Есть млечный путь в душе и в небесах…
Вяч. Иванов
Лес – окончил вечернее правило,
Шёпот листьев умолк до утра.
Полыхает закат над холмистыми далями,
Льёт медовый елей через край.
Им помажет чело колоколенки,
Рамы окон широким крестом
И в лампадке иконы намоленной
Золотистым уснет огоньком…
Мысль вернется к судьбы краестрочию,
И так тянет окно распахнуть
В звёзд таинственное многоточие,
В белой радуги млечный путь.
2017
На небе ни облачка, душно, но еще не жарко. Солнце только что осеменило алым полотнищем восток и, обеляясь, поползло к зениту. Окна банка ПАО "Приворот", будто глаза хищника, угрюмо смотрят темными витринами в привокзальный скверик, облепленный футуристическими, пластиковыми магазинчиками. По бокам диковатых для взгляда легкосъёмных строений одиноко топорщатся малочисленные деревца, нестриженные кусты, давно некошеная, местами перегулявшая трава, а на отшибе скверика, в дикорастущем ивняке прячется безлюдная, хиленькая, усыпанная пластиковыми стаканчиками и бутылками детская площадка.
Кто здесь пел про солнце ярко?
Утро выстелило плед
Лучевой, под старой аркой
Хорошо бежать бед!
У нашего городка (Семипалатинск-21) был только один бог и создатель- Лаврентий Палыч Берия. Казалось бы, что общего у него с Чеховым, кроме отчества и пенсне? А вот поди ж ты… Вошел Чехов в мое детство первой литературной любовью и навсегда определил мою судьбу именно в городке…
Родители подарили мне детское издание «Жалобной книги» Антона Павловича, и я, едва научившись читать, зачитывался, буквально захлебываясь от смеха. «Ты картина, я портрет, ты скотина, а я нет. Я — морда твоя»- цитировал я родителям, объясняя причину своего смеха. И мы смеялись вместе…
Чистота неосуждения,
словно белая стена:
от порока отчуждение –
и обида сметена.
Голос тихий одиночества,
словно книга на столе.
И бессрочное пророчество
плодом зреет на стволе.
Здравствуй, инок утра раннего, –
странствуй, странник, и в ночи.
У смирения охранного
к жизни множество причин.
— Свершилось!
— Что?
— Всегда одно и то же.
С тех пор
нещадны песни
петухов.
— Осуществилось что
и душу гложет?
— Великолепье
тесных
тупиков.
— Хоть сны пусть снятся...
— Толпы в лабиринтах
бросают стенам горькие
слова.
Мечты роятся
как души инстинкты.
— Мне б только крест Его
поцеловать...
Началось как всегда с какого-то пустяка. Одно слово, другое. Зацепилось. Обрушилось. Надо бы остановиться, уступить или хотя бы стерпеть и смолчать. Но некогда думать, поздно, и вот уже мать и дочь сцепились в словесном поединке и бьют друг друга туда, где больнее. На поражение.
«Да, да. Кричи громче, чтобы все соседи слышали, какая ты хорошая!»
« И буду кричать. Я у себя дома!»
«Да, я не приеду к тебе больше!»
«И не приезжай!» - выкрикнула дочь и вдруг смолкла, почувствовав на себе чей-то взгляд. Она быстро обернулась. Смотрел сосед – немногословный человек лет к пятидесяти. Взгляд его – слегка удивленный, не выражал осуждения или нездорового интереса. Наоборот, что-то было в нем доброе и одновременно внимательное. Так смотрят, когда тебя... понимают.
Ползет навозник кучею кротовой,
Без сердца, но с молитвою златой,
А на спине – лиловый дом пудовый,
Хитин слоистый, панцирь нажитой.
Соломина – Сил Боже, буди с нами! -
Вздымается ! Падения не ждешь,
Перевернуло – и сучишь ногами,
И мнится, будто по небу идешь.
17.07.2017
Не предавайте веры во Христа,
Забыв свой долг, когда у ближних горе,
Теряя разум в бесполезном споре
И не храня для доброго уста.
Не предавайте веры во Христа,
Себя всецело мiру посвящая,
Не жертвуя, не видя, не прощая,
Стыдясь идти святым путём Креста.
Не предавайте веры во Христа,
Страстям земным открыв постыдно душу,
В которой голос совести заглушен,
Ценнее правды – злачные места.
Не предавайте веры во Христа,
От лености, печали и унынья
Влача своё духовное бессилье,
Страшась не зла, а Божьего перста.
Бушует мiр, от вечного устав;
Размах невзгод пугает, нарастая.
…А истина спасения простая:
Не предавайте веры во Христа.
Когда не знаешь, что говорить - молчи. Слово – слишком тонкий инструмент, чтобы браться за него, если еще не уловил мелодию. Иначе можно нарушить песню, прервать её. Лучше – просто слушать. Слушать и разделять.
