Омилия

Я -  фарисей,
я не таков как все другие:
пощусь, молюсь,
веду благую жизнь.
И я мытАрь,
глаза поднять не смею,
прости, шепчу,
мой Бог, будь милостив.
Великий я гордец,
мне трудно горбить плечи,
а осудить других
мне кажется - пустяк.
И я смиренный раб,
поклоны меня лечат,
бью в грудь себя в слезах:
я грешник, я – червяк.
Я – мытарь?
Фарисей?
Я  фарисей и мытарь:
как падаю – воплю,
как встану – бью других,
я плачу,
я смеюсь,
терплю,
и ненавижу,
люблю,
корю,
молюсь,
я совмещаю их.

Перебираю архивы и натыкаюсь иногда на такие сердечные факты... Рассказала бывшая сотрудница Людмила Попова. Свёкор её с Алтая. Четыре его брата жили с отцом под одной крышей. Отец — непререкаемый авторитет в семье, как и мать. Сыновья заикались, мол, не лучше ли каждому вести отдельное хозяйство? Но отец исходил из принципа — коллективный труд продуктивнее. Считал, разбежавшись по своим углам, столько не наработаешь, как мощным, хорошо организованным сельхозпредприятием. Пресекал на корню частнособственнические разговоры сыновей о разделе. И только угроза раскулачиванья в период коллективизации заставила отделить сыновей. Но поздно спохватился, раскулачили всех поодиночке.

Стальная конница рвет пространство
На клочья слов откровенной лжи,
И нет, не будет ни постоянства,
Ни легкого трепета у межи.

Ни тайн ростков, что объяли кольца
В надежде жизни, — порыв тот смолк,
И горечь пьют под подливой солнца,
И правит бал одноглазый волк.

И грубый раб, разминая глотку,
Охает матом и явь и высь,
И пустят слово на перемотку,
Для сна всех падших, что отреклись.

Эпиграф:
Тили-тили-тесто –
- жених и невеста.

Теле-теле-теле-тесто –
- конкурсантка и инвестор.

Теле-теле-теле-пицца–
- генпродюсер и певица.

Теле-теле-теле-крендель –
- супердива энд бой-френды.

Теле-теле-теле-пышка –
- примадонна и мальчишки.

Теле-теле-теле-сушка –
- позабытая старушка…
 

У глупости сегодня пир:
Меню обмана так богато!
Но только вот огромен мир
Людей, ей не отдавших плату.

Постой, очнись! Идет распил
Под барабанный рев шаманов,
И душ, и стран, и гордых спин
На дырки в порванных карманах.

Идет война, и в дверь стучат
Солдаты хищников - узнали?
Им все едино – точно часть
Их душ давно из ржавой стали.

Не геройствовать, не юродствовать
не торгашествовать лицом,
прикрывая личину насущного —
чтоб не стать лжецом-подлецом.

Все дороги — сквозь правды
к истине,
все любовии — ко Христу.

Мой Господь призывает свидетелей,
низвергающих гордецов:

приносите лишь правду ближнему,
чтоб спасти его из обиженных.

Во свидетели призывает Бог
всех, кто лгать любимым не смог.

(Ксении в день Ангела посвящается)

Бывает часто в жизни бренной —
Душа взывает к небесам.
И с бесконечною вселенной
Сливаясь, волю даст слезам.

Молитву Ангелу святому
В час искушений вознесёт.
И словно сáмому родному
О всём поведает, шепнёт...

Как будто спящего младенца
Коснётся Божия Рука:
В безмолвии больного сердца
Печаль растает, как снега...

