Омилия

Мне не надо ни жить, ни влюбляться, 
Ни писать мне стихи о любви, 
И с мечтою своей распрощаться, 
Успокоив себя:  С'ect la vie ?  

Нет! Приходит в Хабаровск весна,
Расцветают опять абрикосы. 
Так и я — расцветаю сама
И желаю растить свои косы, 

Свои песни пропеть о заре — 
я закатами раньше страдала. 
Моё время — со мною в поре. 
И я жить — вам твержу — не устала!

Наш странный мир устал быть монолитом,
И мы в сомненьях погрязаем вновь.
Где ропот заменяет нам молитву,
Там зависть заменяет нам любовь.

И полнолунью доверяя страхи,
Напрасно ищем ко спасенью путь…
А впереди лишь топоры да плахи,
И нету сил, чтоб всё назад вернуть. 

День закатом наполнится,
Отшумят голоса,
Вновь ушедшее вспомнится —
Не сомкнутся глаза.

Прикоснусь на мгновение
К жару Ваших волос
И, оставив сомнения,
Объяснюсь я всерьёз!..

Тишина необъятная.
Сник Луны силуэт.
Ночь, бессонницей смятую,
Вновь сжигает рассвет.

Эта история случилась с моей подругой много лет назад, когда та была ещё студенткой в стране под названием «СССР» и получала профессию в одном из институтов Степногорска. Если бы не было этого приключения, то по словам Анжелки (так зовут мою подружку), она никогда бы не задумалась над смыслом бытия. Этот вопрос её просто не волновал бы, ибо не таков был Анжелкин характер. «Живём один раз, и надо брать от жизни всё самое лучшее, а худшее пусть несут на своих горбах неудачники», — рассуждала подруга.

Приближались новогодние праздники. Предвкушение отдыха и развлечений полностью выбивало из студенческих голов мысли о зимней сессии. В Степногорск, как обычно, на Новый год прибыл Чехословацкий «Луна-парк» с аттракционами. Молодёжь любила пощекотать нервишки, посещая аттракцион под названием «Комната страха».

Светлею, каюсь, сожалею.
(Халиф на час. Застывший бред).
Читаю авву Дорофея,
И, словно падаю на свет.

Его слова — особой власти:
Перерезают пополам
Незатухающие страсти.
И сердце верит тем словам!

А что судьба? Всего лишь фразы.
Пустые фразы ни о чём.
Мне этот вечер желтоглазый
Подставил вовремя плечо.

Вообще стихи писать легко:
О розах, грезах и ромашках.
О том, как утренней порой
По дереву ползет букашка.
О том, как ослепляет зной,
И дни безоблачно тихи:
И земляника на столе,
И молоко парное в чашке.
Но настоящие стихи:
Тогда родятся на земле —
Когда по коже пробегут мурашки.

Перевод с новогреческого

Преподобный отец наш Никифор, в миру Николай Дзананакис, родился в деревне Сирикари на западе Крита. Во младенчестве он лишился обоих родителей. В тринадцать лет дедушка отправил отрока служить в цирюльню городка Ханья. Здесь его все полюбили как прекрасное, умное, общительное и доброе дитя.

Но жизнь уготовала ему тяжкий и болезненный подвиг, который начался, когда на теле появились первые признаки недуга, известного как проказа.

Юный Николай сильно испугался и огорчился.

Чтобы власти не узнали этого и не заперли его на безводном острове Спиналонга, когда симптомы болезни станут слишком явными, в возрасте шестнадцати лет он бежал в Александрию Египетскую.

Длинная очередь на исповедь… К аналою подходит очередная исповедница:

— Батюшка, грешна, мучает меня беспричинная тоска, уныние, понимаете?

— Какая тоска, говоришь?

— Бес-, беспричинная. Все в жизни благополучно, и муж, и дети, и здоровы все, и работа хорошая. А тут — ну, никаких желаний, хоть лежи на кровати и смотри в одну точку. И главное, столько для храма сделать стараюсь, может из-за этого?

— Может быть, ты вообще себя святой подвижницей считаешь, сраженной врагом?

Живу я простым человеческим бытом:
Встаю на рассвете, иду в огород.
Капуста с горохом успешно политы,
Редиска помытая просится в рот.

Салат восседает как царь среди черни,
У луковиц головы вжаты в песок,
И жимолость прячется среди терний,
Из зарослей выглянув всего на часок.

Чужими бедами сердечко износилось. 
Чужие слёзы в душу залегли. 
Что только в жизни этой не случилось! 
Чего мы только избежать смогли…  
Хвала и слава будет долголетью. 
Ты с радостью сегодня — визави. 
Прошла потребность бить об обух плетью. 
Пришло желанье — думать о любви. 
О той любви о самой изначальной, 
Которая не может быть печальной. 
Душевною искрится глубиной —
Она и есть высокое созданье. 
И лишь она дарует людям знанье. 
Доверься ей, доверься ей одной!

Троица

Троица. Весёлые глаза.
Радостные, шумные листочки.
Над кугой летает стрекоза.
И ребята плещутся у бочки.

С голубой звенящей высоты
Падает на сад лучистый ветер.
Пусть хватает миру теплоты
И веселья — старикам и детям.

Стальная давит тишина,
Не сон — одна морока.
Собой любуется луна,
Ей тоже одиноко.

В колодец прошлого упасть
Мне ничего не стоит,
Но заблокирована связь
С невидимой волною.

И манит душу за порог
Волшебная картинка —
Небес разрезанный пирог
Со звёздною начинкой.

Я люблю одиночество... Одиночество, в котором я могу обратиться к своей Звезде... Даже если Она очень далеко... Даже если Она в неведомых мирах...

А однажды мне представилось, что мир пуст... Есть только я и безкрайняя Вселенная... Очень тягостное, даже непомерно тягостное это чувство — вдруг очень ярко ощутить, что ты в мире один, во всём огромном мире ты ОДИН... При этом словно нечто серое и ледяное тысячами тончайших иголок протыкает твою душу насквозь...

...Не знаю, что может чувствовать космонавт, вдруг по несчастливому стечению обстоятельств оторвавшийся от космического корабля и безвозвратно улетающий в бездну Космоса... Но, думаю, что даже находясь в погибельном отчаянии, он всё же не ощутит эту замораживающую всю человеческую суть ПУСТОТУ...Он будет помнить — на Земле остались родные, которые его любят, которые будут думать о нём и вспоминать...