- Бог есть все-таки. Есть. – шепчет она, прижимая руки к груди, заламывая кисти, одна об другую, непроизвольно, бессознательно. Кисти у бабы Ляксандры широкие, рабочие, с крупными пальцами. На правой ладони обручальное кольцо. – я знаю, Он есть…
В голосе её, в шепоте что-то обрывается и звенит. -Но отчего Он так не любит меня?-
Хочется как-то коснуться её, обнять. От теплого прикосновения она обмякает, по бабьи складывает губы уголками вниз, блестит наполненными глазами, хлопает ресницами. Слезы срываются по щекам, сходят прозрачной лавой.
-Вася! Вааасяяя – ревел в полный голос трехлетний Леша, стоя у куста смородины на границе двух участков. – Вася, не уезжай!
- Чо, ты ревешь-то? – отзывался довольный Василий со свой стороны. – Я же приеду скоро.
- Не уезжай, Вася!
Прошлой осенью родители Леши купили участок с небольшим домиком. На участке три яблони, смородина, в доме комната в три окна, а посередке – белая печь.
Войди в мою ночь, Господи, тихим ветром,
Который в раю обдувает Твои оливы.
Рассей мою тьму мерцающим звездным светом,
Чтоб в этом мраке угадывались предметы,
Как остовы кораблей во время отлива.
Как блеклые краски на темной старой иконе,
Войди в мою ночь, в пустоте протяни руку.
Войди в мою ночь ровным отзвуком колокольным,
Чтоб я могла ориентироваться по звуку.
На солнце не зарюсь, оно не сияет грешным,
Оно где-то там, где люди иного кроя.
А мне хотя бы, чтоб тьма не была кромешной,
Стекающей черным дождем по горбатым кровлям.
Кусок кожезаменителя лежал на столе и покорно ждал своей участи — быть разрезанным на нужные заготовки. Армен Восканян еще раз сверился с размерами на контуре и взялся за сапожный нож. Руки сами делали свое дело. Сколько уж пар на заказ перешил — не сосчитать. С 15 лет до его сегодняшних 37- наверное, будет немало.
Мысли блуждали далеко от четких контуров модели. Насколько все просто и понятно в его сапожном деле, настолько все переверчено в его запутанной донельзя жизни.
Жил себе Армен в Тбилиси недалеко от Самгорского базара. Ничем особенным не выделялся. Мать, Гаяне, растившая его без отца, кое-как дотащила сына до конца школы и всё, надорвалась. Пришлось Армену самому карабкаться и срываться по скале, именуемой «успех», к его недостижимой заоблачной вершине.
Нет, Христос — не болото,
Христос — Река,
расширяющаяся
от сердца к сердцу
из века в век.
Вера наша в Него
тем и крепка:
для себя невозможен
Христос —
не лги, человек.
Берега души омыты
водой Реки,
но готовых принять её
растеряли по временам.
До сих пор на море
ждут сетей рыбаки,
чтобы пойманной рыбе
сказать: океан — там.
Ты победил Своей Любовью
Ту нелюбовь, что есть во мне,
И исцелил святою Кровью
Те страсти, что ношу в себе.
Когда ноет в груди, до зари
я прошу у Бога не любви,
не земного счастья, долгих лет,
и не избавления от бед,
не здоровья, хлеба, тишины,
не прощения моей вины,
я прошу – Ты просто будь со мной,
рядом,
Бог мой.
Многослойное небо -
слоится надземный покой,
угрожает гроза,
и тучи столпились гурьбой.
Ветер машет листвой,
призывно шумят камыши.
На камнях мостовой
дождь шипит из-под шин.
Александру Дмитриевичу Казачку, профессионалу жизни и любителю бани, настоящему и талантливому во всем русскому человеку, с любовью и светлой памятью посвящаю…
БАНЯ
Мой персидский кот Пусик красив, породист и угрюмо-владычен. Чисто Черчиль… Думаю, в Палате Лордов он пользовался бы уважением. В кулуарах ему предлагали бы бренди, сигару и он солидно кивал бы в такт остальным лордам: «Да, Путин хорош. Жалко, что он в России. А Мэй- это, конечно, не Тэтчер…»
Гроза. Дождь. Природу тошнит от самое себя. Кот, насмотревшись в окно, спрыгивает с подоконника, двигается ко входной двери и смотрит на меня…
Ветер в лицо, соль на губах
кровь это или вода?
Тот лишь, пожалуй, Тебя не предаст,
кто не любил никогда.
Кто никогда Тебе не говорил:
«Буду с Тобой всегда!»
Буря на море, волны стеной,
слезы ли то иль вода?
Буратино на каждой исповеди кается
в одном и том же:
в грехах юности, в том, как не хотел учиться,
а хотел сбежать от папы Карло, продать азбуку,
основать свой театр, и в прочих безумствах .
Исправно преклоняет пред аналоем
скрипящие в шарнирах колени,
хлюпает деревянным носом.
Ночью, пока училище благочестия спит,
он пишет письмо папе Карло:
