Шел как-то Данила из Новгорода во Псков. И зачем шел, наверное, и сам теперь не припомнит, какие-то дела у него там были: то ли сестра попросила, то ли еще чего, нам не ведомо. Ну вот идет он день, два идет, в придорожных деревнях на ночлег останавливается. Добрые люди покормят, попоят, спать уложат, значит, с голоду-то не помрешь. На третий день припекло солнышко, Данилу-то и сморило, зашел он в лесок и прилег там под деревцем в тенечке передохнуть. Долго он проспал, сон крепкий, хороший был, проснулся, глянул и обомлел. Лежит он на траве, а вокруг него цветы дивные да деревья невиданные: листья у них из изумруда, цветки из прочих камений драгоценных, а стебельки где позолочены, где посеребрены, а где просто медью отделаны. И народ кругом ходит, парни и девушки все в дорогих нарядах, в шелках и парче, украшения у них прямо-таки княжеские; ходят, меж собой разговаривают, смеются, хороводы водят, песни поют, пляшут, через костры прыгают, из лука стреляют, разными играми забавляются. А посереди всего этого дива на золотом троне сидит старик, седой-преседой. Одежды его словно из солнечных лучей сотканы — так сверкают, что глазам больно, в руках посох, изукрашенный резьбой и алмазами, держит.
Встал Данила и прямо к старику направился, и говорит, мол, что это такое тут творится и где это он. Глянул на него старик и спрашивает:
— А ты кто таков будешь, чтобы с меня спрос требовать?!
Да как посохом стукнет, аж земля задрожала.
— Я Данило, новгородский мужик.
— Новгородский, говоришь, горлопан. А можешь меня старого потешить шутками, прибаутками, а то скучно мне больно. Развеселишь, награжу.
— А чего бы не развеселить, — крикнул Данила и давай шутками-прибаутками говорить, частушки всякие петь и приплясывать.
Поглядел, поглядел старик да начал хохотать, долго хохотал аж до слез.
— Хорошо, — говорит, — развеселил ты меня, Данило, получишь свою награду. Но хочу я перед этим посмотреть, как ты робить можешь, а не то — на веселье каждый мастак, а как за дело, то в сторону.
Хлопнул старик в ладоши, и перенеслись они на поле большее, и стоит там лошадь, в соху запряженная.
— Вот тебе, Данила, лошадь с сохой, покажи, как ты пахать умеешь.
Взялся Данила пахать, славно у него получается, любо-дорого посмотреть — сразу видно: хороший работник. Вспахал Данило поле, старик его похвалил.
— Потешил ты меня, старого, шутками-прибаутками, порадовал славной работой. Получай свою награду, — молвил это старик, и появилась целая россыпь золотых самородков, серебряных слитков, каменьев драгоценных. У Данилы глаза во все стороны от удивления разбежались, но потом совладал как-то с собой и думает, мол, много мне не надобно, возьму себе слиток золотой и сестре всякие; как подумал, так и сделал. Взял золото, поклонился, поблагодарил старика. А тот и отвечает ему:
— За то, что не жадничал, дам я тебе в награду еще волшебный кошель, как будешь в деньгах особо нуждаться, открой его, и будет в нем ровно столько, сколько надобно.
Сказал это и протянул Даниле коричневой кожи кошель и попрощался. Вмиг все исчезло, и снова кругом обычный лес, а кошель и два златых слитка невредимы оказались.
Данила-то сильно обрадовался, Бога усердно поблагодарил, по делам сходил и домой вернулся. Да с тех пор с Божью помощью стал купцом именитым, по городам, по селам ездит, всяким товаром торгует. А если вдруг прогорит на товаре или нужда какая приключится денежная, откроет кошель подаренный, а там ровно столько монет, сколько ему надобно.
