Лето! Ликует душа
Воды сияют как медь.
Туча, теплом разогрета
Выпустит дождь: позвенеть.
Маленькой кистью японца
Будет плясать он, дрожа,
Из хоровода, кружа,
Выскочит звонкое солнце.
Снова на небо взлетит
Медный пятак, засмеявшись.
И нагуляв аппетит,
Жарить начнет пострадавших.
июнь 2010
Есть критик злой и тем опасный,
Что, если совесть не чиста,
Избыток сердца жжёт уста.
И с ним беседовать напрасно –
Душа становится пуста.
Но есть любовь и мир прекрасный,
И, как спасенье – красота,
Где ты уже не тайный зритель,
Но часть невидимой страны,
Что шлёт привет из тишины
В твою сердечную обитель.
2010
Тополиные метели
Над землею просвистели.
Всех укрыли белым пухом
Насыщая горьким духом.
Телеграммы с тополей
Облетели всю планету.
Задымился снег с полей
И заплакал без ответа.
Тополиные метели
Всех укрыли белым пухом.
Над землею просвистели,
Очищая горьким духом.
Порхают бабочки над полем,
В союзе дня и красоты,
Как мысли, напрягая волю,
В открытом сердце ищут слов –
Вдали от пыли городов,
Целуют бабочки цветы…
2010
Однажды на Рождество
Однажды я встретил Рождество Христово в храме святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее.
И вот я иду по пустынному в этот час Толмачёвскому переулку, спешу, чтобы успеть до закрытия метро.
На углу с Лаврушинским переулком встречаю пожилого человека.
Почему он здесь? Какая беда у него?
В мир пришёл Спаситель. А этот такой несчастный на вид человек грустен. На его непокрытую голову падают снежинки.
Это – Иван Сергеевич Шмелёв.
Его скромный бюстик на постаменте днём едва приметен. За спиной вычурный, бездарный фонтан – неуместный здесь, в Замоскворечье, которое так любил Иван Сергеевич, так вдохновенно описал в своих произведениях.
Нередко специально приезжаю сюда, чтобы увидеть того, чьи книги нашли живой отклик в моей душе.
И теперь невозможно пройти мимо.
- Здравствуйте, Иван Сергеевич!
Кладу на постамент свечу, одну из тех. что не успел возжечь в храме, нёс на память об этом Рождестве домой.
- Это Вам, Вы так любите этот светлый праздник...
Крещусь, кланяюсь Шмелёву.
Маркел Ушаков насколько был именитый мореходец, настолько опытный судостроитель.
В молодые свои годы он обходил морские берега, занимаясь выстройкой судов. Знал столярное и кузнечное дело; превосходно умел чертить и переписывать книгу. Все свои знания Маркел объединял словом «художество».
Спутник и ученик Маркела, Анфим Иняхин, спросил Маркела:
— Когда же мы сядем на месте, дома заниматься художеством?
В Мурманском море, на перепутье от Русского берега к Варяжской горе, есть смятенное место. Под водою гряды камней, непроглядный туман, и над всем, над всем, над шумом прибоя, над плачем гагары и криками чайки, звучал здесь некогда нескончаемый звон.
Заслышав этот звон остерегательный и сберегательный, русские мореходцы говорили:
— Этот колокол — варяжская честь.
Варяжане спорили:
— Нет, этот колокол — русская честь. Это голос русского гостя Андрея Двинянина.
У Студеного моря, в богатой Двинской земле, жили два друга юных, два брата названых, Кирик да Олеша. И была у них дружба милая и любовь заединая.
Столь крепко братья крестовые друг друга любили — секли стрелою руку, кровь точили в землю и в море.
Отцы их по любови морскою лодьею владели и детям то же заповедали. Кирик, старший, стал покрут обряжать, на промысел ходить, а Олеша прилежал корабельному строению.
Пришло время, и обоим пала на ум одна и та же дева Моряшка. И дева Моряшка с обоими играет, от обоих гостинцы берет. Перестали крестовые друг другу в очи глядеть.
Тот день начался, как обычно. Закончив обход больных в своих палатах, врач-невролог Нина Сергеевна Н. направилась в ординаторскую. И тут заметила, что в коридоре у окна, вглядываясь в проходящих мимо людей и явно кого-то поджидая, стоит терапевт из соседнего отделения Татьяна Игоревна К., слывшая среди коллег особой, весьма неприятной в общении. Но не успела Нина задаться вопросом, чем бы мог быть вызван ее визит, и к кому б она могла прийти, как Татьяна Игоревна решительным шагом направилась к ней. Прижав Нину к стене и подозрительно озираясь по сторонам, она громко зашептала:
— Слушай, у тебя, случайно, нет канона о самоубийцах?
