Вглядись! Вороньё над полями...

Вглядись! Вороньё над полями всевластвует,
Рыхлит чернозём минный трал, а не плуг.
Прости нас, Господь! Мы сегодня так счастливы,
А рядом — льют ложь и зовут «к топору».

Вновь танки идут, грозно траками лязгают,
Вновь жадно пьют кровь молодую пески,
А небо над нами — высокое, ясное,
И юные в поле дрожат колоски...

Под небом таким же — обстрелы с бомбёжками,
Пожары и стон опалённой земли,
А мы... Мы сегодня так счастливы. Что же мы?
Там детские слёзы в бетонной пыли!!!

Моя линия фронта

Дорогие, мои, хорошие! Простите, что эти стихи — далеко не православная лирика. Но другое пока не пишется.

СТРАНА

Страна уже не будет той, что прежде,
Она потерям счёта не ведёт.
Расстреляны напрасные надежды,
И путь ведёт наш вниз, но не вперёд.

Какая трещина прошла по Украине
От Сана звонкого до плавного Донца.
Тревога, боль — так быстро не остынут,
И разочарованьям нет конца.

Покой и мир когда теперь вернутся?
И сам народ накаркал геноцид...
А на волне кровавой революции
Опять дорвались к власти подлецы.

Плач по умершему

Не с плача по себе умершему или умирающему начинается человек, а с принятия и избытия смерти своих любимых.

Старые люди не боялись боли. Они ее не искали, но уж если надо было что-то испытать, вынести, пережить, шли спокойно, с достоинством. Не прятались. И перед смертью не робели. Говорили о ней без страха. — Вы меня глубоко не закапывайте. Как Господь позовёт, чтоб я с могилы встала, отряхнулась и на Суд пошла. Так одна старушка говорила. Из глухой белорусской деревни. А моя бабушка повторяла гомельское присловье: — Помирать — день терять.

А чего смерти бояться? Все умрём. Столько хороших людей уже умерло, что и нам не грех в могилу лечь.

Комфорт и безопасность изменили нас. Порог боли и чувствительности современного человека сильно отличает нас от наших даже ближайших предков, и в этом нет ничего плохого, я и сам каждое утро восхищаюсь чудом горячей воды и благодарю Бога за свет и тепло. Но мы другие. Защитив себя и обезопасив жизни свои, кое в чем мы сделались более уязвимыми, а порой и беззащитными. Факт смертности — нашей и наших близких — мы теперь переносим куда тяжелее и болезненней, нежели наши прадеды.

Помню...

Троицкая родительская суббота.

Бабушка-бабулечка,
Помню Вас такой:
На деревянном стуличке
Под грушей дворовой.

Помню взгляд внимательный,
Умный и живой,
Пирог на чистой скатерти —
Скоромный, но какой!

О законах

Оплетается Русь законами.
Постигается даль препонами.
А на столике под иконами
Еле виден лампадный вздох.

У мальчишки глазенки нежные,
В них надежда на чудо, ежели
По законам, в которых не жили
Путь мальчишкам положит Бог.

30 октября 2003 г.

Литургия

На покосившемся кресте грустит туман.
Нет никого, хоть здесь когда-то кто-то жил.
И тихий вечер посвящен в духовный сан.
Чин литургии в старой церкви отслужил.

С кадилом сумерек по храму бродит тень,
Молитв и судеб вороша водоворот.
И регент ветер, не грешивший в этот день,
На мертвом клиросе ектинии поет.

Случайный дождь на службу капельки привел.
В сакральный час вдруг осветился «Храм в пыли».
И во Святая, где когда-то был престол,
Христовы Тайны снова чашу обрели.

Свершилось. Чудо! Чудо!! Ожил храм.
Благодарение пропел на хорах гром.
И, причастившись, где-то в прошлом, где-то там,
Забытый ангел плакал бережно псалом.

24 июня 2004 г.

Паучья жизнь

Паучья жизнь прельщает многих,
Простых, казалось бы, двуногих.
Они мечтают сеть плести
На небоскрёбе прелести...

И в тех сетях погубят многих -
таких же, простеньких, двуногих.
Заманят в сеть без совести
В бесчинство невесомости...

А может статься, будет повод
Друг друга съесть — паучий голод
Сжимает крепко дух в тески,
Калечит душу мастерски...

Страницы