Много лет Данила купечеством занимался, казну себе богатую нажил: и злата, и серебра, и изумрудов, и прочих каменьев дивных, мехов ценных, шелков, парчи, словом, не нуждался ни в чем. Понастроил он себе хоромы просторные, богато и изящно изукрашенные, аж многие дивовались, да о Храмах не забывал — Собор о семи главах выстроил. Завидовали многие из-за этого Даниле, пакости всякие делали, да ему, как с гуся вода, все нипочем. Так и дожил он до самой седой бороды, а там и помирать время пришло. Были у Данилы два сына и две дочки-красавицы на выданье, жили они дружно, хорошо, отца да мать слушались. Вот призвал он их к себе и повелел жить мирно, во всем друг другу помогать, о матушке заботиться. Сыну старшему Никите завещал свой дом и кошель волшебный, а остальное имущество разделил между младшим сыном Степаном, дочерьми и супругой своей Авдотьей, после чего спокойно умер. Похоронили Данилу да дальше жить начали: братья ездят по городам и селам, торгуют, товар втридешева покупают, свой втридорога продают, хороший барыш получают, кошельком волшебным и вовсе не пользуются — так у них хорошо дела идут. Месяц прошел, другой, третий, там и год незаметно пробежал, выдали братья сестер замуж, а в приданое завещанную долю отцового имущества отдали да сверх того добавили. Зятья, разумеется, рады-радешеньки — жен таких богатых отхватили — и не знают прямо-таки, как и Бога благодарить. Остались братья вдвоем да с матушкой, по-прежнему вместе дружно живут, торговлей занимаются. Тут и младший брат Степан невесту себе приглядел, свадебку сыграли, потом и Никита жену в дом привел, торговали по-прежнему вместе, но имущество поделили, отдельные хоромы понастроили, а в отцовских матушку жить оставили.
Авдотья-то, Данилина жена, тоже недолго на земле задержалась, как сыновья поженились, хоромы себе отдельные понастроили, она и отдала Богу душу. Поднялась тут между сестрами и братьями грызня — кому материно имущество наследовать! Никак поделить не могут, друг другу глотку готовы перерезать. Но Никита помудрее был, ссоры остановил, от своей доли отказался, материно имущество почти все Степану отдал, а сестер, чтобы не дулись, щедро казной золотой одарил. Степан, конечно, не нарадуется — вон какой кус отхватил, да завидки его все равно берут, что старший брат настолько богато зажил, что и не только материно наследство не взял, но и от своего отдал сестрам, и думает: все это только из-за того, что у Никиты кошель волшебный, отцом завещанный, имеется. И порешил Степан этот кошель у брата выкрасть. Пришел он, значит, к Никите в гости, тот обрадовался, затеял пир знатный. А пока все веселились, Степан в покои братовы проник и кошелек украл. Никто и пропажи после пира не схватился, нужды ведь в нем не знали.
Торговля — дело рискованное, что и не говори. Вот как-то отправили братья все свои товары за море, а на море возьми и шторм приключись, все корабли пораскидало, поразбило, товар-то на дно и ушел. У братьев разор большой — рассчитывали на хорошую прибыль, почти всю свою казну вложили в потонувший товар. Тут и вспомнил Никита про кошель, схватился, а его и нет на месте. Что за диво, думает, неужто украли? А Степан ходит, ухмыляется, выждал момент, загадал сумму, какую надобно, открыл кошель, глянул, а там пусто, разозлился и давай его трясти, а он возьми и исчезни.
От Степана кошель ушел, а к Никите пришел. Тот за столом сидел, думку думал, как денег достать на новые товары, вдруг звякнуло будто что-то. Глянул купец, а на стол монеты золотые сыпятся: кошель кожаный под потолком висит, из него деньги и выпадают. Обрадовался Никита, кошель взял, Бога поблагодарил, и снова крепко зажил да весь свой разор быстро покрыл. А Степан долго от стыда к брату не показывался, тот-то прознал, кто у него покражу учинил, но потом нужда заставила, он и обратился к Никите за деньгами. Старший брат сначала вспылил, но потом остыл, со Степаном примирился и к себе в долю взял. С тех пор жили они мирно и счастливо.
"Мгарский колокол" № 70, ноябрь 2008
Рис. Тамары Твердохлеб
