Омилия

Хочу быть старым. Но не мёртвым.
И только телом – не душой.
Хочу предсмертные аккорды
Брать мерно памятью большой,
Сидеть на лавке неподвижно,
Смотреть, не видя, на людей.
Хочу забыть о лавке книжной
И о безумии идей.
Старенье честно и конкретно,
А молодость глупа, пуста,
Она за счастием заветным
Не видит тяжкого креста.
Она солжёт и не заметит,
Она убьёт и не поймёт,
Вопрос услышит – не ответит,
Всё сделает наоборот.
Совсем иное дело старость –
Всё чай да манка, хлеб да соль,
В движеньях вечная усталость.
Её заботы – мухи, моль,
Болезни, дали безнадежность,
Надежда только на Него,
Ко внукам трепетная нежность,
Боязнь нового всего,
Над бездною борзая стойка,
Взгляд за туманную черту…
Что ей любовь, что ей попойка? –
Была бы кашица во рту.
Хочу быть старым, но… не старым!
У тех, кто должен умирать,
Нет страха пред людским уставом.
Хочу светиться и сиять,
Сиять (захлёбывайтесь чтивом –

Приём у КотоФеи

Всю ночь Цапа представляла, как она становится градоначальницей.

«Конечно, — рассуждала кошечка, поглаживая заветный браслет на лапке, — сначала придётся поучиться в школе сказок. Но для меня с моим умом и красотой — это сущая ерунда. Едва только глупые учителя увидят моё обаяние, они сразу выдадут мне дневник с пятёрками и не спросят ни одного задания. В школе сказок я постараюсь раздобыть себе волшебную дудочку, ковёр-самолёт, горшочек каши, который сам варит и много других полезных вещей, которые попадутся мне на глаза».

К утру Цапа твёрдо решила, что как только займёт место КотоФеи, прикажет всем котам ежедневно приносить ей подарки. А когда она вздумает погулять по городу, котята и коты должны вставать навытяжку и отдавать хвостами честь. Саму КотоФею Цапа надумала отправить жить в Крокодильск и строго-настрого запретить ей возвращаться в Котофейск.

Сошел Христос в сиянье Славы,
В темницу душ излился свет,
и злобы темные уставы,
исчезли, плена больше нет…

Ликует мир, ликует Небо,
И, Слава Богу! - все поют,
Душа жива Нетленным Хлебом,
О Воскресенье весть несут

На землю ангелы и птицы,
Христос Воскресе! – мир кричит,
Забыты темные страницы,
Надежда путь теперь вершит...
 

И снова осень, или пляска рыжего коня

«И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч».

Росный ковыль медленно приподнимался над приплюснутой степью, на встречу не по-утреннему жаркому солнцу.
Высокое, полинялое за лето небо, опускалось к далеким холмам, желтым от вытоптанной, высохшей чахлой травы и, смешивая блеклые краски, отсвечивало бледно-зелеными штрихами на размытом жаркой дымкой горизонте.
Раскаленный воздух, пропитанный запахом крови, подсыхающего конского навоза, и свежей, влажной, вывернутой наизнанку орудийными снарядами земли, стеклянисто колыхался над пыльной дорогой, извилисто уползающей в сторону голубоватых, округлых, Златоустовских гор, густо поросших сосновым и кедровым лесом - тайгой.

В осязаемо вязкой тишине, ровно в болотной трясине тонут и суховатые встрески саранчи, и одинокие посвисты ширококрылой, хищной птицы, кругами парящей над опустелым полем боя.
И посвисты ее, не то жалобные, не то требовательные странным образом походят на человеческий стон:

Учился А.А. Потехин в Костромской гимназии, где его настав-ником стал удивительный человек, преподаватель русской истории, словесности и географии Пермяков. Пермяков был пламенным по-клонником Белинского, прочих светил литературы 40-х годов, эн-тузиастом своего дела. Пользовался большим уважением у своих учеников и оказывал огромное влияние на их становление, круго-зор, вкусы. Здесь же Алексей сблизился с С.В. Максимовым, буду-щим автором таких уникальных книг, как «Лесная глушь», «Бродя-чая Русь», «Сибирь и каторга». Потехин, будучи старше, руково-дил чтением Максимова, снабжал его книгами.

Кто войдёт – исполненьем надежды, –
Чтоб тебя вдохновить и спасти?
Кто согреет, поймёт и поддержит,
Научив, как в добре возрасти?

Где к манящему счастью дорога?
Сколь плутать, не стяжав ничего?
.........................................
Тяжело в этом мире без Бога –
Знает каждый,
                     кто встретил Его.

1.07.2010 г.
 

В радостные Пасхальные дни немножко весёлого. 

Волшебный браслет

С самого утра жильцы Колбасной улицы обсуждали новость: в белый дом на углу въехала новая семья. Папа, мама и дочка – кошечка Цапа.
Мурзик, Барсик и соседский котёнок Лёлик как увидели Цапу, так и замерли на месте. Такой дивной кошечки они ещё никогда не встречали. Цапина белая шёрстка отливала голубизной, глазки сверкали как зелёные фонарики, а на передней лапке блестел серебряный браслет с красными камушками.

Да и походка юной кошечки отличалась от походки других малышек в Котофейске. Те бегали быстро, мяукали громко, а Цапа выступала плавно, лапка за лапку, словно узоры выписывала.

– Когда я вырасту, я женюсь только на Цапе, – заявил Лёлик.
Не один Лёлик, но и все жильцы Колбасной улицы сошлись во мнении, что Цапа необыкновенно хороша собой.
И никто из соседей не мог догадаться, что на самом деле Цапа совсем не красивая, а противная и уродливая.
Цапин секрет заключался в волшебном браслете.

