Омилия

Ты хочешь быть чистой росою,–
Иль грязью отравленных рек?
Омыться счастливой слезою,–
Иль горечью бед, человек?

Ты хочешь стремиться и строить,–
Иль похотью чувства кружить?
Ты хочешь стать спелой лозою,–
Иль древом бесплодным согнить?

Ты хочешь…
                 Пора возвращаться
Под трепетный ангельский зов,
С духовною ленью прощаться
Во имя священных трудов.

Ты хочешь, 
               старея, 
                        скитаться
Во мраке растраченных лет?
Пора бы в себе разобраться,–
У вечности среднего нет.

Посвящается А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову,и другим поэтам золотого века,трагически завершившим свою жизнь

Поэты века золотого
С огнем негаснущим в груди,
Пылали жизнью вы немного,
Не дотянув до полпути.
Вы оды правде посвящали,
Ее заветный ждали глас,
Но в час сомненья и печали
Она обманывала вас,–
Влекла на ссоры и дуэли,
В объятья ревности слепой…
И вот…
         друзья не доглядели…
И вечен гения покой.
…
А я, любуясь вашим слогом,
Судьбу мечтая обмануть,
Подумал вдруг: 
                      а был бы к Богу
Поближе правды вашей путь,–
Другой бы творчества дорога
Легла… 
            но время не вернуть.

Она всегда с улыбкой припоминала детство, и, не умея рассказывать складно, скупыми словами-штрихами набрасывала его: двенадцать братьев и сестёр, берег озера, особое послушание для неё, младшенькой — плести рыболовные сети. И раннее осознание важности своего труда: плохо сработаешь – голодать семье, а в ней ни много, ни мало – пятнадцать ртов. Всё это отпечатлелось в её душе рельефно, подсвечивая лицо до старости словно бы изнутри.

Мне было десять, бабе Варе – шестьдесят девять, и мы очень дружили.

Я бегала к ней с дальнего края деревни, вскачь и зигзагами, поднимая с дороги песок, а она узнавала меня издали по двум скачущим над клубами пыли косичкам. Мы часто сиживали в этом дворе, я вглядывалась в изрытое морщинами старческое лицо, серые глаза, сложенные на коленях натруженные руки, и голову кружил аромат яблок. Мы очень дружили, почти молча, люди из разных поколений, а может быть, даже и стран. Баба Варя казалась мне почему-то сизокрылой птицей, а перекошенный козырёк над её крыльцом — полуопущенным сизым крылом.

«Не в одном писателе художник пожрал человека»
Ян Парандовский*

«Искусство есть не цель, а путь»
Райнер Мария Рильке

Спать или не спать? — спрашивает себя автор будущего произведения. Если бы знать заранее, что напишешь шедевр, то…

Но так ли все однозначно, даже если точно цена жертвы (малой или великой) — шедевр?

Дело делай, а Бога не забывай

А послушайте же, детки, бабку Марью, рассказчицу. Жила в чащобе на лесниковом подворье Дарьюшка, сиротка. Доброй Даша росла. Любила под зиму сено лосям да кабанам в кормушки закладывать. Сама влезет на елку и любуется, как зверье лесное кормится. А сколько зверенышей больных да подбитых выходила – и не сосчитать. Дед Лексей хвалил ее: «Блажен, ибо скота милует…» В школу приходскую Даша урывками бегала, да от ребят не отставала – прилежная, слышь, была да умненькая. Одно плохо, в церковь редко Дарья захаживала. Священник, отец Василий, укорил ее раз: «Ты, Дарьюшка, добрая девочка и смышленая - что ж ты Бога-то забываешь! На молодых ногах тебе добежать на село – не то что деду Алексею… Православный христианин в храм Божий не только на Пасху да на Рождество появляется.» А Дарьюшке все недосуг – то с дедом на новых делянках лес сажает – сосенки молодые да елочки в грядах, то егеря понаедут – корми их всех!

