Илья Латыпов

Мне нравится такое определение критического мышления: «разумное рефлексивное мышление, направленное на принятие решения чему доверять и что делать». Есть еще одно, более подробное, хотя и громоздкое: «интеллектуально упорядоченный процесс активного и умелого анализа, концептуализации, применения, синтезирования и/или оценки информации, полученной или порождённой наблюдением, опытом, размышлением или коммуникацией, как ориентир для убеждения и действия». Общее здесь — способность давать оценку полученной информации относительно того, доверять ей или нет.

Способность критически мыслить не стоит возводить в абсолют, так как в таком случае она перерождается в гиперкритицизм — такую позицию, по которой любое новое знание есть неверное, потому что противоречит «уже установленным фактам» (а подлинно новое обязательно в чем-то будет противоречить старому). Другая грань некритического мышления — легковерие, т.е. «новое знание — очень интересное, оно опровергает догмы, и уже поэтому — достоверное».

На всякое действие есть противодействие. На деформирующее давление системы уничтожения личности люди пытались отвечать. Получалось по-разному. При осмыслении стратегий сопротивления можно отметить две их основные линии, которые иногда пересекались, но чаще шли порознь. Их можно условно назвать «стратегиями выживания организма» и «стратегиями сохранения своего Я». И снова — они довольно универсальны, и в разных вариациях проявляются везде, где человек сталкивается с системой, пытающейся его перемолоть.

Готовясь к публичной лекции по психологии личности, я просматривал выдержки из книги психоаналитика Бруно Беттельгейма «Просвещенное сердце». В ней он описывает свой опыт узника концлагерей Дахау и Бухенвальда, в которых он был в 1938–1939 годах, а также опыт других людей, столкнувшихся с системой уничтожения человеческого достоинства позднее, когда нацисты «раскрылись» на полную мощь. Делал пометки, выписки, и в итоге получилась эта статья.

Меня интересовал психологический аспект того, что творилось в концентрационных лагерях. Как нацистская система ломала личности, как личности противостояли системе и чудовищно деструктивному психологическому полю, какие стратегии использовали и как они деформировались. В конце концов, личность — это и есть наши стратегии адаптации к существующему вокруг миру, и от того, какой он, этот мир, во многом (но не во всем) зависит то, какие мы.