Газета «Колбасная правда»
Лежит на столе у меня.
Газете страна моя рада,
И рада газете родня.
Колбасные новости льются
В глобальные наши умы,
Содружества воссоздаются
Со звонким названием «Мы».
Мы верим «Колбасной» газете…
Колбасная в травах роса,
Колбасная шхуна и ветер
Колбасные рвёт паруса…
Колбасные жирные слитки
На фото шестой полосы.
Здесь сказано (даже в избытке!)
О сотнях сортов колбасы.
Живём колбасою, надеждой
На святость посредством её –
Измерим, отрубим, отрежем,
И песни во славу споём!
…И тычет в колбасное палец
В безумной мирской суете.
И тщетно колбасный страдалец
Распят на колбасном кресте.

Пасха красная сегодня, Пасха, Пасха!
Греет солнышко с особенною лаской,
Праздник праздников настал: сегодня в храме
Люди плачут лишь счастливыми слезами.

Скорби постные забыты,
Лица радостью умыты:
Братья, сестры, веселитесь,
Расцелуйтесь, обнимитесь -
Воскресый из мертвых нынче с нами!

Словно сон, исчезли тёмные одежды,
Храм красуется невестой белоснежной.
Даже в трелях птичьих песен -
Лишь одно: "Христос воскресе!
Мир, ликуй: твои исполнились надежды!"

  «По тундре, по железной дороге, 
  Мчится поезд, Барнаул – Воркута. 
За железной решеткой, там сидят христиане 
  И под грохот колес, тихо гимны поют»…

1

…Гроза выдыхалась. Все реже и реже всполохи молний освещали мертвым светом серые набухшие дождем буденовки вековых елей и гранитные утесы, подступающие почти к самой железнодорожной ветки. Все реже и реже, все слабее и глуше в темном низком небе слышались раскаты грома, да и холодный, безжалостно полирующий шпалы ливень, сошел на нет, уступив место нудному, бесконечному осеннему дождю.

Возле горбатых, чернеющих конструкций моста, переброшенного через безымянную северную реку, в небольшой дощатой будочке маялся непогодой и отсутствием курева часовой.

- Стоять, мать твою так…- Ленивый окрик служивого и сухой металлический звук передернутого затвора карабина остановил странную насквозь промокшую фигуру заросшего бородатого мужика.

Плащаница
Алые цветы -
Капли крови на саване белом
Мы Тебя сегодня погребли
Пахло воском, ладаном и миром.
Избегая поднимать глаза,
Шли мы в город в этот тихий вечер.
Потускнели наши образа,
Опустились сгорбленные плечи.
И усталые усталостью души
никуда мы больше не спешили -
мы Тебя сегодня погребли,
разве сами мы остались живы?

Милый мой и мой любимый,
на устах расстает снег,
ветром вечности гонимо
все, что памятно навек.

Ветер вечности расскажет
нам о счастии из звезд,
путь к любви простой укажет,
через край озер и грез...

Милый мой, касаюсь нежно
до твоих бездонных глаз,
эта детская безбрежность,
дарит мне счастливый час.

В этой сказке нет начала,
в грусти этой нет уж дна,
Нас дорога повенчала
та, что вечностью дана.

Милый мой, дорогой этой
мы идем уже давно,
только вот на все ответа
не найти нам все равно.

Было ль это? Или мнилось?
Только детский глупый страх
о разлуке, что мне снилась,
утолю в твоих устах.

Выпью их, как пьют вино,
опьянев от наслажденья,
и теперь уж все равно
сколько длится то мгновенье..

Милый мой и мой любимый,
на устах расстает снег,
и пускай опять гонимы,
миг любви вмещает век...

2006

Мне нечего больше желать,
исчезли слова и желания,
лишь птицей хотела б я стать,
познав тишину мироздания.

Мне некуда больше идти,
устала я слушать молчание,
лишь взгляд все куда-то летит
по кромке Его мироздания.

Мне нечего больше вам дать,
улыбкой прошу подаяния,
устала я счастья искать,
да в сердце моем покаяние.

Все было, а может, приснилось,
куда-то уходят года
и все, что о счастии мнилось,
рассыпалось навсегда.

Рассыпалось, разлетелось,
осталась о Небе тоска,
седая душа разболелась,
седая до волоска...

Совсем недавно мы вошли в сей град,
Нам дети под ноги цветы бросали,
И каждый в тайне был сей славе рад,
И власти пожелал не я ли?

Совсем недавно на пути с Тобой
Бесплодную смоковницу видали,
Что от проклятья стала неживой,
И ужаснулся ей не я ли?

Совсем недавно блудная жена
Твои стопы оттерла волосами
Как плакала счастливая она,
Но осудил её не я ли?

И вот настал Трапезы час,
Ты говоришь, Хлеб преломляя:
«Предаст Меня один из вас»,
А я шепчу: «Господь, не я ли?»
 

Простые, чистые слова, к нам обращенные не всуе,
О самом добром и простом вещайте со святых страниц.
Ведь в зяби пахотных полей увидеть можно суть такую,
И в тишине святых церквей такую просветленность лиц!

Слова, плодящие родство и созидающие веру,
Что можно свыше вас сказать? Все наши домыслы – не те.
Вы сладкой делаете смерть и укрощаете холеру,
И быт возносите в тот мир, что и не снился высоте.

Давайте просто говорить, так просто, чтобы ясно стало:
Средь речи сорной и пустой возможен Слова дивный рост.
Прост вечных сложностей конец и тихой радости начало,
И плод в желтеющей траве, и Сотворивший всё Препрост.

То вверх, то вниз, то вверх, то вниз,
К рывку на финишной прямой,
За смерть. Оттуда зреть душой:
Зачем Ты на Кресте повис…

2011