Был в Скиту у аввы Силуана ученик по имени Марк. Этот юноша из знатного рода раздал нищим все свое имущество и пришел жить в монастырь. А так как он был прекрасно образован, то получил в монастыре особое послушание — переписывать богослужебные книги.
Кроме Марка, у старца было одиннадцать других учеников, но чаще других авва Силуан беседовал со своим писцом, находя в этом для себя большое утешение.
И дошло до того, что другие ученики стали роптать на своего учителя и поговаривать, будто авва Силуан завел себе любимчика.
Услыхав такие речи, монахи выбрали трех самых почтенных старцев и послали их к авве Силуану, чтобы тот объяснил: почему он больше других любит своего ученика Марка?

Молча выслушал старцев авва Силуан и повел их в кельи своих учеников.
— Брат! Пойди скорее сюда! Ты мне нужен, — повторял авва Силуан, стучась по очереди в каждую из дверей.
Но никто из учеников не спешил ему открывать: кто-то в этот момент пел псалмы и не хотел прерываться, другой старательно плел веревки и боялся из-за поспешности испортить все рукоделие.

Дождь лил не переставая. Туча опустилась низко над землей, и крупные дождевые капли, щедро поливали кусты, низко опустившие свои ветви к самой земле, пригорки с пожухлой травой на вершинках, пыльную дорогу, в один миг ставшую грязной и непроходимой. Дождь упруго хлестал по плечам сидевшего на корточках старого человека, стекая за шиворот холодными каплями.

Старик, казалось, не замечал ничего вокруг: ни дождя, ни порывистого ветра, ни ледяных струек, текущих по его спине.
Он, не отрываясь, смотрел на свеженасыпанный холмик земли, на одинокую ветку сирени, у подножия могилы, вбитую хлесткими струями в глину, и по его щекам, смешиваясь с дождем, текли слезы.

16 апреля, среда.

Встал в 6-25. Дима всю ночь ходил, не спал. Дверь била до утра. Сколько он выпил кофе накануне – даже он не скажет. Но в каждую чашку – 2 с верхом чайные ложки кофе и три сахара. Я, поддавшись соблазну, выпил вчера две таких чашки. Тяжесть в области сердца чувствовалась весь вечер и ночью.
Дима с утра богомудрствует. Позавтракав, философствовал в коридоре с Тамарой. Всё со смехом. Старец Иона из Одесского монастыря сказал ему, что он богоизбранный человек. Я никак до сих пор не могу его понять, но все, что он говорит – настолько проникновенно и «мудро», что теряешься. И это в 21 год!

(на день рождения друга)

Мир прекрасен, за всё слава Богу!
За любовь, за друзей и подруг,
И за то, что ты есть тут, Серёга,
Добрый мой и отзывчивый друг!

Кто сказал, что друзей не бывает,
А любовь – это призрачный сон?
Я сегодня друзей обнимаю
И люблю, потому что влюблён!

Помнишь день, на себя не похожий,
Я разбитый, страдая, лежал
И, как ангел небесный, Серёжа,
Ты тогда мне всё сердце отдал?

Я хочу, чтобы свет между нами
Не накрыло земной суетой.
И ещё, друг, скажи своей маме –
Она может гордиться тобой!

Пусть сегодня твой ангел-хранитель,
Улыбнётся на Небе, с тобой
И любовь не покинет обитель,
Что у нас называют душой!
2009

За окном медленно проплывали поля, бедные лесочки, деревеньки. Под стук колес хорошо дремалось. Апрельское солнце приятно согревало лицо девушки, и хорошо ей было думать, что вот скоро Пасха, а там и лето со всеми его чудесами… Пассажиры на нижних полках еще и познакомиться не успели, а речь уже шла о судьбе России. Бледные и слегка взвинченные от весеннего авитаминоза, они видели всё соответственно – мрачно и безнадежно. Говорили о потере нравственных ориентиров, которые передавались когда-то от бабушек внукам.
- Да чего там , включите телевизор и все понятно, - махнула рукой учительница истории, сидевшая слева у окна, и сердито отвернулась от собеседников.
В купе стало как-то особенно тягостно, даже зубы заломило. Все уставились в окно, а там как нарочно – оголившийся из-под снега прошлогодний мусор да неухоженные убогие деревни…Так в тишине прошло несколько минут.
Вдруг с верхней полки раздался чистый и сильный девичий голос:
- И все-таки я с вами не согласна ! Не согласна , и всё!