Мука: присвоить все то, что является слухом,
жизнью, письмом и судьбой не твоею, чужою;
повелевать, оставаясь за ширмою буквой,
острою линией, ею пронзая порою;
отзвук копировать, не ощутив края бездны,
ад не изведав, в него не умея поверить,
жертву считая слепой и совсем бесполезной, —
быть судией и ущербною мерою мерять?
Так, берега расходясь, оставляют породу,
ил от ушедшего времени, пламя узора,
лица, которых не знал и не видел ты сроду,
слухи, обман и неправедность тайного взора.
Вздох и смиренный уход означают прощенье,

Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако когда семья в полном составе сидела за обеомидом, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная дама лет пятидесяти, недовольно поморщилась и покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, дородного тридцатилетнего брюнета с восточными чертами лица и скучающим взглядом. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру, девятнадцатилетнюю Женю, мотнув головой в сторону звонившего телефона. Вскочив с места, Женя подняла трубку:

— Алло! Здравствуйте… Мам, это тебя…

Привокзальной площади

На моей ладони вечер,
Городской и разноцветный,
Танцевал легко, беспечно
Под мелодию из света.

Всё крепчал мороз крещенский.
Фонарей краснели щёки.
И в невидимом вращенье
Лился вечер светлоокий.

Зажигало небо свечи.
Суета стихала мирно…
На моей ладони вечер
Танцевал в объятьях лиры.

Глава 5 НЕБЕСНАЯ

Мир не содрогнется от чьей-то частной боли. Он несет свои равнодушные потоки, не внимая комариному писку кричащей души. Человек, предоставленный в страдании самому себе, неизбежно начинает мельчать в собственных глазах. Упоение успехами, надменность, самоуверенность — всё тает в одночасье, оставляя за несчастным лишь одно безусловное право — право страдать. Обмельчавший человечек пытается подняться, по старой памяти уповая на собственные силы. 

Он всё еще горделиво машет ручонками, не замечая, что безнадежно вязнет в липкой паутине уныния. В конце концов, он теряет последние крохи самостоятельности и покорно сдается отчаянию. Этого может не произойти в том случае, если за отчаявшегося есть, кому помолиться.

Я — наркоман. Наркотик мой — общенье
(С младенчества посажен на иглу).
Меня не ждет трагедия паденья,
Пока спускаюсь я в сообществ мглу.

Сотрудничать, всегда, любой ценою,
Сколачивать союзы и кружки!..
Без них — что я могу, чего я стою? —
Возможности мои невелики.

Я изучу науки, чтоб общаться,
На кафедру взойду, чтоб говорить.
Дискуссии — вот подлинное счастье,
И многословье — Ариадны нить!

Солдати ВВ та спецназу,
Бійці батальйонів і рот!
На вас йде фашистська зараза,
А не український народ.
Народ України за вами,
Для нього ви — рідні, свої.
А мутять далекі «Обами»
І наші обам холуї.
Ні! Служите ви не режиму,
Не слухайте зрадницьких слів,
Отам, серед лайки і диму,
Ви — захист дітей, матерів.
Твій ворог, солдате, синочку,
Лице не покаже в бою,
Та знай, що забрати він хоче
І землю, і душу твою.
Він хитрий, він підлий, він справжній,
Ненавидить нас сотні літ.
За нього «писаки» продажні,
За нього Європа і світ.
Всі «геї» і «сери», і «герри»,

Рассвет стоит на паперти смущённый,
Краснеет, не решается войти.
Сияет, благодатью освещённый,
Лазурный храм для сбившихся с пути.

Внутри покой, незыблемый, глубокий.
Святые кротко молятся за нас.
И небо рядом. Ангел синеокий
Встречает каждого в сей ранний час.

Рассвет пришел с палитрой, полной красок,
Коснулся кистью окон Алтаря,
И, словно из старинных русских сказок,
Явилась долгожданная заря.

Люди доверчивы, как овцы, и конформны, как волки. (Карл Ван Дорен)

Вместо смысла — «хлеба и зрелищ»

Однажды моя четырёхлетняя дочь, увидев на экране телевизора перемещающиеся снизу вверх титры, спросила меня:

— Мама, а кто переставляет буквы внутри телевизора?

Меня нисколько не рассмешило недоумение ребёнка: пытливый детский ум искал ответ на многие вопросы. А как часто задаём вопросы мы, взрослые люди? Как известно, часть вопроса уже содержит вектор, направленный на поиск решения. Но вот в чём проблема — мы разучились искать, спрашивать и анализировать.