Омилия

«Смотри, что я тебе покажу! – две девичьи фигурки шли по Лаврской площади. Было начало ноября – золотое солнце скупо дарило свои последние лучи. Холодало. Одна из девиц была коренастая, с веснушчатым грустно-озорным лицом в старой клетчатой юбке и голубом платке. Вторая – высокая и стройная, одетая в монашескую рясу девушка была бледна и немного печальна.Девушки о чем-то тихо разговаривали. При последних словах коренастая сняла ботинок и с гордостью показала подруге свою ступню. На сером шерстяном носке красовалась большая дыра, оголяя смешной круглый палец говорящей. Бледная девушка рассмеялась. «Дырка!» Коренастая забавно пошевелила пальцем в дыре и снова одела ботинок. «Ну вот, ты улыбнулась! Я рада.» А потом добавила серьезно: «Я специально не зашиваю…Матушка говорит, что настоящий монах – это дырка. И я, когда меня ругают, вспоминаю про дыру на носке и думаю – вот и я дырка. И сразу хорошо так становится!»

Бледная девушка улыбалась.

Если долго-долго смотреть на звезды, то их свет покроет лёгким сиянием лицо глядящего. А если смотреть на звёзды ещё и часто-часто, то их свет проникнет внутрь глядящего столь глубоко, что изменится его внешний облик и лицо станет совершенно другим — неузнаваемым, звёздным…

* * *

 Моросил теплый летний дождь. Где-то вдалеке погромыхивал гром. Сережа спешил в храм на Литургию. У церковной ограды сидел высокий худой человек в старом плаще и просил милостыню. Взрослые говорили, что давным-давно он был врачом, но почему-то превратился в бездомного. Также все знали, что собранные милостынею деньги он тратит на дешевое вино, которым торговали в частном доме неподалеку. Поэтому милостыню человеку в старом плаще почти никто не давал. В ту минуту Сережа вдруг подумал, что сейчас он зайдет в храм, а этот несчастный останется здесь, под дождем, и будет собирать свои копейки. Карманные деньги у мальчика всегда были, но давать на вино он не хотел, поэтому не придумал ничего лучшего, как пройти мимо.
В храме начиналась служба. Сережа, взяв благословение у батюшки и облачившись в стихарь, отправился читать часы, а его друг Коля в это время в алтаре разжигал уголек для кадила.
…Служба шла своим ходом, величественно пел хор, а у Сережи все не выходил из головы тот человек в старом плаще. То и дело мальчик выглядывал в окно — дождь на улице расходился, пузырились лужи.

Апостолы, склонив в благоговении головы и покрыв платом руки, подходили к Спасителю, который каждому предлагал Святые Дары. Справа – Чашу с Кровию Христовой, слева – Свое Тело под видом хлеба.

Катя смотрела на сень над Царскими вратами с изображением причащения апостолов, как врата распахнулись. Девушка быстро сложила крестообразно руки на груди и склонила голову.

Катя была в храме совсем недавно. Однажды она, студенка филологического факультета, прочитала отрывок древней рукописи, где говорилось о Христе. И говорилось с такой лаской и любовью, как о живом, очень важном автору и любимом им человеке. Рукопись тронула Катю, и ей, крещенной еще в детстве, но не ведавшей своей веры, захотелось самой узнать Бога и полюбить Его.

Мой дед Иван Степанович был уроженцем Черкасской области, прирожденным крестьянином. После революции он получил наделы земли на себя и жену. И невозможно было найти на этой земле ни клочка неухоженного. Но грянула
коллективизация, а он не спешил вступать в колхоз, все думал. Таких упрямцев власть называла «куркулями» и особенно с ними не церемонилась. Дед пользовался в селе авторитетом. Он был грамотный, окончил церковно -приходскую школу, а главное, характер имел основательный и рассудительный. Наверное, поэтому к нему часто приходили за советом, у него было много друзей, даже среди «идейных противников», сельских активистов. Один из них и спас семью деда от неминуемой высылки, постучав однажды поздним вечером в окно:
- Іван, завтра прийдуть тебе розкуркулювати. І, мабуть, зашлють у Сибір...
Дед долго не раздумывал. Он запряг лошадей, посадил в повозку жену, красавицу Евдокию с двумя детьми, положил узел с самыми необходимыми вещами… Всю ночь они ехали, и еще следующий день. И приехали на Донбасс.

Я мелочь нищим мерил скупо,
Молился вяло и с ленцой.
И как-то раз еврея (глупо!)
Назвал «Иудой» и «мацой».
И понял: бес меня попутал.
А бес возник и прошептал:
- Ты меж людей не видел пугал?
Ты пугалом сегодня стал!