Вспомнить впечатления своего детства так, как это сделал И.С.Шмелёв, все равно, что « вспомнить» язык деревьев или птиц, как будто Дух Святой водил пером писателя, поэтому и кажется, что «Лето Господне» написано то ли гениальным ребёнком, то ли Ангелом. Недаром книгу называют праздничным «акафистом» Святой Руси, задушевной песней, заветной молитвой.

Ни одна встреча в нашей жизни не происходит случайно (будь то человек или книга), так и Шмелёв вошёл в мою жизнь тогда, когда я так остро переживала состояние, которое теперь бы я назвала ощущением «богооставленности», а тогда, в конце 90-х — чувством невыразимой тоски, растерянности, придавленности. У меня пропало тогда ощущение Родины, моя повседневная жизнь , с её бытовыми подробностями, угнетала меня, и еще была смертельная болезнь мамы и предчувствие скорого сиротства.

…— Что-то я немного устал, — сказал Сверчок, — Может кто-то ещё хочет рассказать? Я с удовольствием послушаю.
Сверчок поудобнее устроился на своем барабанчике.

— Может быть я? - послышался чей-то тихий, похожий на хрустальный звон голос.

Это был голос Хрустального Ангела. Старинное ёлочное украшение — он был уже не тот , что прежде. Когда-то золотой нимб ему заменила медная проволочка. Чьи-то добрые руки аккуратно приклеили отбитые кусочки хрусталя. И всё-таки это был настоящий Ангел, и никто в целом мире не усомнился бы в этом !
Заглянувшая в окошко Звезда, мерцала, загораясь то на нимбе, то на хрустальных крыльях Ангела. Меня охватила волна необыкновенного счастья, которое испытываешь лишь в детстве — возле своей первой Рождественской ёлки…

— Я тоже могу рассказать одну историю, — Ангел улыбнулся и доверчиво посмотрел на нас.

10 апреля, четверг

Четвертая неделя Великого Поста. С утра дымка, но день рождается ясный. На земле с рассветом лежал иней.
Встал в 6-20. Это поздно. Паломницы с 5 утра на службе. Главный бухгалтер Тамара в трапезной кормит Юлю, собирает в школу. У Юли в селе мать. Но она пьет, «гуляет». Девочку приютил о.Феодосий. Одевает, подкармливает, воспитывает. Девочка интересная, но с характером. Выглядит хорошо. Брат её предоставлен сам себе, не учится, может при случае украсть и не поддаётся пока влиянию настоятеля. Иногда забегает с дружками в церковь, чтобы получить конфет от паломников. Сам же настоятель не балует эту компанию, но и не отталкивает, а ставит условия для исправления.
К 8 часам пришли строители. Одна бригада продолжает возводить стену монастыря, другая отделывать комнаты в гостинице (братском корпусе), т.е. у нас. Евроремонт. Работают, кажется, по договору, но вчера о.Феодосий сказал, что будет набирать постоянных рабочих.

