Вы здесь

Светлана Коппел-Ковтун. Психология

Извне или изнутри?

Все мы кривы, все нуждаемся в исправлении, но ещё больше каждый нуждается в понимании, в заботливом внимании и любви, в поддержке, а этого днём с огнём не сыскать. Умников поучающих — толпы, а друга, на которого можно опереться в трудную минуту, не найти. Друг — это я другой, с ним можно поглядеть и на меня с другого ракурса. Друг — это не тот, кто говорит приятности, не тот, кто льстит моему самолюбию, друг — это тот, кто видит то же, что и я, но с другой точки. Вместе с другом мы становимся вдвое объективнее, вдвое умнее, вдвое рассудительнее.

Как стать другом ближнему? Как помочь другому быть самим собой, а не навязывать ему себя? Как спасти, а не подтолкнуть в пропасть упавшего? Как стать орудием Бога в деле спасения?

По сути есть всего два варианта воздействия на другого: извне и изнутри. Извне — это наш обычный метод, человеческий, когда мы лупим друг друга по острым углам, которые нас царапают и/или ранят. Вполне приемлемый метод, если не впадать в крайности, правда, малоэффективный, т.к. отбитые в житейской драке наросты нередко нарастают на душах вновь — по внутренним причинам.

Однако внешний метод всё чаще становится банальным зверством — мы стремительно утрачиваем чувство меры, утрачивается уважение к человеку как таковому, тем более согрешающему. Свои грехи не ранят нам сердце, потому легко забываются, зато чужие — абсолютизируются. На наших глазах происходит расчеловечивание и последующее за ним обесовление, потому путь внешнего воздействия утрачивает свою созидательную силу в обществе.

Христианство для себя

Отношения Бога и человека, Христа и души человеческой мы привычно сравниваем с брачными. Но можно ли представить себе ситуацию, когда девушка подаёт в суд на юношу за то, что он в неё не влюбился, хотя это, по её мнению, единственно верное для него решение? Абсурд! Почему же нам не кажутся абсурдными всякого рода претензии к социуму, к окружающим людям, за нелюбовь к христианству? Не мы ли та «закваска», благодаря которой должно бы «вскиснуть» всё социальное «тесто»? Не с себя ли надо спрашивать? Любовь, которую дарит нам Христос, разве не должна быть отдана вовне — нуждающимся?

Это разновидность неофитства, когда ригоризм направлен не на себя и свои пороки, а на другого — так проще. И кажется, что можно дубиной закона так жахнуть по душам, что они уверуют. Или, если быть более честными перед собой, начнут уважать или хотя бы бояться.

Но смысл разве в этом? Разве Христу нужна любовь по принуждению? Или это мы, как привилегированный класс, ищем утверждения и подтверждения своего статуса — и только?

Приобщение к вечности

Таня жила под столом. Тяжёлая скатерть с бахромой служила завесой, разделяющей большой мир взрослых и её собственный, маленький — подстольный. Здесь скрывалось другое время, другое пространство, другие интересы и секреты. И, главное, здесь не было никого постороннего — всюду присутствовал лишь тот, кто внутри. 

Хотелось, чтобы уединение длилось вечно, потому Таня всякий раз с опаской глядела на кружащие вокруг её святилища ноги взрослых.

Увлёкшись игрой, она легко забывалась, и тогда потусторонний мир исчезал,  вполне существовало только само подстолье.

Взрослые — на кухне, говорят о чём-то своём. Значит, всё пространство комнаты свободно и готово принять Таню в игру. Мир может стать шире, хотя бы на пару шагов.

Выбравшись из-под стола, Таня спешит вперёд, куда несут ножки, и вскоре оказывается перед чуть приоткрытой дверью. Словно кто-то решил пригласить маленькую девочку в неведомый новый мир, где она ещё не бывала, о существовании которого не подозревала. Закрытая дверь была концом мира, приоткрытая оказалась началом другого.

Время быть сократами

Нужна свобода от больного социального, которая возможна только в случае существования подлинного личностного общения во Христе. Человека нет вне общения. Значит, должна быть альтернатива социальности, искажающей дух — общение во Христе.

Про то, что мир во зле лежит, христианам говорить не надо. И всё же приведу пример времён начала 2000-х годов, который наглядно демонстрирует дух корпоративных устремлений, доминирующих в современном мире. Известный американский программист выпустил программу под собственной лицензией, в которую внёс требование: «Разрешается использовать (программу — С.К.) только во благо, но не во зло». Полагаете, ему удалось настоять на своём? Отчасти да, но одна известная корпорация всё же додавила разработчика до такой формулировки: «корпорации …., её клиентам, партнёрам и почитателям» разрешается «использовать … во зло». Юристы корпорации остались довольны такой формулировкой.

Думаю, мы всё же недооцениваем степень погружения мира во зло, и это вскоре может неслабо аукнуться. Что мы можем сделать? — спросит кто-то. Как что? Христианин — это присутствие в мире Христа, если только в своей жизни следует не корпоративным интересам, но воле Христа, и реализует её в земной жизни.

Чтобы победить русских, надо подменить Песню

Русские не сдаются, русские своих не бросают — красивые слова, во многом опороченные современными реалиями. Уже хотя бы потому, что в 1991-м сдались, продались за чечевичную похлёбку западных ценностей. Призрак нынешней Украины уже тогда замаячил над нашими головами, как новое знамя, только его немногие заметили. Нынешняя Украина началась в России, когда русским подменили исконную песню.

