Омилия

« Дорогой шеф-редактор! Пишу Вам с волненьем.
   Я смушчён! Возмушчён до глубин мой души
   Ваш сюжет `ПраздновАние Богоявленья`
   С водоёмов столиц и в сибирской глуши!!!

   Кто есть люди, свершаюшчие обмовенье?
   Почему и за что их лишили одежд?
   Я не верю, что всё это – не преступленье,
   Не парад и не пытка несчастных невежд!

   Объясните: зачем они делают ЭТО,
   И какой ритуал воздают они дань?
   Отчего же нельзя совершить его летом?
   И… В России нет рек с именем Иордан!!!

Глава 1. КОЛЯ

Беспокойно пересчитав каблучками последние семь ступенек, Лика выпорхнула из подъезда. Включившимся периферическим зрением моментально обнаружила Колю — тот зачем-то взобрался на скамейку у соседнего подъезда — выдохнула: «Слава Богу!» и только после этого заметила энергичный шаг приближающегося Владислава Виленовича.

— Доброе утро, дядь Слав! С утренней пробежки уже? Смотрю, ты не изменяешь традициям.

— Ах, милая Одри, — Владислав Виленович поравнялся с Ликой, приобнял ее за талию и нараспев произнес над самым ее ухом:

- В моем возрасте крайне опасно изменять традициям.

Смрад сигарет
(иль это вонь сердец?) —
прелюдия.
«Стрелять на пораженье!»
В кого?
Враг — самость с давних пор
и сребролюбие.
Иуда многолик...
И жаль его
порой,
покуда не оскалится
как дьявол,
смрад изрыгая
и огонь.
Прикроем ноздри,
чтоб ароматом Господа
спастись
(а Он внутри!) —
и не дышать:
душа не дышит смрадом.
Но лёгким нужен мир, увы,
как воздух...

Момент преодоления приближен
к тем испытаньям, где властитель — страх,
где ангел без раздумия унижен,
и звуки застывают на губах,
где выбор — это только сохраненье
прозрачных напряженных крыл,
а смерть приравнена к спасенью,
когда не достает уж сил.
Оскал улыбок и поклоны —
теней холодная игра,
лишь сердце различает троны,
что воздвигают небеса.
Чужими кажутся минуты,
часы и дни, горят ступни,
блаженны сладостные звуки,
прорвавшиеся изнутри.

Стихотворение посвящено трагическим событиям в Украине, где сейчас темные вассалы запада пытаются ввергнуть народ в арабскую украинскую весну..

О чем шумите, праздные вассалы,
Невольники вам выданной маржи,
Иль в памяти примеры не свежи?
Иль правда ваша — злой огонь валгаллы?
Или братства дух вам чужд и беден?
Иль позабыли войн жестоких беды?
Оставьте праздной славы пересуды,
Ее добыча призрачна всегда,
Поднявший меч на мир — свой мир отдаст,
И не собрать камней тех будет груды
Ни тягачам скрипучим, ни руке,
И не пойдешь по трупам налегке...

Смотри, Он на радостных лицах,
Он тень на горячей земле.
Он свет на мелькающих спицах,
Свеча на больничном столе.

Заметь Его в травах на склоне,
В дыханьи пшеничных полей.
Замри на мгновенье в поклоне,
Коснувшись ладонью стеблей.

В чистоте себя не сохранив,
Многие впадают в сеть подлога —
Не приемлют Истины от Бога,
Путь порока лаврами покрыв:
Называют «Жизнью» пыл страстей,
«Радостью» — духовное паденье,
«Смелостью» — в словах Творца сомненье,
«Благодатью» — негу праздных дней;
Не стыдятся ложь излить в глаза,
Губят сердце в чарах пышной лести…

Жуткую историю болезни
Наших дней —
                     читают Небеса.

22.06.2011 г.

За рекою старый дом.
Птицы в доме том живут.
Лишь стемнеет все вокруг -
Птицы смолкнут и заснут.

Часто эту песню мать
Мне поет про старый дом -
Что бы я ложился спать,
И заснул спокойным сном.
              (Иоганн Себастьян Бах)

В детстве мне часто снился удивительный сон. Мама тихо напевала старинную колыбельную песню и я, успокоенный и совершенно счастливый, улетал в чудесную страну радужных снов.  Словно тёплые воды бескрайнего моря уносили мою детскую душу далеко-далеко, к таинственному старому дому, неизменно хранящему чьи-то тайны...