“Подадите в вере вашей добродетель, в добродетели же разум, в разуме же воздержание, в воздержании же терпение, в терпении же благочестие, в благочестии же братолюбие, в братолюбии же любовь…”

(Иеромонах Сергий - бывший боярин Федор Михайлович Салтыков, основавший в 1650 г. на Смоленщине Крестовоздвиженский Бизюков монастырь. И передал в его вечное пользование имение свое - село Бизюково, со всеми крестьянами и землей. Монастырь был ставропигиальный, и в 1803 г. с перенесением его в Херсонскую губернию на Днепре близ г. Берислава упразднен. Здесь и утвержден был Cвято-Григорьевский Бизюков мужской монастырь.)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ,
В которой мы узнаём о том,
как грустно и одиноко быть упрямым

Когда солнышко проснулось, оно сразу заметило, что Бинк всё ещё спит под кустом. Тогда оно послало к нему солнечного зайчика. Зайчик запрыгал по мордочке Бинка и разбудил его.

Маленький Опоссум открыл глаза и навострил уши. За кустами кто-то шевелился. «Наверное, КТО-ТО СТРАШНЫЙ»,— подумал Бинк и сел.

Под ним громко хрустнула ветка. И КТО-ТО СТРАШНЫЙ затих. Бинк тоже затих, потому что испугался.

Потом из-за куста показались рожки. За ними – большой испуганный глаз. А за ним — голова козлёнка.

— Ох! — сказала голова.— Это ты?

— Да,— с облегчением вздохнул Бинк,— я.

— О! — сказала голова козлёнка.

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
В которой Маленький Опоссум оставляет свой домик и отправляется в путь

На берегу маленького ручья стоял симпатичный домик. С настоящей трубой и соломенной крышей! А жил в нём Маленький Опоссум по имени Бинк. У опоссумов передние лапки — совсем как ручки, с розовыми ладошками, а на животе — кармашек.

Да вот и он, собственной персоной.

Маленький Опоссум сидел однажды на берегу родного ручья с грустным видом. Нос он опустил почти к самой воде. А ушки свесил до самого носа. Грустно, когда ты больше всего на свете хочешь найти друга, а он никак не находится!

Беда, 
       когда считают мудрецом,
Того, кто словом складным поучает,
И, восседая с праведным лицом,
На все вопросы ясно отвечает.

Легко увлекшись сладостью речей,
Не ведает к совету приходящий,–
Не здесь исходит Истины ручей,
И тот мудрец – пустой, ненастоящий.

Пускай умом земным не обделен,
Великих знал, находчив и начитан,–
Но он лукавой гордостью пленен,
И на тщеславьи призрачном воспитан.

Твердит молва: советом может он
Устроить жизнь свободною и звонкой,–
Но сердцем падким сам он увлечен
Игрой страстей, чарующей и тонкой.

К нему текут потоки слез людских,
В нем видят свет, влекущий от напастей,–
Но он, немало пользуясь от них,
Ведет в тупик греха и сладострастья.

Считает он, что славный мир творит,
Что приходящих верным словом лечит,–
Но дух его, надменный, отстоит
От Истины Божественной далече.

Когда о прошлом судим свысока,
Клеймим людей, и общества пороки,
Но не стремимся извлекать уроки,–
Пройдут в бесплодном чаяньи века,
Но вод греховных не сойдут потоки;
Пока добром живем лишь иногда,
Пока любви порывы одиноки,–
Светлее мир не станет никогда.

                                      2009 

Дорогие омилийцы, позвольте передать пламенный привет от участников VII международного литературного фестиваля им. Максимилиана Волошина и добавить к этому строки, написанные в садике, где стоит дом поэта…

…Бледно пишет акварели
Эта бледная весна.
Максимилиан Волошин

* * *

Прекрасен киммерийский май,
Но и сентябрь ничуть не хуже,
Когда серебряные лужи
Небесную откроют даль.

Качает осень колыбель,
Но песня летняя не спета,
Поскольку с песнями поэты
Летят в сентябрьский Коктебель.

Туда, где в море Карадаг
Забрёл задумчиво по пояс
И ямбами слагает повесть
О грустных зимних холодах.

Но нам пока ещё тепло:
Нас к огоньку собрал Волошин,
Мы угли в очаге ворошим,
Звучат стихи, звенит стекло…

4 сентября 2009