Увидел я зигзаги на оконных стеклах
Колеблющихся веток, линий проводов сети
На фоне неба хмурого и туч поблеклых,
В причудливом рисунке детском взаперти.
А были в юности мои пути свободны,
Бродил я в самости запутанных дорог,
Немало веток изломал я в дебрях непроходных,
Истратив сил, вернулся к дому на порог.
Теперь смотрю в распахнутое сердце,
Изглажу в нем я хитростный зигзаг.
Сплету крест-накрест с веток гибких дверцу
И затворюсь, оставив позади неверный шаг.
Организаторы убеждены, что центр позволит эффективно изучать русский язык и культуру России на основе прогрессивных методик.
Центр русского языка, созданный совместно с фондом «Русский мир», открылся в столице Каталонии. «Это международный культурный проект, осуществляемый в партнерстве с ведущими мировыми образовательно-просветительскими структурами», сообщили в «Доме России в Барселоне», на базе которого и возникла новая структура.
В ходе открытия центра также состоялась презентации удаленного доступа к электронным архивам Президентской библиотеки и совместного проекта «Дома России» и филологического факультета МГУ — «Интерактивная лаборатория». Обе инициативы нацелены на максимальное расширение спектра услуг, предоставляемых Центром русского языка, где с 4 февраля уже начались занятия. В частности, здесь состоялся мастер-класс по русскому языку, посвященный наиболее распространенным проблемам письма и фонетики, с которыми сталкиваются иностранцы во время обучения.
Если ты с Богом, чего же бояться?
Светлою радостью очи лучатся.
Если ты с Богом, унынья не надо!
Пост и молитва, твой свет и отрада.
Если ты с Богом, все козни людские
Мимо пройдут, как валы грозовые.
Если ты с Богом, беспомощна злоба.
Вера с Надеждой — твой посох до гроба.
В России почти не читают современных авторов, всецело отдавая предпочтение классической литературе, говорят результаты опроса «Левада-Центра». По мнению британской The Guardian, единодушная любовь к классике объясняется влиянием образования, которое заставило россиян в выборе книг полагаться на «одобренное властями» мнение. Именно поэтому современные российские авторы, чья точка зрения расходится с официальной, в список не попали.
Результаты недавнего опроса, проведенного «Левада-Центром» среди 1 600 россиян, показали, что в путинской России не слишком жалуют современных писателей, и на то есть свои причины, отмечает The Guardian.
Когда россиян попросили назвать великих российских писателей, все единодушно — и «вполне предсказуемо» — обратились к классике, обеспечив первенство в литературном списке лучших Толстому, Достоевскому и Пушкину. Неудивительно и то, что список получился «почти исключительно мужским»: в нем едва ли найдется несколько женских имен.
Что за мода — кичиться безбожьем,
Пустотою греметь и греметь?!
Чтобы жить нам жизнью неложной,
Веру надо в сердце иметь.
Надо всем обрести пониманье:
Мы — лишь рябь на великой воде.
Надо нам принести покаянье, —
Или быть всеобщей беде.
Или мы прикоснуться не сможем
К Божьей истине никогда.
Словно листья, с ветром дорожным, —
Час пробьет — улетим в никуда.
Не допусти кровопролитья,
Не дай невинных погубить.
Не дай нам, суетным, забыть,
Что искра Божья в нас сокрыта.
Не допусти кровавых дней,
Междуусобиц, столкновений.
За грешных за твоих детей
Молю смиренно на коленях.
Пусть не пойдет на брата брат,
Ведь были мы дружны когда-то:
Мордвин, украинец, бурят
И русский паренек с Арбата.
Разума вечный лёд.
Долгие ночи.
Знаю, что всё пройдёт —
Хочешь не хочешь.
Знаю — всю жизнь грешу,
И не скрываю.
Душу карандашу
Вновь доверяю.
Мыслей ночных излом,
Как откровенье:
Здесь — на земле — мой дом
Только мгновенье…
Болезни, напраслины, скорби —
То вехи на узком пути.
