разной тематикой.
Глава XI
Постояв ещё немного, он развернулся и пошёл обратно. Дойдя до беседки, он взял рюкзак, закинул его за плечи и, задрав голову, несколько мгновений разглядывал зеркальную махину отеля, отбрасывавшую во все стороны вспышки солнечных бликов. Со словами: «Держись, Тимофеевич», — двинулся к ступеням, ведущим к отелю, подымающимися вверх каскадами. Через каждые тридцать три ступени (Караваев не преминул посчитать их) были устроены площадки отдыха со скамьёй и мраморной вазой, из центра которой высокой струйкой била вода.
Караваев заспешил. Ни разу не остановившись и не отдыхая, он дошёл до места, где ступени закончились. Это была обширная территория, засаженная эвкалиптами. Отель был уже рядом, к нему вела дорожка, с обеих сторон которой рос живой заборчик из вечнозелёных кустов, аккуратно подстриженных.
Глава VI
Караваев протянул парню сигарету:
— Бери, покурим.
Караваев щёлкнул зажигалкой, и они закурили. Сделав несколько затяжек, Караваев сказал спокойным тоном:
— Да, нормально всё, парень. Поговорить никогда не вредно, что-то узнать очень бывает полезно. Я сам поговорить мастак. Меня в бригаде даже спикером, хе-хе, прозвали. Я с начальством обычно права качаю. Чуть вопрос, какой появляется в бригаде — так ребята меня засылают к начальству. Я с ними, гадами, не церемонюсь, хотя им порой хоть кол на башках каменных теши. А говорил ты всё правильно! Народ всё чует и выкарабкивается, как может. Да видно всему свой срок в жизни есть. И это время пройдёт, другое наступит, не для нас уже, нас тогда не будет. А вот, что такие парнишки у нас есть башковитые — это хорошо. Вам молодым и надо будет взяться эту кривизну жизни исправлять. Ты, парень, вижу я, через сердце своё мысли пропускаешь, душой болеешь за людей — это значит, человек ты хороший, на том и стой, понимаешь.
Кабинет врача. Врач, чертыхаясь, одевает халат. Никак не может попасть рукой в рукав халата. Он сильно раздражён. Наконец, одев халат, он начинает нервно ходить по кабинету и говорить сам с собой:
— Нет, теперь обязательно разведусь! Каково: от собственной жены выслушивать?! Неудачник! Никчёмный человечишка! Хоть бы человек, — а то человечишка. Подчеркнула это, язва. Эгоист! Скряга! Шубы у неё приличной нет! Какой вещицизм, какая меркантильность! И кого она мне в пример ставит? Варфоломеева! Недоучку, ростовщика, которого выперли из школы за неуспеваемость. Он ещё в третьем классе жвачкой в кредит торговал за проценты. У его жены, видите ли, семь шуб, зачем ей столько? Жизнь так коротка, не всё в ней измеряется шубами. Нет, это кошмар, какой-то, откуда в ней столько яда?
