Имею я неосторожность...

                * * *

Имею я неосторожность
Подумать: «Если вдруг – война,
То будет бо́льшая возможность
Не угодить нам в ад дана.

Ведь если мы умрем за други,
Или безвинно нас убьют,
То ждет небесный нас приют,
А не мученья в адском круге.

И от подобного расклада
Мне как-то легче на душе,
Чего нам всем сейчас и надо
На современном рубеже…

Взлетай

Если почва уходит
У нас под  ног,
Может стоит
Над миром взлететь?
Это сколько же может
Преискренний  Бог,
За ленивыми
Нами смотреть!

Прошлой жизни клубок
Ты сама размотай,
Оторвись
От него наконец,
Даже если ослаблены
Крылья — взлетай,
Как сорвавшийся
С ветки птенец.

Иосиф Аримафейский

Иосиф, тайный ученик благообразный,
Аримафея похвала и слава,
Бог знает нрав твой безотказный
И благочестие того же нрава.
Приди и испроси у кесаря Пилата
Того Единого Избранного,
Кто не имел ни серебра,ни злата,
Ни приклонить главы где в пути странного.
Аримафей, подвижись Христа взять.
Когда же завершится Пиита,
Пусть не рыдает Его Мать
Над телом, снятым со Креста.
Со слов пророческих от старца Симеона
Оружие пронзило ей самой. 
И только ты один с синедриона
На крест взошел с Ней сердцем и душой.

Городские размышления

Пока шуршат по тротуарам шины,
Металлом бамперы машин блестят,
Так точно блеск от времени не скинуть
И в город вновь из города летят,
Куда — неведомо прохожим, мимо
Как будто время — ветра пантомима.

Пока зовет лихая твердь асфальта,
А всех стеклянных окон темнота
Не вспыхнет, и февраль коснется марта,
И от бетона города устав,
Вздохнут, собрав охапку радуг дали
В витрины с манекенами из стали.

Если бы я был…

У меня есть польские корни. Если сильно поискать. Каких только корней не найдешь в человеке, если сильно поискать! Особенно польские. Огинский, написавший «Полонез», был поляком, и Пржевальский, поделившийся именем с лошадью. И Циолковский тоже. Обрусевших поляков в России множество. И у меня есть реально польские корни (хотя бы корешки), но при этом у меня нет желания быть поляком. А если бы было? А если бы было, то я начал бы искать документальные подтверждения своих польских корешков, нашел бы их и с ними бы пошел в посольство Речи Посполитой. Там бы прошел собеседование с каким-то господином, который назвал бы меня «паном», прочел бы отрывок текста из польской газеты (для любого родившегося во Львове это никакая не проблема), ответил бы на пару вопросов по истории этого народа. Разумеется, на хромающем польском. Дальше мне бы выдали «карту поляка» — документ, свидетельствующий мою кровную и ментальную связь с этим народом и страной, а значит, облегчающий получение Шенгена, вида на жительство и чего-то там еще.

Но вот я русский — и хочу быть только русским. Не вопрос доказать, что во мне как минимум половина русской крови. Это в десятки раз больше, чем у Даля, Лермонтова, Фонвизина или Беллинсгаузена. Для меня не составляет труда прочитать без акцента отрывок из русской газеты и пространно побеседовать со специалистом об извилистых путях отечественной истории. Я даже сны вижу в гамме из трех цветов — белого, красного и синего. И что? Дают мне тут же некую карту или ламинированную бумагу, в которой написано, что я кровно и ментально связан с Россией? Дают ли мне право облегченно и ускоренно получить вид на жительство или что-то в этом роде? Дулю мне дают. Самую настоящую хохляцкую дулю или русский патриотичный шиш. Будь ты хоть три раза православным, знай ты всех царей по именам и по годам правления, предпочитай ты ржаной хлеб белому и пей квас вместо пива — это и всё другое тебе не поможет. Становись в очередь за бумажками со всеми прочими, кто хочет быть русским по документам: киргизами, таджиками, афганцами...

