Омилия

29 ноября 2010, на 74-м году жизни ушла из жизни Белла (в крещении Анна) Ахмадулина. Она принадлежала к поколению «шестидесятников», став одним из самых ярких его представителей. Наряду с ней в числе самых известных писателей-шестидесятников обычно называются Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Римма Казакова, Андрей Битов, Василий Аксенов и другие. Ахмадулина является членом Союза российских писателей, исполкома Русского Пен-центра и ряда других организаций. Она награждена несколькими орденами, в частности, «За заслуги перед Отечеством II степени» и «За заслуги перед Отечеством III степени». В 2004 году она стала лауреатом Государственной премии в области литературы и искусства.

Подразделение литературы на поэзию и прозу началось с появлением прозы, ибо только в прозе и могло быть произведено. С тех пор поэзию и прозу принято рассматривать как самостоятельные, вполне независимые друг от друга области — лучше: сферы — литературы.

Во всяком случае, «стихотворение в прозе», «ритмическая проза» и т. п. свидетельствуют скорее о психологии заимствования, т. е. о поляризации, нежели о целостном восприятии литературы как явления. Любопытно, что подобный взгляд на вещи ни в коем случае не
навязан нам критикой, извне. Взгляд этот есть, прежде всего, плод цехового подхода к литературе со стороны самих литераторов.

«Я очень люблю искусство, только не современное» — слово не только обывателя, но, бывает, и большого художника, но неизменно — о чужой отрасли художества, живописца о музыке, например. В своей же области крупный художник неизбежно современен, почему — увидим дальше.

Нелюбовь к вещи, во-первых и в главных, есть неузнавание ее: в ней — уже знаемого. Первая причина неприятия вещи есть неподготовленность к ней. Простонародье в городе долго не ест наших блюд. Как и дети — новых. Физический отворот головы. Ничего не вижу (на этой картине) и поэтому не хочу смотреть — а чтобы видеть, именно нужно смотреть, чтобы увидеть — всматриваться. Обманутая надежда глаза, привыкшего по первому взгляду — то есть по прежнему, чужих глаз, следу — видеть. Не дознаваться, а узнавать. У стариков усталость (она и есть отсталость), у обывателя предустановленность, у живописца, не любящего современной поэзии, — заставленность (головы и всего существа) — своим. Во всех трех случаях страх усилия, вещь простимая — пока не судят.

«Той, хто уважно й гаряче береться за спасіння своєї душі, подвизається,
процвітає, плодоносить, живиться духовно й радується ангельски»

Люди забувають про тих, хто страждає

— Геронде, колись ви говорили про те, що наскільки уникаєш розради людської, настільки приймаєш божественне. Так ось чому, коли ти голодний, то краще відчуваєш молитву?

— Так, але, крім того, і один голодний розуміє іншого. Ситий голодного не розуміє. Я чув, що в якомусь місті викидають їжу, а трохи далі живуть переселенці з Росії, які не мають що їсти. Ці нещасні туляться в якихось теплицях, у сараях з жерсті. Припустимо, що ті, хто викидає їжу, не знають про те, що поруч з ними є люди, які мають потреби. Але чому ж вони не питають, щоб дізнатися? Викидають їжу! Ми не даємо навіть того непотрібного, що в нас є. Коли одна людина не може купити необхідне їй, а інша має речі, які сама не використовує, і не дає їх тому, хто потребує цього, то це гріх. Для мене це найбільша мука. Христос скаже нам на Страшному Суді: «Я був голодний, а ви не дали мені їсти» .

Познал я из своего опыта, что в этой жизни люди разделяются на две категории. Третьей не существует: или в одной будет, или в другой. Итак, одна категория людей подобна мухе. Муха имеет следующую особенность: летит всегда и садится на все грязное. Например, если в саду много благоуханных цветов и в углу сада животное сделало нечистоту, тогда муха, пролетая по прекрасному саду, пролетит над цветами и не на один из них не сядет. Только когда увидит нечистоту, тогда сразу спустится и сядет на неё и начнет копаться в ней, наслаждаясь зловонием, возникающим от ворошения, и не может оторваться.

Если бы ты ее поймал, и она могла говорить, и спросил, не знает ли она, где здесь розы, то та ответила бы, что не знает, что это такое. «Я, — скажет, — знаю, где есть помойки, туалеты, нечистоты животных, столовые, грязь». Одна часть людей похожа на муху. Это категория людей, которая научилась думать и искать злое, не зная и не желая никогда стоять в добре.

