Омилия

Сказка для малышей

Пришла весна — красна. Пригрело яркое солнышко, побежали быстрые ручьи, зашумели деревья.

Прилетела из далёких краёв птичка-невеличка. Села на веточку в большом саду и защебетала:

— Чуи. Чуи. Кому колыбельную песенку? Кому колыбельную песенку?

— Мне, мне! — закричал лентяй, — я работать не буду, а буду эту песенку детям за деньги петь. Пироги себе покупать, да объедаться.

— Нет, мне! Мне! — оттолкнула лентяя жадина, — Я песенку под замки спрячу, никому не дам.

Не понравились такие слова птичке. Полетела она в большое село. Смотрит, на пороге бедного дома сидит женщина, плачет, да мальчика Алёшу укачивает. А дитя знай себе кричит, надрывается.

Подумала птичка, подумала, да и подарила этой маме колыбельную.

Начала женщина её петь:

 — Баю, баю, дитятко!
Баю, баю, милое!
Поспи, дитятко, поспи,
У Бога счастья попроси!
Боже счастьица даёт,
Тебе в люленьку кладёт!

Жизнь то весна, то метелица,
То полный штиль, то штормит,
То она ласково стелется,
То она словно гранит

С другом бывает разладится,
Где-то не повезёт,
Что-то серьёзно не нравится
Или наоборот

Можно навеки обидеться,
В сердце печаль затаить
И никогда не увидеться,
И никогда не простить,

А на дворе – воскресение,
Радость весеннего дня,
Я выбираю прощение,
Чтобы простили меня…
 

У меня сегодня нет спокойных дней,
Лишь душа, пропитанная кровью.
Я один на тысячи ночей,
Где любовь схватилась с нелюбовью

Чья возьмёт? Попробуй распознать!
Да и нужно ли? Как будто это лечит.
Все молчат, и только Божья Мать,
Показалось, дунула на свечи

Всё пройдёт! Безжалостный пароль!
Ну, а если напрочь зацепило?
Тогда – любовь, возьми любовь… и боль
И веру, чтобы Богу угодила!

Рука к руке. До гробовой доски,
До самого последнего предела.
Или пропасть и сгинуть от тоски.
Душа моя, ты этого хотела?

В словах своих, в поступках и стремленьях,
Я оступаюсь в грех день ото дня,
И лишь одно прошу с благоговеньем:
О Господи, за все прости меня!

Прости за то, что юной жизни силы,-
Тот дар, что мне Тобой ниспослан был,
Я не Тебе, но тленным благам мира,
С таким стараньем глупо посвятил.

Когда я в жизнь, гордец упрямый вышел,
Меня жгло пламя страстного огня;
Прости за то, что я не смог расслышать
Твой голос чистый, что позвал меня.

Я грешен был, и я сопротивлялся,
Твои уроки принимал скорбя,
Но Ты сумел до сердца достучаться…
И в храме светлом я обрел Тебя!

Пусть я и стал в духовной жизни строже,
И пусть познал, как мог, пути Твои,
Но я не дал Тебе того, что должен,–
Сыновней, чистой, искренней любви.

Когда Ты вел меня путем спасенья,
Я слабым был, и я жалел себя,
То похотью, то злом, то нераденьем,
Я беспокоил каждый день Тебя.

Я столько дел сгубил, что Ты доверил,
(Добро так хрýпко в немощных руках),
Но знаю я, что Ты в меня поверил,
И эта вера изгоняет страх.

Стою смиренно пред Твоим порогом,
Создатель мой, и мудрый Судия,
О как хочу служить Тебе я слогом
(Коль будет воля правая Твоя).

В Твоем Дому служений разных много,
И я с отрадой осознать могу,
Что рифмы такт, благословлéнный Богом,
Несносно тяжек вечному врагу.

Благослови ж, Отец, и даруй силы,
В стихах добро и истину нести;
Да грешен я,- но Ты меня помилуй,
Не забывай в Своих путях вести.

Чтоб не метать потоки рифм пустые,
Прошу Тебя моей опорой стать,
Чтоб слабости свои и думы злые
В стихах (О нет!) другим не передать.