Просила смиренья — смиряйся,
Просила терпенья — терпи.
Просила любви — так люби же,
Кого и любить — то нельзя.
Тогда Господь станет ближе
И не оставит тебя.
Затворенный души моей сад
Уже яблок гранатовых полон.
Напоенный, томлению рад,
Утренеет молитвой безмолвной.
Кротость в тиши голубиная,
И готово сердце, готово,
Перебираются гусли старинные
Для песнопений для новых.
Земное счастье выстроить спеша,
Мы служим Богу хлáдно, «как придётся»,
И в жажде Света в нас тревожно бьётся
Больная, беззащитная душа.
А если ждёт обильных лет чреда
И жить легко? — Мы рано торжествуем:
Богатства плоти растворятся всуе.
Лишь праведность пребудет навсегда!
8.03.2012 г.
Так воскликнул в 1818 году, дочитав последний из недавно вышедших восьми томов «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина, самый, наверное, пёстрый и шальной граф Российской империи Фёдор Толстой, прозванный, к слову, Американцем. Нет-нет, он не пылал любовью к молодой североамериканской республике, лишь какое-то время пожил на одном из островов Русской Америки, взашей согнанный с корабля капитаном Крузенштерном за непристойное поведение с пьянками и дебошами. И Россию-Матушку он по-своему любил и не рвался из неё. Ключевое, конечно же, в его восклицании слово — «Отечество».
«Отче» — «Отец» — «Отчизна» — «Отечество», — извечный смысловой ряд, который, оказывается, может прерываться и сокращаться. Прерываться и сокращаться либо для некоторых из нас, либо даже для какого-то слоя населения или же для целой эпохи жизни государства и народа. Сумасброду и неприкаянной душе Фёдору автор «Истории» по-отцовски заботливо и благовестно словно бы нашептал, как сиротинушке, что у него, как и у любого другого человека, есть отец. И тридцатишестилетний детинушка Федя, начав читать первый том, к восьмому, по крайней мере для самого себя, в своих ощущениях, обратился в Фёдора Иваныча, отныне знающего и накрепко помнящего своё родство, потому что нашёл, хотя и нежданно-негаданно, но нашёл-таки, Отца-Отечество.
В эти же годы сам Н.М. Карамзин упрекал своих сограждан в том, что «мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России…»
В начале 80-х я, молодой рабочий-строитель и одновременно студент-заочник литературного факультета, впервые целиком прочитал «Тихий Дон» и меня неожиданно потрясло, что я современник Михаила Шолохова.
Я — современник Михаила Шолохова? Я, именно я современник его? Да что за казусы или, напротив, презенты судьбы?
Меня дивило и пьянило, что я живу всего-то в каких-нибудь нескольких тысячах километрах от него, от благословенной Вёшенской, что, в сущности, я могу поездом или самолётом приехать к нему и — поговорить с ним, если повезёт, или же посмотреть на него издали, в конце концов, подышать тем же воздухом, которым дышит и он, пройти по той же земле, по которой и он ходит, пожить вблизи от него в тех секундах, минутах и часах, в которых и он сейчас живёт.
Мы не сознаемся ни себе, ни другим, до какой степени мы доступны привязанностям. Наперекор эгоизму, остужающему землю, как северные ветры, стихия любви своею божественною атмосферою обтекает весь, род человеческий. Сколько у каждого из нас сохраняется в памяти таких личностей, с которыми едва обменялся словом, и между тем знаешь, что любишь их, а они нас. Сколько людей попадутся нам то на улице, то в церкви, и в нас вдруг пробудится чувство радости, и всегда от безмолвной встречи с ними опять становится весело на душе. Вникните в смысл многих случайно бросаемых взглядов: он очень понятен сердцу.
Человеческое сочувствие коснется вас — и все вокруг приветно улыбается. Впечатления, производимые на нас поэзией, дружескою беседою или знаком участия и доброжелательности, можно сравнить с благодатным действием тепла и огня. Но еще живительнее, еще ярче озаряет душу и вызывает ее на деятельность и на подвиг то лучшее благо жизни, наша способность чувствовать, начиная от простого движения доброго расположения до высшей степени пламенной любви.