Свидетель Софии. Судьба протоиерея Сергия Булгакова

Если бы мне пришлось одним словом выразить впечатление от личности отца Сергия Булгакова, я без колебаний выбрал бы эпитет «невместимый».

Так уж устроен человек: нам комфортно и уютно, когда всё удобно классифицировано, разложено по полочкам, распределено по ролям, подведено под ближайший род и соответствующий вид. Спиноза — пантеист, Монтень — скептик, а Фихте с Гегелем — идеалисты: один трансцендентальный, другой абсолютный. И всем хорошо. И всем спокойно. Птенцов разложили по гнёздам.

Но всегда находятся неудобные люди, некомфортные идеи, неуютные мысли, которые отказываются распределяться, не хотят занимать своих мест, потому что эти насиженные гнезда не вмещают их, никогда не приходятся впору, своей величиной или узостью лишь подчёркивая неуместность и невместимость человека или учения. Таков отец Сергий Булгаков. Невместимый мыслитель, неуместный богослов.

Я ощущаю иногда...

             * * *

Я ощущаю иногда,
Что становлюсь с собою дружен,
Что улетает ум туда,
Где никогда он не был нужен.

Там все к отплытию готово,
Окончен бал и прерван пир,
И красотой креста Христова
Весь многосложный дышит мир.

Элегия

Как был мой рассвет лучезарен
Не видно за дымкою лет.
Ничтожно мой век разбазарен.
Хоть в этом сомнения нет.

Была ли любовь? Я не помню, —
Так память моя коротка.
А жизнь продолжает упорно,
Бесстыдно идти с молотка.

Не место в стихах моих розам,
И счастья не будет, не лги.
Одним я терзаюсь вопросом:
«Кто выставил жизнь на торги?»

На всех пятерых

На всех пятерых стряпать,
Самой ухватить кусок.
В ладони лицо спрятать,
Под челку седой висок.
Неужто любовь канет
Последним стихом в тетрадь
И ляжет  любовь камнем,
Чтоб вечно под ним спать.
Доплакалась доигралась,
«Нет подвигов на земле!»
Усталость одна усталость
В наследство досталась мне.
На всех пятерых , что же
Опять сочинять обед
На всех пятерых, Боже,
Богаче меня нет.
Хватило бы только веры,
Сквозь скорби да в светлый рай.
Богатство мое без меры,
До края и через край.

Зло всегда забегает вперёд...

Жаль, что не прочтут оболваненные укропатриоты откровение Эдварда Лукаса, редактора «The Economist» и большого друга Украины. В одном из последних номеров «The Times» он прямо говорит: «Украинцы — единственный народ, который умирает ради экспансии Европейского Союза».

А если и прочтут, разве услышат? Прошло их время слышать, наступает время отвечать за принятые в сердце помыслы, за отвергнутые истины, за слёзы и кровь, к которым они причастны, даже если собственноручно не убивали.

«Зло всегда забегает вперёд, но не одолевает», — утешает прп. Амвросий Оптинский. Однако это не всегда работает в отношении народов и государств: те и другие порой гибнут. Достаточно оглянуться назад, в историю, чтобы неоправданного, самонадеянного, не подкреплённого делами оптимизма поубавилось. Верно это не только в отношении Украины, но и, как ни грустно, России.

А любовь — она примета...

Помню, помню прошлым летом
У домов разбитых — сад,
Все привычные приметы
В прошлом ярче во сто крат.

Да и я была моложе
И не на год, а на век,
Полон мир, а высь, похоже,
Точно звезд крутой разбег.

И без слез и причитаний
Я припомню этот миг,
Нынче слышен крик гортанный
Птичий, громкий, мир отвык

От тиши лесных прогалин,
Лишь машинный валит дым,
Вдоль дороги вышли краны
Строить улей — молодым.

Я забыл Ваш образ милый

Я забыл Ваш образ милый.
Пролетело много лет.
Вы читать стихи просили.
Что-то лес шептал нам вслед.

Ваш характер строгий помню.
Ваших мыслей глубину.
Нам дарило нежно поле
Трав душистых желтизну.

Промелькнула наша встреча.
Вы уехали домой.
Был я молод и беспечен —
Не проникся глубиной.

Страницы