Целясь в цель,
обретаю слог,
голос-логос.
Как будто Бог
слово дарит
и цельность вмиг.
Ветхий днями
меня настиг.
Целое,
белое —
пелена.
Проступает
пути
вина.
Логос — суть,
голос — путь:
не
свернуть.
Целясь в цель,
обретаю слог,
голос-логос.
Как будто Бог
слово дарит
и цельность вмиг.
Ветхий днями
меня настиг.
Целое,
белое —
пелена.
Проступает
пути
вина.
Логос — суть,
голос — путь:
не
свернуть.
Устав от жизни... Нет, устав от боли,
листаю мир, как старую тетрадь.
Заглядывая в уголки людской юдоли,
учу врагов искусству побеждать.
Тоска повсюду, смертный глад юдольный —
не утолимый жизнью смертный глад.
Я демонстрирую характер своевольный,
не жалуя страдальческий наряд.
Жизнь дарит жизнь, юдоль дарит юдольством,
а мёртвые дарят тоску и смерть.
Я обличаю горе недовольством,
и облачаю в песню круговерть.
И боль, и роль, и смерть, и жизнь — повсюду.
Разлиты морем скорбь и благодать.
Уж выбора извечного не будет:
быть иль не быть, страдать иль не страдать.
Шары-деревья
кружатся в вальсе.
Стучат колеса
и мчат всё дальше...
Открыты рощи,
сердца закрыты:
не верят листьям —
шары разбиты.
Пустые думы
тревожат души.
Большие крылья,
кривые ружья.
Шары-деревья,
кружась, уходят.
Чужие мысли
своих уводят.
Кривые рельсы,
гнилые шпалы...
Уходит поезд
к чужим вокзалам.
Слова — легкие, как облака,
и тяжелые, как горе, —
падают на мои плечи
и укрывают голову,
словно шалью...
Слова притворяются птицами,
чтобы парить в моём небе,
не привлекая внимания
посторонних.
Забыты
слова чужие —
они не жили:
не проговаривались,
не вырывались
как крик,
как стон,
как звон
колоколов
или окон.
Взгляд постороннего
Фома уверен — в Ране перст его,
а за углом
уже шипят чужие:
«Где это видано ходить дырявым?»
Земным ангелам-молитвенникам
Ваши плечи,
ваши крылья —
наши крылья,
наши плечи.
Силы в вас —
не человечьи:
божьи крылья,
божьи плечи...
Встречая сердце,
обращаюсь к сердцу.
Встречая маску,
обращаюсь к сердцу.
Встречая злобу,
обращаюсь к сердцу.
Встречая подлость,
обращаюсь к сердцу.
Встречая гордость,
обращаюсь к сердцу.
Встречая низость,
обращаюсь к сердцу...
Я сердце —
знаю только сердце.
Прости меня,
кто с сердцем не знаком.
Когда слова, свои утратив смыслы,
сравняются с землёй, —
словами станем мы.
Иль чернозёмом...
Всё равно — траве,
трава равна сама себе,
и только.
Вонзится боль копьем
в траву и небо,
и в слово, что срослось
с забытым завтра.
Не вспомнить:
не рыдать,
не рыть нам землю,
вонзая пальцы в тело.
Нет, не вспомнить!
Забыто всё,
печаль теряет слёзы.
Утрата эта —
худшее из зол.
Не прорасти, никак не прорасти:
цемент и камень вместо жизни —
всюду.
Я семенем лежу в пустыне
новой.
Не прорасти.
Побегом не бежать.
Все двери
заперты.
Но я уже лоза.
Я — жизнь,
во мне стремленье жизни
струиться
и бежать навстречу.
Расту побегом,
и лоза живёт,
пусть, истекая соком
по камням, —
Лозу ищу...