И с той поры во мне невежды
Признали брата своего.
(Менял я разные одежды,
Чтоб избежать родства того)
Но повторяются несчастья…
Бес глухо на ухо шептал:
- Пора науке обучаться,
Уж год, как пугалом ты стал!

Пытался я блюсти обеты,
Евангелие перечёл.
И часто думал: лгут поэты!
А сам писал и прятал в стол.
…И снова ночью бес явился,
Вонзив в меня зрачков металл,
Спросил: Чему ты научился?
Уж век, как пугалом ты стал.

Вопрос оставив без ответа,
Играл я желваками скул.
Лишь усмехнулся он на это
И скрылся, опрокинув стул.
…Домой вернулся. Было поздно.
Бес у калитки поджидал,
Ловя очами отблеск звёздный:
- Навеки пугалом ты стал!

…Качаясь на меже постылой,
Мне было время осознать:
И над раскрытою могилой
Не стоит принципы терять.

Зачем звоню я вам, сударыня,
Вторгаясь мыслями в ваш дом?
Ведь говорят: свежо предание,
А всё же верится с трудом.
Нас повенчало одиночество
В безликой жизненной толпе ─
Бредущее его высочество
По пыльной окружной тропе.
Оно томленьем духа полнится,
Бесстрастно остужает кровь,
Оно как вечная любовница
Играет в вечную любовь.
Вы в безотчётном ожидании
Седого принца на коне;
Бывает счастье в Мироздании,
Бывает истина в вине…
Ах, истина, слепая странница,
На вас, быть может, набредёт,
Коль вы счастливая избранница,
Всегда готовая в полёт…
И вот она, святая истина ─
Как принц на розовом коне, ─
Омыла тело, дух очистила…
Душа ликует в вас… во мне…
Но непохожи наши отчества,
По разным адресам дома…
Нас повенчали одиночество
И, видно, горе от ума.
Зачем звоню я вам, сударыня,
Вторгаясь мыслями в ваш дом?
Ведь говорят: свежо предание,
А всё же верится с трудом.
 

– Свободно? – спросила Анна у пожилой, опрятно одетой женщины.
– Да, да, присаживайтесь, – ответила та приветливым, спокойным голосом. – Если не возражаете, я с краю, а вы возле окошка.
Анна села на свободное место и посмотрела из окна автобуса.
«Я, наверно, последняя», – подумала она.
И словно угадав ее мысли, сидящая рядом женщина тихонько сказала: «Двоих еще нет. Они с детками. Подождем».
Через несколько минут пришли опоздавшие.
– Вы, наверно, первый раз в Святые горы? – спросила женщина, заметив нетерпение Анны скорее ехать.
– Да. Объявление на храме прочла. Давно мечтала, а все как-то не получалось.
– Когда работаешь, времени всегда не хватает, – женщина посмотрела на Анну добрыми, веселыми глазами. – Меня Зинаидой зовут. Я на пенсии уже десять лет, вот и езжу. В Святых горах много раз была, и все равно еду. Уж очень там хорошо.
– Я тоже пенсионер, скоро год, как не работаю. На пенсии по выслуге лет. Я бывший учитель.

Признайся сам себе в грехах
И отнеси признанье Богу,
Как труден этот первый шаг,
Но так узнаешь ты дорогу.

Дорогу очищения души,
Дорогу к вечной жизни и спасенью.
Ты в путь по ней отправиться спеши,
Проси у Господа на путь благословенья.

Он – свет на протяжении пути,
Живительный родник в мирской пустыне,
Привал, когда нет сил идти,
Страданье – пред поруганной святыней.

Господь – твоя надежда и причал,
Твой меч в борьбе с коварным самомненьем,
И маленький росток благих начал,
И бесконечный океан прощенья.

Признайся сам себе в грехах.
Пойми – как мало в тебе света.
Твое земное эго – враг,
В пути проси у Господа совета.

 Кончились летние каникулы. 1 сентября Сережа в новых брюках и белой рубашке отправился в 5-й класс. На школьном дворе шла линейка. Мальчишки в задних рядах сравнивали, кто больше подрос за лето и кто сильнее загорел.
На следующий день началась учеба. В пятом классе появилось несколько новых предметов, в том числе природоведение. Наталия Николаевна, учительница природоведения, на очередном уроке записала на доске тему: «Происхождение человека».
— Итак, дорогие ребята,— прогуливаясь с указкой по классу, сказала Наталия Николаевна,— все мы произошли от человекообразных обезьян.
Сережа не поверил своим ушам. Из занятий в воскресной школе ему давным-давно было известно, что первых людей сотворил Бог, а все человечество произошло от Адама и Евы.
—…Постепенно обезьяны слезли с деревьев и научились ходить на двух конечностях, затем освоили орудия труда и стали возделывать землю,— продолжала Наталия Николаевна.
Дождавшись конца урока, Сережа подошел к учительнице и спросил, правда ли она думает, что человек произошел от обезьяны?