Жила в то время в деревне нашей одна пара. Гапка – баба здоровая, работящая, гренадёрского роста и силушки недюжинной. И мужик её, точнее, мужичок, - небольшого росточка, не видный такой, всегда в рубашонке-косоворотке пёстрой одет и в неизменном картузе. С детками как-то не заладилось у них, а хозяйство было исправное. Со всеми делами управлялись они дружно. Люди были незлобивые, всех привечали, и на зло добром отвечали. Жили себе потихоньку, но … Что-то произошло в сердце у Агапии.
На мужа глядеть перестала, грызла его и грызла. Муженёк сначала ничего не понимал, то с одной стороны к ней подступится, то с другой, в глаза ей заглядывает, потом смекнул, что лучше вовсе удалиться пока в летнюю кухню.

В этот чýдный Крещенский вечер, накануне праздника Богоявления, пошёл, повалил снег — пышный, степенный — обильно засыпав надоевшую бесконечно вчерашнюю грязь.

У многих, вероятно, появилось ощущение новизны, некоего очищения — зима пришла, в конце концов! Да, это уже похоже на зиму — зиму настоящую, славянскую, не испоганенную чуждой нашему сердцу пустыней, пылью и слякотью.

Наша память порой складывается в причудливые узоры: осколки воспоминания — быль, а сложенные вместе — уже сказка. Как знать, может и это воспоминание — сказка. Маленькая Крещенская сказка.

Я помню, день выдался морозным, солнечным. К нам в монастырь приехал из города батюшка. После службы мы пили все вместе чай, и кто-то вспомнил про схимниц.

— Что-то они давно не приходят на службу! — заметила мать Варвара.

Вот, внученька, ты спрашивала — как я к вере пришла?.. К вере-то подойти, бывает, и подойдешь, а вот, допустит ли Господь в неё?..

Трижды я подходила к вере, и трижды увиливала — увижу закоулок поцветистей, думаю — вот здесь она, вера настоящая. И вправду, вроде как занимательно — там тебе про царство всеобщего разума расскажут, про завихрения в теле человеческом, которые ему поведение диктуют: овладей ими и ты уже не человек больше, а и произнести страшно... Так вот, таких переулков было у меня много — любила я не в простоте слово слышать, а чтоб позаковыристей да понепонятней. И убрела я, скажу тебе, далеконько — увидала в себе необыкновенные способности. И прельстилась сама собою — не просто женщина, а чудо какое-то...

Два здания – сто метров друг от друга.
Фонтаны привокзальные по кругу.
Парад из сумок и машин.
И шаурму продать спешит
Неумолкающий «джигит».
Вдруг – дождь и радуги магнит,
Что стала зданиям на крыши,
Как будто приглашал Всевышний
Пройтись по небу, словно по земле.
Но крепок притяженья тленный плен,
И вмиг исчезла радуга во мгле.
 

Капельки влаги
На перышках трав.
Камни. Облако. Ельник.
Здесь нет и намека
На сонную роскошь квартир.
Здесь был только ветер,
Да старый отшельник
Молился за проклятый мир.

Если небо меня не слышит,
если дует опять норд-ост,
если вечер печалью вышит,
а на небе не видно звёзд,
схоронилась во тьме дорога,
одиночества мерзок хруст,
значит я потеряла  Бога!
Без любви Его, дом мой пуст...
Ты послушай, как небо дышит!
В суете разве слышен вздох?
Если небо меня не слышит,
значит, думаешь, Бог оглох?!
Нет! Не так! Это я у края!
Это я,  глуха и слепа!
Потеряла ключи от рая
и грехом заросла тропа.
Воззову! И сквозь толщу крыши -
«Бог Господь, что на небеси!»
И на цыпочках к небу… выше…
«не оставь, защити, спаси!»

  Есть в нашем семейном альбоме одно любительское фото. На нем моя бабушка, молодая и улыбчивая, стоит на кухне с полотенцем в руках и вытирает только что вымытую тарелку. Халатик на ней такой черный байковый с белыми и красными горошками. Помню, бабушка его любила очень: он был  мягкий и удобный.  Так вот, разглядываю я эту фотографию, а сам вспоминаю одну  историю…

Когда я был маленьким, то как-то однажды спросил у родителей:

— А скоро я вырасту?

Мама улыбнулась и ответила:

— Не успеешь оглянуться.

ВИЗАНТИЯ

Белым бела моя бумага,
Хитон мой грязен, пуст мой рот.
Я византийский доходяга,
Космополит и патриот.

Рука невидимая рынка
Определяет жизнь мою.
Мой завтрак – бледная сардинка,
Обед – поэзия в раю.

Хожу, голодный и свободный,
Цепями ржавыми звеня,
И Константин Багрянородный
Как брата чествует меня.