И чтоб гордыня не играла мною,
Сподóби мя смиренья дух стяжать,
Чтоб многих дел, ниспосланных Тобою,
В безумии себе не приписать.

Вот пред Тобой стою, духовно нищий,
Коль воля есть Твоя, благослови,
И напитай меня нетленной пищей,
Чтоб я расслышать мог слова Твои.

Как от горьких скорбей и напастей
Мы стремимся свой кров оградить,
Как в спокойное, нежное счастье
Мы нацелены двери открыть;
Как, тщеславны трудами своими,
Жаждем новых высот и побед,
Как храним свое честное имя
От недоброй молвы и клевéт;
Как заветное здравие плоти
Всеми средствами рады вернуть,
Как в земных утопаем заботах,
Пролагая свой жизненный путь,–
Мы бы так, отвергая надменность,
К Небесам устремиться смогли,
Так хранили бы Господу верность
И Его благодать берегли…

                                         2009
 

Уйти в отрыв, хотя бы на полтрети,
Оставив грусть на долгое «потом»,
Где будущее видится с трудом
И ничего хорошего не «светит»

А ветер дул холодный и серьёзный,
Дрожало от бессилия стекло,
Но это буйство дикое прошло
И появились спрятанные звёзды

Бродяга ум – скиталец любопытный,
Ищи нектар небесный, неземной,
Где дух соединяется с тобой
Душой любви, в ограде слов молитвы!

Ищи нектар небесный, неземной…

Когда задохнешься: зима не прейдет вовек, - 
Замрешь в метели февральской, едва дыша,
Господь тогда претворяет в ручьи снег,
И вновь обретает свою надежду душа.

И чувства бушуют, и мыслям покоя нет,
Но скоро поймешь: пора становиться другим.
Господь тогда претворяет ручьи в цвет,
Как завязь стиха – в поэму, как песню – в гимн.

Забыв о цветах, царивших ранней весной,
На ветках настанет время плодам созреть.
Господь тогда превращает весну в зной,
И зелень высоких трав – в душистую медь.

Но нечем дышать нам, и клонится долу рожь,
И солнце палит, как в пустынях Святой Земли.
Господь тогда претворяет жару в дождь,
Чтоб мы водой живою напиться могли.

Осенних дождей завеса закроет брег
Надежды нашей, и хлябям тем нет конца…
Господь тогда претворяет дожди в снег,
Чтоб паче него убелились наши сердца. 

Когда заря языческого мира
Померкла пред величием Христа,
Низверженные, жалкие кумиры,
Валялись у подножия Креста;
Когда природа Богом освящалась,
И благодать взращала чад своих,-
То бездна ада робко содрогалась
От помыслов, и слов, и дел святых.
Затих мир зла в единственной надежде:
Вдруг… вере в людях суждено остыть,
Когда они, без Бога, как и прежде…
«Богами» сами возмечтают быть;
И, возомнивши о себе высóко,
Остынут сердцем к праведным словам,
И вновь тогда, на алтаре порока,
Отцу греха воскурят фимиам;
И ад вернется к людям с новой силой,
За тенью счастья будут скорби ждать,
И в падшем мире новые кумиры
Во тьму страстей покорных зазывать.
О них на Небе слез прольется много,–
Что путь позора предпочли избрать,
Не возжелавши быть сынами Бога,
Греха рабами поспешили стать.

Я взял у земного храма,
Доверчивый пленник грез,
Божественный белый мрамор,
И бережно в дом принес.

Из камня, душой и силой,
Я создал за много дней
Загадочный символ мира –
Крупицу любви своей.

И знал, что таким он нужен,
В решающий час, когда,
Свой маленький мир, как душу,
Я выставил в зал суда.

Но быстро от грез избавил,
И был приговор мой скуп:
“Он создан совсем без правил,
Уродлив нелеп и груб.”