Сжимают стены, давит потолок…
Я – пессимист. Меня не купишь страстью
И верой, скучным соучастьем.
Не надо звать меня вперёд
К любви, расцвету, миру, братству,
Преображенью и богатству,
Я знаю: СМЕРТЬ своё возьмёт.
Я верю в низменность и подлость,
И в поклонение тоске.
Я верю в дуло на виске,
В мздоимство, язвенность и колкость,
В погромы, тюрьмы, лагеря,
В порочность чистого белья,
И в надругательство над честью,
Я верю в силу лжи и лести.
Я верю в бренность бытия.
Сомнительны миры иные,
Что за созвездия влекут…
В покой не верю и в уют.
Что? Женщины?! Предмет особый!
В любой «божественной» особе
Я различаю столько качеств
(И, в основном, заметьте, скверных),
Что разговор о всяких «верах»
Считаю прихотью чудачеств
Заблудших. Верю в негатив,
В журчанье грязных струй осенних,
В пустое небо, в пыль и сор,
В грозой потушенный костёр.
Не верю в слух о низких ценах,
Не верю в бодренький мотив.
Я сам себе порой не верю
(Не говоря уже о Грине.
Быть может, Ницше – кое в чём).
Я верю мути, мраку, тине
Болотной, рже, цепному зверю –
Всем, кто в пороке уличён.
Не верую в Христа, в Поэта,
В конечную победу Света.
В одно я верю свято, страстно:

Июльской ночью бьют часы,
Но всей семье уже не спится.
Четыре дочери и сын,
Царь-государь, императрица.
Плечо к плечу,
Рука к руке,
К душе душа
И к сердцу сердце.
Рука чужая на курке.
Курок нажат.
Светлеют лица…
 

Пашу, согласно Божьей воле ─
Без суеты, неспешно,
И мыслю, чем засеять поле,
Ведь жатва неизбежна. 

Июль всё жарит, ночь беззвёздна,
Но даже ночью нелегко.
Пью с морозилки молоко,
Пишу себе: уже так поздно,
Моя твоя любить серьёзно,
А ты, однако, далеко.

Махнуть бы к чукчам, там не жарко,
Там тихий белый мир кругом,
Живут сегодняшним числом,
Олени вместо иномарки,
Летают редкие гагарки
И чум – дворец тебе и дом.

Я видно от жары свихнулся
Ты мне ответишь невзначай:
Моя твоя не понимай,
Ты точно там уже рехнулся…
Рассвет в окно мне усмехнулся:
Ложись, муру писать кончай.
2011

Посвящается матери архимандрита Герасима Шмальц Наталии

Да, она странная какая-то была, баба Ната, все ей хотелось одной побыть, да при монастыре. Отшельница…Так закончила она свои года в Колюпаново – рядом с Евфросинией блаженной. Сбежала туда, как всех своих девок замуж поотдавала. Мы-то, дети, совсем её не понимали. Да и как нам понять?

Вязала я однажды, дружок, и так меня сон разморил — сил моих нет! Ну, и попала я в... зоопарк. Иду по дорожке, любуюсь шаловливыми обезьянами, никого не трогаю и меня никто не трогает... Вдруг чувствую на своём плече чью-то руку. Глядь — а это пятнистый хвост! От ужаса я едва сознание не потеряла. Обладатель сего хвоста и говорит, скаля свои страшные клыки:
— Здравствуй, бабушка Ульяна. Я знаю, что ты любишь знакомиться со всякими птицами, букашками, таракашками, которые на твоей поляне водятся. Мне тоже хочется с тобой подружиться — да разве из зоопарка сбежишь? Надо ведь публику развлекать... А зовут меня — Лео. Я — леопард — самая настоящая кошка, только больша-а-ая! Я даже мышками иногда угощаюсь, как ты конфетами. Правда, больше люблю живность покрупнее: зайцев, косуль, оленей; да и от кабанчиков не отказываюсь. Думаешь, что я жестокий? Но, пойми, бабушка Ульяна, мне ведь никто хлеб маслом не намазывает и манной каши не даёт. Вот и приходится время от времени разбойничать, чтобы прокормиться.