На Святой Горе был один монах, который жил в Карее. Пил каждый день, а выпив, становился причиной скандалов с паломниками. Когда умер, группа верующих поспешила к старцу Паисию Святогорцу поделиться радостью о том, что, наконец, проблема отпала.
О. Паисий ответил им, что знает о смерти монаха и видел как все ангельское воинство пришло забрать его душу.
Паломники недоумевали и выказывали недовольство. Один из них просил старца объяснить, о ком точно он говорит, думая что старец их не понял.
Старец Паисий рассказал им следущее...
У меня есть луч —
у меня есть взгляд:
мне подарен ключ
и небес наряд,
взбалмошная высь
и широкий жест.
Требуют: пригнись
и готовят шест.
Шествую вперёд,
глядя в небеса —
жертвую полёт
дальним голосам.
На вопросы отвечает Константин Владимирович Яцкевич, православный кризисный психолог, преподаватель нравственно-ориентированной христианской психологии в Школе катехизаторов Минской Епархии Белорусской Православной Церкви, соавтор учебно-методического пособия по основам нравственно-ориентированной христианской психологии, руководитель Школы православной психологии при Духовно-просветительском центре Дома православной книги, и.о. главного редактора рецензируемого научно-практического журнала «Медицина».
Для философов самодвижимое бытие — это, собственно, душа. «Она бессмертна, ибо есть нечто самодвижимое и потому неуничтожимое. Её можно уподобить силе двух коней, из которых один добр, а другой зол и которые тянут свою колесницу в противоположные стороны» (А.Ф. Лосев. Эрос у Платона, гл.6).
Два пути открыты перед каждым из нас: путь добра и путь зла, и мы движемся по жизни, выбирая один из них. Но вот на что обратил внимание Честертон в своей «Ортодоксии»: «Современный мир отнюдь не дурен. В некоторых отношениях он чересчур хорош. <...> Пороки, конечно, бродят повсюду и причиняют вред. Но бродят на свободе и добродетели, ещё более одичалые и вредоносные. Современный мир полон старых христианских добродетелей, сошедших с ума. Они сошли с ума потому, что разобщены».
То есть, даже нацелившись на добродетель, мы рискуем не попасть в цель, промахнуться по причине разбалансировки сил. «Мало иметь сердце, — говорит Честертон, — нужна ещё верная взаимосвязь всех порывов».
В праздник принято вспоминать творения классиков, посвящённые празднику, и порой приходится читать странные строчки, только потому, что написаны они знаменитыми авторами — тоже к дате. Гуляют по интернету вихри текстов: хороших и не очень. Но стихотворение, о котором хочется поговорить, не из таких.
Хоть и рифмы его подбирались к празднику, но таково свойство истинных поэтов — говорить больше сказанного, говорить из сердца, говорить сердцу.
В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —
Благовещенье, праздник мой!
Посвящается 9 Мая
Могила неизвестного солдата
Стоит меж дремлющих холмов
И смотрит пристально сквозь луг куда-то
Из неземных своих миров.
Кем был ты, и пришёл, родной, откуда
Мой край певучий защищать?
Не знал ведь, что навек в посёлке Буды
Тебе у тополя лежать...
Придём с племянником в канун Победы,
Чтоб сесть на лавке у креста
И, твой покой укрыв зелёным пледом,
Влюбляться в чудные места.
Марина Цветаева
В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —
Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
— Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с гостями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!
Александр Пушкин
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
Дождь и ветер, по стёклам танцуя,
Опрокинули время назад.
Горький привкус в конце поцелуя
Вспоминаю. И пристальный взгляд.
Это было таким настоящим!
До сих пор ощущаю тепло.
Заглянул в электронный свой ящик —
Ничего, ничего не пришло…
Но мелькнул вдруг конверта подснежник
В полном света экранном окне,
И внезапно напомнил о прежних
Впечатлениях, скрытых во мне.