И, заметив растерянность на лице Нины, поспешила пояснить:
— Ну, того канона, который читают по самоубийце. Нигде не могу его найти. Может, у тебя есть? Я с него сделаю копию и сразу же верну. Он мне очень нужен. И чем раньше, тем лучше. Можно сказать, от этого зависит моя жизнь.
Иван Васильевич пил уже третий день. Вроде бы факт не самый примечательный, для простых смертных, но это если не учитывать то, что Иван Васильевич был человеком здорового образа жизни. По утрам он делал пробежки, пил свежевыжатые соки и не ел после девяти вечера. Именно поэтому небритый, помятый и пьяный уже к обеду Иван Васильевич внушал страх и опасение.
Уже второй год Иван Васильевич, инженер завода по производству огнеупорных материалов, приезжал на дачу один: брал отпуск плюс положенные отгулы и пол лета проводил здесь — на берегу реки, в тени деревьев посаженых собственноручно. Дети выросли настолько, когда отец и мать уже не нужны, потому что они взрослые и сами знают как жить, и еще не нужны, потому что нет внуков. Теперь свои летние каникулы-отпуска дети проводили не на некогда любимом дачном участке, а на различных курортах: отечественных и не совсем.
Если кого-нибудь из нас попросят назвать известных северных писателей, то, скорее всего, первым мы вспомним Степана Писахова. Потому что его имя, как говорится, у всех на слуху. В самом центре Архангельска есть его музей. А недавно там же появился и памятник Писахову. И редкий прохожий устоит перед искушением не просто постоять-подивиться на бронзового старичка с авоськой трески в руке и чайкой на шляпе, но еще и пожать его дружески протянутую руку.
Следующим нам на ум придет имя Ф. Абрамова, в честь которого названа одна из улиц нашего города. И лишь потом из глубин памяти всплывет третье имя — имя Бориса Шергина. Потому что его честь не называют улиц, не ставят памятников. Его имя носит лишь библиотека в Соломбале. Мало того. На доме по улице К. Маркса, где раньше висела мемориальная табличка с надписью «дом Б. Шергина», ныне виднеется совсем другая надпись: «Новоапостольская церковь». Что это? Людское забвение? Или подтверждение известных слов о том, что не бывает пророка в своем Отечестве? Ответ на эти вопросы попытаюсь дать немного позднее.
Выпускникам 2010 посвящается...
В реку ушел закат -
Встал над водой восход.
Наш теплоход плывет -
Нет нам пути назад.
Наш теплоход плывет
Мимо Перми и вод,
Мимо лесов, домов,
Мимо больших холмов.
Мимо святых окраин,
Мимо пустых полей.
Авель, гляди веселей,
Спрятался брат твой, Каин.
А теплоход плывет.
Штурман глядит вперед.
Мимо грозы из слез,
Мимо любви и грез,
Мимо красной строки,
Мимо чужой тоски,
Мимо женщин, мужчин,
Спутавших свои роли,
Мимо разных причин
Не поддаваться боли.
Смотришь, устал народ.
Но теплоход плывет.
Мимо еловых рук,
Мимо сосновых глаз.
Видит он жизни круг
Словно последний раз.
Наш теплоход плывет
Музыка все играет.
Каин момента ждет.
Авель во сне летает.
04.- 09. 06. 2010
«Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды» (Ин. 13, 38)
Кричал петух, срывалось трижды «нет»,
Сбежали в ночь ученики и братья.
Последний взгляд сквозь злобу и проклятья,
Любовью грел неласковый рассвет.
Потом был день и люди – кто куда,
А человек стоял и горько плакал.
Он жить хотел и не ответил «да»
И в этот миг душа коснулась мрака…
Но и тогда, когда зловещий яд,
Безжалостно по сердцу растекался,
Внутри горел, прощал Небесный взгляд,
Как-будто он совсем не отрекался…
2010
Л. Хабьянович-Джурович. Петкана. — М. «Паломник» — 2008.
Эта книга пришла к российскому читателю спустя семь лет после своего выхода на родине ее автора, в Сербии. Где она за это время стала, что называется, бестселлером, выдержав более двух десятков изданий. И вот теперь с нею наконец можем познакомиться и мы.
Скажу сразу — книга эта весьма необычна. Потому что это — исторический роман, действие которого начинается в Византийской империи ХI века, а завершается в Сербии конца ХХ столетия. А героиней его является православная святая — преподобная Параскева (Петка) Сербская (Тырновская). Или, по-сербски — Петкана.
