«Смотри, что я тебе покажу! – две девичьи фигурки шли по Лаврской площади. Было начало ноября – золотое солнце скупо дарило свои последние лучи. Холодало. Одна из девиц была коренастая, с веснушчатым грустно-озорным лицом в старой клетчатой юбке и голубом платке. Вторая – высокая и стройная, одетая в монашескую рясу девушка была бледна и немного печальна.Девушки о чем-то тихо разговаривали. При последних словах коренастая сняла ботинок и с гордостью показала подруге свою ступню. На сером шерстяном носке красовалась большая дыра, оголяя смешной круглый палец говорящей. Бледная девушка рассмеялась. «Дырка!» Коренастая забавно пошевелила пальцем в дыре и снова одела ботинок. «Ну вот, ты улыбнулась! Я рада.» А потом добавила серьезно: «Я специально не зашиваю…Матушка говорит, что настоящий монах – это дырка. И я, когда меня ругают, вспоминаю про дыру на носке и думаю – вот и я дырка. И сразу хорошо так становится!»
Бледная девушка улыбалась.
Некоторое время они шли молча. А потом бледная сказала: «Знаешь, Тань, ты говоришь – дырка-дырка, и я порой чувствую себя такой дырой…Белой вороной в своей черной рясе среди девочек наших. Сложно бывает…»
«Да ты что, Олька! Черная ряса – это наряд королевский. Ты же теперь – рясо-фор-ная! Как бы и я мечтала быть такой…А мне матушка вот клетчатые юбки благословляет…Да еще и говорит, что рожа у меня не монашеская…С такой рожей сопли детям подтирать…»
Ольга снова рассмеялась: «Да, Таня, ты симпатичная…»
Та строго выпрямилась, смешно завязала платок: «Ты, мать, меня не искушай! Такие слова монаху – яд, разве не знаешь?» Танька насупилась, а потом продолжала: «Тут вот меня замучил один семинарист. Каждый вечер поджидал у Троицкого Собора. Чуть ли не будьте моей матушкой предлагает. А я ему – я послушница. Пос-луш-на-ца! А он хоть бы хны… Где скромность у людей, где страх Божий? Ужас. Я плакала тогда каждый день у мощей, за девчонок других пряталась, боялась в храм идти, матушке рассказала. Она мне с сестрами записку передала – лист в четверо сложенный. И наказывала, если еще кавалер тот подойдет – отдать ему записку эту, только самой не читать…Я и не читала, ей-Богу. И в тот же вечер – снова тот семинарист ко мне идет. Отдаю ему записку. Он открыл и даж в лице переменился. Что там матушка написала? Не знаю. Записку я сожгла ту. И семинарист не подходит больше…»
«Смешная ты!» - отчего-то грустно сказала Ольга, и поправила свой новенький поясок на тонкой талии.
Таня и Оля были послушницами N-ского монастыря. Монастырь тот находился в крохотной деревеньке, среди полей и лесов. И всего-то насельниц в нем было семеро – матушка игуменья, пять сестер да старенький сторож. Близкий возраст и общие житие сблизило послушниц – Таня и Оля дружили.
Оля был старшей дочерью в многодетной священнической семье. И с самого раннего возраста заботы о братишках и сестренках легли на её плечи. Потому, когда в 15 лет Оля приехала на каникулы в монастырь, жизнь монашеская показалась ей раем на земле – посильные послушания, тишина, а главное наличие свободного времени пленили её. Домой Ольга не вернулась. Беленькая, ладненькая,с тоненьким голоском-колокольчиком, она быстро расположила к себе матушку, и вскорости уже ходила в черном, а послушалась на клиросе. Матушка, казалось, души в ней не чаяла, и при случае ставила послушницу в пример другим сестрам.
Таня или (как её все звали) Танька – выросла в деревне. Её отец тяжко пил и колотил мать и дочь. В один из таких запоев Танька сбежала в город к старшей сестре. У сестры была своя молодая семья, и взрослеющую Татьяну от некуда девать пристроили в монастырь. В курятник. Татьяна кур полюбила всей душой, как полюбила и размеренный монастырский устав, а особенно матушку. Матушка же была с послушницей строга, рядила Таньку в клетчатые юбки с заплатами и голубые платки. Танька не обижалась и не унывала. И после своего курятника по вечерам в келье – она рисовала.
В этом году, в августе матушка отправила обеих послушниц учиться в Лавру – Ольгу в регентскую школу, а Таньку в иконописную. За неделю перед отъездом настоятельница одела Ольгу в рясу и наказывала строго-настрого следить за диковатой Танькой: «Искушений в миру много. Блюди подругу свою».
Девушки встречались не часто – учеба отнимала много сил. И в следующий раз они встретились через месяца три. В храме столкнулись. Танька Ольгу не узнала даже – что-то изменилось в ней. «Мать, так ты в платке белом?!» - выдохнула она.
«Да,- ответила быстро Ольга – это у нас форма такая регентская...»
«А как же форма монашеская?»
Ольга изменилась в лице. Отвела глаза. «Тань,- начала она - я не могу долго разговаривать. Меня ждут...»
«Ждут? Оля…» - Танька опешила.
«Да что ты понимаешь, Дырявый носок!» - зло подняла глаза Ольга.
Таня слабо улыбнулась, сделала поклон в пол, и пошла, сначала тихо-тихо, а потом побежала. Бежала долго, сама не понимая куда и зачем. Пока не оказалась перед памятником преподобному. У его подножия Таня рухнула и разрыдалась. А на следующий день слегла…