Когда мы в редакции «Православия в Украине» готовились к юбилею Предстоятеля, сама собой родилась идея конкурса «Моя первая встреча с Блаженнейшим». Ведь Архипастырь — личность выдающаяся и знаковая не только в жизни нашей Церкви и страны, но и каждого из нас. Уже 18 лет он совершает служение как Предстоятель, несет свет веры и Истины, предстоит в молитве за наш народ, и все мы, особенно в храме, молясь «о господине и отце нашем», это чувствуем.

Все эти годы Архипастырь обращается к нам со словом проповеди, утешения, поддержки и благовествования. Мы посчитали, что настало время и нам рассказать свою собственную историю о нем, ведь первая встреча с Предстоятелем, какой бы давней или мимолетной она ни была, наверняка стала памятной и значимой в жизни каждого. И конкурс, промежуточные итоги которого уже подведены, положил начало этому летописанию.

22—23 ноября в Киеве прошли торжества в связи с 75-летием Предстоятеля Украинской Православной Церкви Блаженнейшего митрополита Владимира. Праздник был достаточно скромным: публику не удивляли дорогим фуршетом, красочным шоу или исполнителями первой величины. Нескромным можно было назвать лишь состав участников юбилея: на нем присутствовали иерархи всех крупнейших Православных Церквей мира.

Но главное в этом мероприятии — общий дух. Это дух искренней, неподдельной любви. Любви к Богу и к одному человеку. Человеку, который любит Бога и людей больше самого себя.

И даже речь митрополита Одесского и Измаильского Агафангела, которая, увы, была несколько официальной, все равно была вполне искренней. Когда владыка сказал Блаженнейшему: «Вы являетесь духовным лидером украинского народа», — эти слова мог бы повторить каждый сидящий в зале человек.

Русский писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился 30 (17) мая 1892 года в урочище Осеки недалеко от Калуги в семье Сергея Никитича Соколова (от имени деда вторая часть фамилии: Микитов), управляющего лесным имением. Его детские годы прошли в лесной смоленской деревне Кислово, на родине отца. В 1903 году Соколов-Микитов поступает в Смоленское Александровское реальное училище, откуда исключен в 1910 году из 5 класса «по малоуспеваемости и за дурное поведение» («по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям»). В том же году переехал в Петербург и поступил на четырехлетние сельскохозяйственные курсы Главного управления землеустройства и земледелия.

Интервью с И. Соколовым–Микитовым (1969). Беседует Ю. Коваль

— Иван Сергеевич, когда читаешь любые ваши вещи — «Детство», «Чижикову лавру», морские рассказы или очерки о путешествиях, — волей-неволей приходишь к выводу, что вы никогда ничего не придумываете, а пишете только о том, что видели и пережили.

— Я никогда не считал себя сочинителем и действительно никогда не выдумывал того, о чем писал.
Аксаков когда-то сказал, что он не умел выдумывать, а когда пытался — у него не получалось. Что-то такое есть и во мне.
Большинство моих рассказов — это все то, что я пережил и видел, и даже имена героев почти всегда подлинные. Я писал о тех людях, которых встречал, с которыми знакомился и которых любил.

— Очевидно, именно это главное качество вашей прозы — подлинность героев и событий, автобиографичность.

Матушка Юлия, жена мученически погибшего 19 ноября 2009 года священника Даниила Сысоева, согласилась поделиться своей памятью о муже. Разговор задумывался как интервью, но перерос в откровенный монолог, в канву которого вплетен личный дневник Юлии Михайловны.

— Воспоминания событий годичной давности — это очень тяжело. Раны остались, и сердце испытывает боль.

Тот вечер я запомнила почти поминутно, — даже, то, что покупала в магазине, что думала, когда ехала домой. Мой последний звонок ему, и последние его слова: «Минут через сорок». А через сорок минут эти холодные гудки в трубке — он больше не ответил. Я позвонила ему через пару минут после выстрела. А потом эта первая страшная ночь: храм, милицейское оцепление, допросы, лужа алой крови на полу. Его недопитый чай в кабинете, открытый ноутбук. Бессонная ночь, рассвет и дальше — сплошной ужас. Вот отрывки из моего дневника, мемориала тех скорбных дней.

19 ноября 2009, 12–43