М.Ю. Карушевой.
«…судьбу человека прежде всего определяет не то, что лежит за
пределами его взора, а то, что находится у него внутри. И самый
важный смысл происходящих с нами событий состоит в том, что
они делают с нашим сердцем».
(Д. Макдональд. «Лилит»).
…Я не понимала, день сейчас или ночь. Я знала лишь одно – они уже взломали ворота и ворвались к нам. А потом они будут гнаться за нами по коридорам замка. Пока не настигнут и не убьют нас всех – и маму, и младшего братишку, и… С отчаянным криком я билась о дверь подвала, в котором была заперта. Вероятно, мне удалось сорвать ржавый засов, потому что дверь внезапно распахнулась. Потеряв равновесие, я растянулась на полу, но тут же вскочила и с криком понеслась по полутемному коридору, чувствуя за спиной дыхание убийц…
Меня – из рук заботливых и чистых,
Забыв про сон, про ход привычный дней,
Вскормила ты с любовью бескорыстной
От колыбели крохотной моей.
Я резво рос. Во всём ли так как надо?
Крепилась ты, надежды свет храня…
Я на земле не знал другого взгляда,
Что столь желанно принимал меня.
Но, ставши взрослым, занят сам собою,
К тебе, мой ангел, духом остывал.
О самой близкой – посланной судьбою,
В кругу забот лишь мельком вспоминал.
Прости же мне, что в трудный день ненастный,
Я был далёк, и твой не ведал страх…
Что ты ждала так долго, так напрасно
Слова сыновней ласки на устах.
Прости, что жил, столь редко утешая,
Моих ошибок в сердце не храни.
Прости меня…
За всё прости, родная,
И пред Творцом в молитвах помяни.
Дожди прошли красиво и беззлобно,
Поля налились радостью хлебов.
И земляника – райски-бесподобна,
И нежен запах сена и грибов.
А на реке две сильных, белых птицы,
Два лебедя, качаясь на волне,
Красуются!Попробуй не влюбиться,
Бесчувственно оставшись в стороне?!
Мне мило всё: и птаха на скворешне,
И розы куст у стареньких ворот,
И бабушки, и девочка с черешней,
И даже чей-то старый, белый кот.
Улыбка лета в сердце и наружно
Отобразила сущность красоты.
Живи смелей, а что ещё здесь нужно,
Покой в душе и летние цветы.
2010
А бывают они самые разные… Если поймать медузу и поднести ее руками к самому солнцу, то она будет переливаться на солнце всеми цветами радуги. Белая, вязкая и скользкая морская звезда, водянистая как студень наподобие зонтика. Я любила ловить их и держать в руках.
Прошло почти двадцать лет, многое в жизни изменилось. Не меняются лишь наши воспоминания, вернее, меняется наше отношение к ним.
Но как сейчас помню каменистое побережье черноморского пляжа, наш излюбленный пирс, с которого так любили прыгать в море, каменистую прибрежную полосу, многочасовые путешествия под палящим солнцем вперемежку с купаниями. Так приятно было влезать в теплую, прогретую морскую воду. Там, в море, я научилась плавать. Потом впервые доплыла до бакена. Попросила спасателя меня подстраховать, но так, из лишней предосторожности. Я уже считала себя в то время классной пловчихой.
Чудесно плавать, нырять вдоль берега. С пляжа звучит музыка, рядом пионерлагерь, группа ребятишек с вожатой толкется у самого берега. Отплываешь подальше, ныряешь поглубже… Но вот уже силы на исходе, дышать тяжело, выныриваешь на поверхность. Отдохнув на спине плывешь к берегу.
Приложиться к иконе,
И стоять вдалеке:
Кто–то слезку уронит
И оставит в руке.
В этой капле смиренной
Тяжесть боли одной –
Чей–то вздох во вселенной
Между светом и тьмой.
Эта книга пришла к российскому читателю только в конце ХХ века. Хотя через пять лет, в 2013 г., исполнится сто лет со времени ее написания. Однако несмотря на то, что мы лишь недавно познакомились с повестью американской писательницы Элинор Портер «Поллианна», а также — с ее продолжением: «Возвращение Поллианны» (варианты перевода: «Юность Поллианны», «Поллианна вырастает») и их маленькой героиней, но уже успели полюбить их. Свидетельством этому является то, что известная православная писательница Юлия Вознесенская упомянула о «Поллианне» в своей книге «Путь Кассандры или путешествие с макаронами», а написанную позднее трилогию о приключениях сестер Юлии и Анны и вовсе озаглавила «Юлианна…»
