Комбат. Перед Крещением

В этот чýдный Крещенский вечер, накануне праздника Богоявления, пошёл, повалил снег — пышный, степенный — обильно засыпав надоевшую бесконечно вчерашнюю грязь.

У многих, вероятно, появилось ощущение новизны, некоего очищения — зима пришла, в конце концов! Да, это уже похоже на зиму — зиму настоящую, славянскую, не испоганенную чуждой нашему сердцу пустыней, пылью и слякотью.

Владимир Андреевич, улыбаясь в бороду, отметил и радостные возгласы, что неслись со всех сторон, и множество людей на улице — кто с баклажками на источник идёт, по воду, кто санки мчит в ту же сторону, к ледовым горкам, возникшим буквально в считанные часы, по «берегам» Шатиловского источника с именем «Саржин яр»; иные просто так вышли, подышать январским воздухом, или выгулять болонку в курточке.

Владимир Андреевич идёт медленно, чтобы не дай Бог опять не упасть. Опирается на прочную трость, вырезанную из цельного куска дерева боевым товарищем — увы, покойным. Ранение измучило, доконало Серёжу, забрало из этой жизни ещё до развала Союза. Вскоре ушла в мир иной и жена его, Люба, всего-то на пару лет и пережившая горячо любимого мужа.

Серёжа был мастером, как говорят в народе, золотые руки — офицером, кстати, тоже хорошим. В бою за спины солдат не прятался. Настоящий комбат — как в той песне Расторгуева. Батяня-комбат, воистину так.

Верхняя часть памятной массивной трости — словно изогнутое тело и голова неведомого зверя: то ли гривастый змей, то ли конёк-горбунок, но довольно крепкий такой конёк, серьёзный. Такому коню палец в рот не клади, такого «не забижай»! Копытом вдарит — мало не покажется, мозги нáпрочь вышебет — у кого они есть, конечно.

А с мозгами у людей нынешних — как местных, так и «понаехавших» — к сожалению, не всё так уж в образцовом порядке. Далеко не всё, увы…

…Один эпизод, малый, второстепенный фрагмент этого роскошно снежного вечера оставил неприятный осадок. Как в том старом анекдоте, помните? «Кольцо-то нашлось, а осадок остался». 

Полпути уже пройдено, через две или три пятиэтажки — переход к подвесной канатной дороге. А там уже, по чистым тропам университетского сада — прямиком к источнику.

В этом сумеречном дворе, как ни странно для кануна праздника, на данный момент людей не оказалось, и особого оживления не наблюдалось. Лишь из покосившихся дверей предпоследнего подъезда косо вывалилась тёмная фигура, словно тень, и, нетвёрдо покачиваясь, отвалила, побрела куда-то вбок, канула в темень за углом дома.

Сразу за тенью выкатились, нестройно что-то горланя, двое «недопередорослей» относительно сопливого возраста — есть такая немногочисленная категория (наверное, каждому приходилось таких видеть, а то и не раз). Горланили не по-русски, не по-украински. Не по-татарски, не по-армянски, не по-таджикски.

Владимир Андреевич за многие годы службы научился узнавать, что называется, влёт, с ходу, почти все языки многочисленных народов и народностей обширного и зачем-то исчезнувшего Советского Союза. Более того, на многих наречиях мог более-менее сносно изъясняться или хотя бы произнести пару-тройку фраз, из тех, часто употребляемых. Не подумайте худого! К примеру, спросить: «который час?» по-азербайджански («Ёшингиз нечада?» или «саат нечады?», уже начал забывать). Или даже напеть собственного сочинения простенькую песенку «Микварс шени твалеби»¹, на грузинском, практически без акцента. Знал по крайней мере пару десятков тюркских слов.

Но тарабарский язык, на котором, яростно жестикулируя и перебивая один другого, так шумели нездешнего вида юноши… этот язык старому офицеру был не знаком. Вероятно, арабский? Ни на одно из наречий народностей Афганистана, точно, совершенно не похоже…

Вдруг они будто споткнулись на полуслове, увидев медленно бредущего, прихрамывающего человека с небольшим рюкзаком. «Молчание ягнят». Был такой фильм. И это молчание казалось каким-то странным, недобрым каким-то. Более того — угрожающим. Будто в эти секунды со скрипом проворачивались некие тёмные шарниры-мыслишки в этих чужих, чуждых головах с куцыми умишками, толком не знакомых ни с науками, ни даже с простою грамотой вообще, с азами, как говорится, ни с Кораном в частности.

Ислам — отдельная тема. Владимир Андреевич многое мог бы порассказать о том, что множество из кричащих «аллах акбар!» на самом деле не являются мусульманами в правильном понимании этого слова — поскольку ни черта в заповедях Мухаммеда не смыслят. Вот, к примеру, Иисус Христос, почитаемый последователями этого восточного учения под именем пророка Исы ибн Марйам, многим так называемым радикальным исламистам (и прочим фанатикам, сектантам) неизвестен — просто потому, что свой Коран они толком-то и не читали. Разве что «мало—мало» и по слогам.

Владимир Андреевич мог бы даже порассуждать на тему общности Православия и того же Ислама (офицер имел собственное мнение, считая, что, если «зрить в корень», то у Православной религии куда больше общего с магометанской, чем с католической — но справедливо предполагал, что подобное мнение разделяют, мягко говоря, далеко не все).

