Голова болит. С кровати
Еле встал. Томит хандра.
Святый брате Вонифатий!
И зачем я пил вчера?!
Для чего, хлебнув отравы,
Сыпал гордые слова?!
Не заметил, как лукавый
В лоб меня поцеловал.
Выпил рюмку с ним — другую,
Наливая по края.
А с утра от поцелуя
Голова болит моя.
В первом классе, уже под конец учебного года, вдруг оказалось, что мне грозит двойка по музыке. Ну, вот так вот. НЕ складывалось у меня с музыкой.
То есть, я замирала при первых же звуках токатты и фуги ре минор Баха — но это же невероятная музыка! Как её можно слушать, не замерев?! И её любил слушать папа. А похожий на шторм Бетховен, а как ландыш таится между прохладными корнями у Чайковского, а как ворвался однажды Моцарт-как будто прямо из цветущего под окнами яблоневого садика! И ещё папа пел нам на ночь под гитару «Бригантину» и «Гренаду», а мы с братишкой, когда нас везли на санках, во весь голос, с чувством горланили «Ты лети с дороги, птица!», на ходу присочиняя всё новые куплеты.
НО это же совсем другое.
Мудрейшая птица на свете — сова.
Все слышит,
Но очень скупа на слова.
Чем больше услышит —
Тем меньше болтает.
Ах, этого многим из нас не хватает.
Безмолвно в глаза иерею
Смотрю — и не вижу в упор.
Я многих вещей не умею:
Юлить, прерывать разговор,
Названивать бывшему другу,
Который свёл дружбу к нулю.
А разных богов с перепугу
Молить — вообще не люблю.
Мне проще воздушные замки
Построить в предутренней мгле,
Пытаясь прорваться за рамки
Всех правил на этой земле.
28 мая 2015 г. в Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возглавит торжественную церемонию избрания и награждения лауреатов Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, которая в нынешнем году проходит в пятый раз.
В «короткий список» номинантов Патриаршей литературной премии 2015 года вошли:
Протоиерей Леонид Сафронов, Юрий Бондарев, Николай Бурляев, Дмитрий Володихин, Владимир Воропаев, Юрий Кублановский, Новелла Матвеева, Александр Сегень.
Выставка сделана по принципу «раскрытия эпизодов»: в старинной усадьбе оживут фантазийные миры для детей и взрослых. Так, зал с белым камином, выполненным по эскизам Врубеля, превратится в тронный зал красной и белой королев.
Выставка «Алиса в стране чудес», посвященная 150-летнему юбилею публикации знаменитой сказки Льюиса Кэрролла, открылась 29 мая 2015 г. в особняке Салтыковых-Чертковых в Москве при поддержке Британского совета.
Место для проведения выбрано не случайно. Знаменитый писатель, математик, философ, и фотограф Чарльз Лютвидж Доджсон (Льюис Кэрролл) также был диаконом англиканской церкви. Всю жизнь он провел, не выезжая за пределы Англии, но в 1867 году совершил свое единственное путешествие за границу, посетив Москву, Петербург, Нижний Новгород и Сергиев Посад с миссией поддержки сотрудничества англиканской и православной церквей. В Москве Доджсон побывал и в знаменитой библиотеке в особняке Черткова на Мясницкой.
Когда приходят грусть с тоской,
По-свойски, как к себе домой,
Выходят вновь на белый свет
Моё убожество, мой бред.
Я роюсь мысленно в судьбе
И верю всякой ворожбе,
В астрологический прогноз,
Как будто с этим только рос.
Желанье броситься на грудь
Кому-нибудь сквозь эту муть
В который раз глушу с трудом:
Умом, душой, всем существом.
А новый мир грохочет ложью,
В ушах и шум и гам лихой,
Но серебристой вьюжной дрожью
Зима слеталась над Москвой.
И облетали невесомо
От серых туч как пух снега,
На мостовых, поближе к дому,
Искали кошки берега
В изломах улиц, где прохожий
Ловил маршрутку, зол и сыт,
Но серебристой вьюжной дрожью
Зима наполнила весы
В гривах зелёных деревья стоят.
Мчится моя электричка.
Родины милой бесценен наряд.
Льются истории птичьи.
Квакают громко лягушки в пруду.
Солнышко в небе искрится.
Верю: народ мой осилит беду,
Будем мы Русью гордиться!
И уплывает деревня моя.
Город встречает сердечно.
Вечером снова увижу края,
Где моё сердце навечно!
14.05.2015 г.
Стальная разбудила тишина,
Рука нашла потрёпанные чётки.
И, вглядываясь в контуры окна,
Он чувствовал себя плывущим в лодке.
Мучительно хотелось одного:
Лежать и плыть, не думая о чуде.
Полюбят ли, разлюбят ли его —
Забыть о том. И будь оно, что будет.
Месяц, подаривший жизнь
Здравствуй, здравствуй чудо-месяц
Здравствуй день мой — Первомай!
Праздник радости воскреснет,
Я дарю его — встречай!
Торжество весны настало,
Лучше, право, нет поры.
И природа так устала
Под оковами зимы.
Мы летим за ярким светом,
За соцветием в саду.
