Омилия

Большой город жил своей обыденной жизнью. Шумел тысячами разноцветных автомобилей, мигал огнями бесчисленных реклам, заполнял тротуары ручьями куда-то несущихся людей.

Николаю, приехавшему в мегаполис из провинции, было трудно привыкнуть к его стремительному ритму. Здесь многое было не так, как в маленьком городке. С соседями виделся редко. Они всегда спешили и были чем-то заняты. Поговорить с ними удавалось нечасто и немного. Разве только с уже немолодым Ивановичем, который жил этажом выше. Он всегда спрашивал у Николая о его здоровье и делах. Добрый взгляд, негромкий голос и всегда опрятный вид Ивановича располагали к беседе с ним. Но соседи считали его чудаком и за глаза шутливо называли Шатуном за необычную походку.

Считаем дни-горошины на ощупь:
Так мало света и так много тьмы…
Безмолвны опечаленные рощи
Как будто бы в предчувствии зимы.
Но дождь уходит по своей дороге,
А день привычно вертит колесо…
Луч промелькнет, как выдох: «Слава Богу!»
(И в светлый миг подумаешь — за все).

2015

Милая, до боли мне родная,
Слишком этот век для жизни мал.
И слова, как звёзды, доставая
Я тебя полночи сочинял.

И, устав, хотелось то и дело
Белый лист порвать и выйти вон.
Но оттуда ты уже смотрела,
Отогнав надвинувшийся сон.

Голову даю на отсеченье,
Не было подобного вовек,
Где в одно прекрасное мгновенье
Всю печаль забыл бы человек.

Экран окна затянутый туманом,
Как общая могила без имён.
Сегодня одиночество — желанно
С размашистою записью времён.

Блуждаю по запомнившимся датам
Дисплея телефонного с утра,
Где осень слишком долгая заснята,
Вплетённая в печальное «Вчера».

А стрелки смещены на час обратно,
Я их перевести совсем забыл.
Случайность встречи маловероятна.
Лежу, как сом речной, зарывшись в ил.

Тишина расплескалась по капле
На бетонные скобы земли,
На понтоны, болота, где цапли
Клекотали на зыбкой мели.

И, расправив крыла, танцевали,
Укрощенные музыкой трав,
Тихо лопались кольца печали,
Обвенчавшие горечью нрав.

И на хладных каменьях бази́лик,
Что застыли в квадратах домов,
Жили птицы, а люди спешили
В виртуальное облако снов.

Читаю знаки...

Читаю знаки — весточки свободы
в любви Твоей, Господь. Фрагменты
ликов, что хранят сердца простые
и лица. В них судьба взрастает
и расцветает ликами — цветами
родного дальнего.

Туманом даль одета,
и письмена Твои как млечный почерк
сокрыты — не согреты.
Кто согреет?

Я сижу у окна с крепким чаем.
Мне тепло, мне никто не указ.
И летит с неба снег, и не знает,
Что сбежал он всего лишь час.

И спеша от души порезвиться,
Он куда только может, метёт:
На деревья, машины и лица,
Веселя простодушный народ.

Он, конечно, ещё слишком молод,
Норовист, сам себе господин.
И белеет осенний мой город,
Как суровый седой исполин.

Снег с утра всем особенно нужен,
Даже больше, чем солнечным днём,
Потому что дорожные лужи
Ничего не расскажут о нём.

2015

«Молодой — значит берущий на себя ответственность сказать своё слово в Великой литературе». (Ю Селезнёв)

Совсем недавно я прочитала книгу писателя Дмитрия Корсунского «Наша молодёжка», созданную по благословению Санкт-Петербургских православных священников Димитрия Дмитриева, Константина Головатского и Виталия Дементьева. Открыв её, я была приятно поражена. Почему? Да потому что на данный момент аналогичных произведений с подобным содержанием в России не существует. Это первое издание, рассказывающее в художественной форме о православном молодёжном движении в современной жизни.

Всё мечтаешь, скучаешь, тоскуешь,
Поминая Всевышнего всуе.
Размышлений — от края до края,
То ли жизнь, то ли осень такая.

Перемучишься день и полночи,
И, естественно, выспаться хочешь.
Встретишь утро на автопилоте,
И захочется крови и плоти.

Вновь проснувшись, беснуется город,
Здесь повсюду Содом и Гоморра.
Закрываешь старательно двери
И спешишь на безлюдный свой берег.

Если голос есть,
значит, есть и весть:
голос — для говорения.

Кто сумел неска́занное
прочесть,
примет благословение.

Если длится слог —
вслух читает Бог:
в слове ищут прозрения.

Разъедает губы
солоность строк:
правда слова — спасение.

Звезда — как сжатое время, 
Заветный светопоток. 
Вверх проникшее семя, 
И выросший в небе цветок. 

Звезда — как жизнь после смерти, 
Движение от конца. 
— Ах, нет у нее лица, —
В аду рассмеются черти. 

Звезду нарисуют на лбу, —
— Чуешь смрад любованья? 
Но ангел возьмет трубу, 
Спасет твое мирозданье. 

Бог пока еще терпит. Но скоро терпеть перестанет
Безмятежное время
                                     любить разучившихся душ.
Много пепла и мусора. Много рассудочной дряни.
И неправда проворнее. И несусветнее чушь.

Надо, чтобы подуло — сильней…
                                                         Шторма крепкого надо.
Много пепла и мусора — верхний общественный слой.
Бог пока еще терпит.
                                     Надежду дает на порядок —
По соборным молитвам взмахнёт по-хозяйски метлой.

Ноябрь на исходе
И рощи спят во сне.   
Стихает все в природе
В нехитрой новизне,
И в круговороте.
Ноябрь на исходе, —
Прошепчет ветер мне.
Мы оба в непогоде,  
В прозябшей простыне,
Оставим шаг под снегом.
На ветке, словно слезы
Прощанья листьев с небом
Задумчивой березы —
Черед  метаморфозы
До смерти истощать.
Проститься и прощать.