О, европейская колбаса! О, безвизовый режим! О, кружевные трусики! Всё это одна чуждая нам песня. Русская песнь — о Всечеловеке, о правде и истине, доступной всем. Как нелепы, как смешны страсти по Европе с её материальными достижениями (духовные свои сокровища Европа тоже растеряла), на фоне великого вопрошания о главном, едином на потребу.

О том, как мы создаём друг друга

На вопросы отвечает православный психолог Константин Владимирович Яцкевич

— Я бы начала с известного цветаевского афоризма «Любить — видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители. Не любить — видеть человека таким, каким его осуществили родители. Разлюбить — видеть вместо него: стол, стул». Мне он кажется проникновенным, гениально точным. Если взять крайние две точки: 1) видеть, каким задумал Бог, но не осуществили родители 2) видеть вместо человека неодушевлённый предмет: наверное, можно сказать, что наше отношение к ближнему колеблется как раз между ними?

Дорасти до Песни, или Истина не для того, чтобы ею бить

Если мы к чему-то тянемся, то важен не только сам предмет нашего влечения, но и намерение по его применению. Зачем мы стремимся быть совершенными? Зачем нам святость? Зачем нам истина? Бить или любить — истиной?

Расскажу-ка я для начала ехидную сказочку на тему.

* * *

В деревне ёжиков-неофитов каждый ёжик носит с собой палку на вырост: длинную-предлинную в сравнении с реальным ростом ёжика. Каждому новоприбывшему вручают её для того, чтобы ёжику легче было работать над собой, следить за своим ростом.

Ежи — народ колючий, это всем известно. Общение с ними всегда чревато мелким травматизмом. Но ежи-неофиты — народ особенный, если что не по ним, они ещё и палкой могут огреть. Так что в деревне ежей-неофитов туристам делать нечего. Но как в ней выжить самим ежам?

Небо ищет убитую птицу. О творчестве

Творчество — общее дело, творимое уединёнными.
(Цветаева/Анненский)

Это наверное прозвучит странно. Творчество, с одной стороны, — форма вопрошания, а с другой — ответ и форма послушания. Поэзия — всегда ответ Неба на вопрошание художника. Точный и единственно верный ответ. Именно этот художник задаёт именно этот вопрос единожды (в своей жизни и в вечности), и единожды получает на него ответ — потому это ответ для всех. Поэзия — вещь одноразовая, единичная, неповторяемая ни при каких обстоятельствах.

Не знающие цены поэтическому слову не могут и вполне понять его, не могут принять его весть, ибо для понимания требуется подвиг, схожий с подвигом поэта, т. е. мужество предстояния в бытии перед Бытием, готовность жертвовать собой ради этой Встречи, ради этой вести, смертельная нужда в ней.

Поэзия — не рифмоплётство, не правила стихосложения, а разговор с Бытием. Вопрошающий всегда немножко Иов: дерзающий, имеющий онтологические основания для своего дерзания, святой и грешный в одночасье, и, главное, свято верящий в добродетельность Творца — как Авраам. Интенсивность его вопрошания предельна, и только поэтому он добывает звезду, недоступную другим, не обожжённым жаждой.

Человек — птица ленивая

А птица ли? Или всё же, скорее, тот самый ёжик из анекдота: ёжик птица ленивая, пока не пнёшь его — не полетит? Злой анекдот, потому что у ёжика нет крыльев по определению. Но анекдот-то о людях, а если это про людей, то правда. Человек, словно курица — носит в себе потенциальную возможность полёта, но не летает.

Я как-то видела в сети фотографию взлетевшей перед носом тигра курицы. В момент смертельной опасности она всё-таки вспомнила о том, что она не только несушка, не только поставщица яиц, окорочков и крылышек для магазинов, но и птица, т. е. существо, рождённое с крыльями — для полёта.

С человеком можно поступить таким же образом, как поступают с курами: направить в сторону супермаркета, а не в сторону Неба. И тогда получится «биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей — всё равно, что считать биографией биографию этих вот брюк. Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья; когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой» (А. Белый, «Записки чудака»).

Праотец Авраам и мы. Трудные вопросы

Не люди, Сам Господь назвал христианского Бога «Богом Авраама, Исаака и Иакова» (Мтф. 22:32). «Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт. 15:6). Авраам не просто верил в Бога, но всецело полагался на Него, доверял Ему, был безропотно послушен, даже услышав требование принести в жертву своего сына Исаака, ибо знал, что Бог благ.

Сюжет известен, ход событий тоже. Непонятным остаётся другое: почему собственно Авраам был уверен в том, что слышит именно Бога, а не, скажем, его противника? Если перенести действие в наши дни, то мы увидим, что некий отец соглашается зарезать своего сына. Страшно. Наш внешний взгляд не позволяет понять что-то главное, ускользающее: Авраам — загадка, он только кажется нам понятным. Может быть дело в том, что его история из времён Ветхого Завета, когда Бог не стал ещё внутренним, Богом в нас, а был только внешним фактом, потому что Христос ещё не воплотился, не стал одним из нас? Можем ли мы так же легко доверять своим переживаниям и ощущениям, как это делал Авраам?

На трудные вопросы отвечает Константин Владимирович Яцкевич, православный кризисный психолог, преподаватель нравственно-ориентированной христианской психологии в Школе катехизаторов Минской Епархии Белорусской Православной Церкви.

Страницы