Торжествует жизнь при этом
Бог дарует красоту.
После Своего Воскресения Господь наш Иисус Христос в течение сорока дней пребывал на земле.
Как только Он воскрес, Ему уже подобало быть на небесах, но Он остался на земле, чтобы уверить всех в действительности Своего Воскресения.
Своим святым апостолам Он «явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием» (Деян. 1:3).
Христос вознесся на небо с горы Елеонской (Деян. 1:12), где так часто проводил ночи в молитве, где предал Его Иуда, откуда начинался Его голгофский путь.
Какие таинственные слова Евангелия о том, как Господь после Своей смерти и воскресения явился ученикам Своим — Луке и Клеопе — на пути в Еммаус! И они не узнали Его, поскольку «глаза их были удержаны» (Лк. 24:15). И лишь после благословения и преломления хлеба с ними, «тогда открылись у них глаза, и они узнали Его; но Он стал невидим для них» (Лк. 24:31).
Апостол Марк свидетельствует, что ученики не узнали Его, потому что Он «явился в другом образе» (Мк. 16:12).
Это встреча апостолов с неузнанным Христом «в другом образе» всегда волновала меня своей экзистенциальной загадочностью:
Путника неузнанным отправить в ночь! В скитальце
Не признать глаза Его и губы!
Голоса Его не различить и пальцы,
Преломляющие хлеб, не разглядеть — к чему бы?
И, напротив, поражали свидетельства внезапного «узнавания», ликование при получении вестей — от Него.
Пусть облаков кочуют корабли,
Неведомых обличий и оснастки.
И сорок дней минует после Пасхи
И небеса склонятся до земли.
Он оттолкнется невесом и светел
Заветом Новым-Смерти больше нет!
А там внизу Апостолы, как дети
Глядят...
и в дымке тает силуэт.
Так благодать прольется новым днем
Сквозь Вознесенья тихое прощанье,
Знаменье, изумленье, обещанье
И будет Он во Царствии Своем.
Пробежит рваной тучей,
Словно ветер над полем,
Образ в памяти жгучей —
И не спишь поневоле.
Вновь тоски выше крыши.
Плакать — дело пустое:
Толи небо не слышит,
Толи что-то другое.
О, sapiens homo,
познаньем влекомый,
открыл ты и земли, и реки,
но знаньем владея,
бациллою змея
ты стал заражённым навеки.
О, sapiens homo,
тебе ль не знакомы
все беды, что созданы ложью?
Паденье имея,
убей в себе змея,
покайся, пока ещё можно.
Христовы слова «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» относятся равно и к крестной смерти Спасителя, и к Вознесению Господню. И оба эти события равно — но разно — являют нам действие Божие о нашем спасении. Когда Христос умер на кресте, привлек Он к Себе сначала и, видимо, лишь малое стадо тех, которые оказались способны и в силе поверить в победу любви над ненавистью, победу жертвенной, крестной преданности друзьям над страхом. Он привлек тех, которые сумели прозреть новое откровение о Боге во Христе, воплотившемся Слове Божием.
Христос явил нам образ Божий совершенно по-новому, так, как человек Его и помыслить не мог, так, как человек себе и пожелать Его не мог. Бога, явившегося в смирении, Бога униженного, Бога, беззащитно Себя отдающего по одной любви, Бога, как будто бессильного Себя Самого защитить, Бога, Который был окружен ненавистью и как будто побежден, Бога, Которого языческий мир был вправе презирать, потому что Он ничего не являл из того, чего хотели от Бога своего: мощи торжествующей — немногие оказались способны этого Бога принять, этого Бога узнать, Ему поклониться. Тем более, что этот Бог нам сказал: образ даю вам, которому вы должны последовать; не только Он Сам пошел путем предельного смирения на крест и муку, но и нам повелел таковыми же стать и тем же путем идти.
Притаилась река в камышах.
Воду пьют утомлённые кони.
На кудрявых стоит облаках
Белоснежная цапля в затоне.
И не ждёшь ни зимы, ни беды.
И не надо ни денег, ни хлеба,
Лишь сидеть бы у тихой воды,
Где такое хрустальное небо…
Вечно тянет к спокойной реке
Убежать из бетонной высотки,
Слушать птиц в молодом ивняке,
И смотреть на рыбацкие лодки.
Плакал монах перед Богом
В чистом смиренье своём.
Он вопрошал не о многом
Каждым молитвенным днём.
Разве в чинах возвышенья,
Здравия в сладкой тиши?
Нет, он искал исцеленья
Жаждущей Неба души.
Мiра прилоги* отринув,
Вне суеты и тревог
Вёл в умилении инок
С Богом святой диалог.
Берёзу посадила на лужайке,
У дома, где газонная трава.
Твердят все легкомысленной хозяйке:
Цветущих яблонь лучше красота!
А мне милей берёзы одеянье,
Свисающих кудряшек перепляс,
Весной серёжек нежное качанье
И белой кожи в крапинку атлас.
В ней милый образ русского приволья,
Озёрных скал, полей живая даль,
Люблю её за нежность белостволья,
За лёгкую и кроткую печаль.