Я вынес свой мир покорно,
И, словно его грехи,
Невольной рукой, упорно,
Годами стирал штрихи.
…
Но замер пред ним, унижен,
Сгоняя сердечный жар,
Смотрел на меня, обижен,
Прилизанный гладкий шар.
…
Жалея лета и силы,
Я был несдержим и рад,
Загадочный символ мира
Из камня вернуть назад.

Но только не вынес срама,
Надежен и горд в веках,
Божественный белый мрамор
Распался в моих руках...

В душу стрелой рассвета,
В сердце моём лучи.
Силою свежей лета,
Яркой звездой в ночи…

Господи, Ты ли это,
В положенный свыше срок,
Из Своего букета,
Мне подарил цветок?!

И между злом и скорбью,
Сквозь холода и зной,
Я сохраню с любовью
Этот цветок живой!

Ну, а потом при встрече,
Может быть будешь строг,
Плача Тебе отвечу:
Я сохранил цветок!

Апрель. В пасхальных звонах Оптина.
Удар клинка.
Три жизни, три души, три оклика
Издалека!
Как, подающий руку помощи
За бездны край,
Не я, а мне из дали солнечной:
«Не умирай!»
Во тьму мою, в моё бессилие
Лучи любви:
Три лика, три свечи, три имени,
Молитвы три.

Я на могилу красных тюльпанов
Вам принесу с сердцем. Приимите.
Отченька, отче! Благословите!...
Тронет ладони солнце и ветер,
Тихой любовью взгляд Ваш ответит.
Божий избранник, мученик светлый!...
Крест деревянный, дух же бессмертный.
Я в мире дольнем, Вы в мире дальнем.
Благословите звоном Пасхальным.

Защити его, Богородица,
И покровом покрой хранительным,
Тучи грозные распогодятся
Пусть над светлой его обителью.
Утеши его, Боже, скорбного,
Слезы льющего непрестанные,
И подай отпущенье скорое,
Позабыв прегрешенья старые.
Озари его тихой радостью,
Одари его щедрой милостью,
Пусть пути его будут благостны,
А от лютых путей – храни его.
Помоги в искушеньях выстоять
И подай одеянье белое.
Богородица Дево Чистая!
Все Небесные Силы! – Верую!
 

– Завтра едем! – сказал папа за ужином и сделал загадочное лицо.
– В Поросёнки? – догадалась Капа, незаметно отодвигая от себя тарелку.
– Почему в «поросёнки»? – удивился папа.
– Потому, что ты обещал.
Папа и вправду давно обещал свозить её в деревню со смешным названием Поросёнки, чтобы познакомить с бабушкой, которую Капа ещё ни разу в жизни не видела.
– Капочка, тебе, наверное, послышалось. Деревня называется не Поросёнки, а Карасёнки, – сказала мама. – В Карасёнках живёт твоя тёзка.
– Тётка? А я думала бабушка.
– Ты правильно думала, – рассмеялся папа. – Просто карасёнковскую бабушку тоже зовут Капитолиной. А людей с одинаковыми именами называют тёзками.
– А почему деревня называется Карасёнки?
– Потому что она стоит на речке Караське. А в Караське водятся вот такие караси! – объяснил папа и раскинул руки в разные стороны.
Кухня у них была маленькой, поэтому одна папина рука упёрлась в стенку, а другая вылезла в окно.

Здоровенный третьеклассник Вовка Семякин уже и не помнил, кто первым назвал его бандитом. Кажется, тренер по фигурному катанию. В секцию фигурного катания его привела старшая сестра Катя, когда Вовке стукнуло пять лет и он ещё не был таким здоровенным.
– Фактура хорошая! – повертев Семякина, сказал Катькин тренер. – На коньках умеешь?
– А чего тут уметь? – буркнул Вовка и достал коньки.
– Ну, покажи, покажи, – благодушно проговорил тренер и подмигнул Кате. – Только возле бортика, чтоб тебя не зацепили.
В ледовой коробке со зверскими лицами носились взрослые фигуристы. Они подпрыгивали, махали руками и по-всякому раскорячивали ноги. Из-под коньков с противным скрежетом летели белые брызги. Семякин вздохнул и вышел на лёд.
– Ну, давай, – сказал тренер.