Сейчас, в эту самую минуту, Владимир Андреевич продолжал свой медленный путь по заснеженной дорожке и вовсе не думал о различиях или общности религий. Тем более не думал об их истоках и «области пересечения».

Потому что густая, тревожная тишина сменилась торопливыми, вполголоса, переговорами этих юнцов. Так ведут себя, когда замышляют что-то недоброе.

Затем ему в спину понеслось одно слово — русское, но произнесенное с очень нерусским акцентом и явно издевательской, вызывающей интонацией: «Комбат». Слово необидное, но тут всё дело в интонациях.

Произнесено было точно в его адрес, но как-то неуверенно, будто арабы — а в том, что это именно арабы, Владимир Андреевич уже почти не сомневался — не могут решиться на некое задуманное действие.

Затем уже погромче, даже нагло: «Комбат! Комбат!»

Владимир Андреевич, как говорится, и бровью не повёл, словно это иноземное «выступление» ни грамма его не касается. Малой скорости своего «крейсерского» ковыляния не уменьшил — но и не увеличил. Хотя острое чувство близкой опасности, так хорошо знакомое ему по тем, давно ушедшим в Историю, афганским боям, тяжёлым, кровопролитным столкновениям с душманами, чувство, которое сейчас, много лет спустя, впервые вспыхнуло внутри — держалось крепко, не отпускало.

Эти двое, похоже, идут за ним. Явно донеслось поскрипывание снега под ногами.

Слушая новые выкрики и, разумеется, не оборачиваясь, он окончательно понял: да, идут следом, но дистанция прежняя. Причин для беспокойства пока нет. В случае чего придётся применить массивную трость. Справиться с двумя обнаглевшими сопляками старый офицер ещё в силах.

Почему два приезжих араба вспомнили это столь далёкое от них русское слово, «комбат»? Или им приходилось уже слышать это слово, сталкиваться и с ним, и с русскими батальонами где-то на Востоке? Не секрет ведь, что даже среди «засланных казачков» на Кавказе попадались арабы.

На ногах Владимира Андреевича удобные, разношенные, из хорошей кожи, полуботинки армейского образца, с высокой шнуровкой. В ботинки заправлены плотно — чтоб снег не попадал — зелёные брюки от старой офицерской «парадки», парадной формы. У Владимира Андреевича два таких комплекта, самый первый давно «в деле», для не самых парадных передвижений. Может, с обмундированием советским эта нездешняя парочка немного знакома? Вспомнилась шутка Серёжи, из далёкого прошлого: «очень средняя Азия и слишком ближний Восток…"

Владимир Андреевич шагнул на ярко освещённый тротуар, засыпанный снегом — до перехода через дорогу осталось, пожалуй, всего каких-то полсотни метров. Там, впереди, уже и люди показались — послышались иные, родные, славянские голоса. Женские и мужские, и, конечно же, детские — семьи спешат одна за другой в сторону источника.

Звуки за спиной стихли. Ни скрипа шагов по снегу, ни криков. Вероятно, та парочка не решилась выходить на свет. Всё же куцых мозгишек хватило, чтобы сообразись: они не в своей стране, и, что бы они там ни замыслили, это им здесь может так просто не сойти… 

…За дорогой — совсем другое дело!

Стайка весёлых ребятишек у скамеек вблизи приземистого здания канатной, разукрашенного цветными летающими островами, а на островах островерхие черепитчатые крыши сказочных домиков. Молодые семьи обгоняют Владимира Андреевича, иные идут навстречу — почти все с малыми детьми, так интересно за ними наблюдать. Их можно понять — кругом настоящая Зимняя сказка!

Древа, словно добрые заснеженные великаны, выступают из чащи к тропинкам, сменив железобетонные коробки домов, и приветливо помахивают ветвями-руками. С веток осыпается чистый белый снег. Мир прекрасен, разве могут быть какие сомнения?!

А на источнике — народу-у!.. Сотни, сотни людей! Кто набирает в баклажки воду, накануне праздника православного Крещения таких во много раз больше обычного, кто уже спешит окунуться в ледяную купель, разоблачившись, всё лишнее сбросив и оставив на скамейках или в руках «болельщиков» (а на себе лишь самый минимальный минимум, приличный событию) — группки друзей или родичей заполнили всё пространство у купели, вокруг ныряющих, и вдоль ручья. Заполнили столь плотно, что пройти к звонко летящей из кранов хрустальной воде не просто, приходится лавировать, обходить.

Но ведь это — хорошо? Зримое, вдохновенное ощущение поистине народного праздника!

Владимир Андреевич спокойно, безо всякой спешки, наполняет свою пластиковую пятилитровку, и, чуть передохнув, полюбовавшись на окружающее торжество жизни, сверкание над склоном аккуратных куполов-луковок новой деревянной церквушки, выступает в обратный путь.

Поход старого солдата продолжается, теперь с грузом чистой воды.

Ярко очерченная мысль кристаллизуется перед Владимиром Андреевичем:

«А вечер-то удался!..« 

19/20 января 2014 г. 

ПРИМЕЧАНИЕ:

1. «Микварс шени твалеби» (грузинск.) — «Люблю твои глаза»