Современное искусство превращается в способ заработка и теряет важную социальную функцию — влиять на повседневность и менять её в лучшую сторону.
Когда степень влиятельности людей в сфере искусства определяется платёжеспособностью (коллекционер), умением продавать (галерист/дилер) или коммерческой успешностью произведений (художник), это первый признак того, что культурный уровень общества, где такой подход возможен, очень далёк от нормы.
"Без вины виновата", - твердила, не веря сама
(Перевёрнуто сердце вверх дном... и, конечно, болит).
"Достучаться бы только, а там... хоть тюрьма, хоть сума"
(В исступленье смешались рыданья и звуки молитв).
"Не взыщи, отпусти, дай надежду на мир и покой"
(Сжат в немеющих пальцах исписанный болью листок).
"Без него все сокровища мира одной мне на кой?"
(Свет, похожий на тьму, изощрённо, нелепо жесток).
Замолчала... (Бессонные звёзды закрыли глаза,
И медведица ковш потеряла в густой темноте).
Только - слышишь? - вдруг Кто-то тихонько с любовью сказал:
"Всё получится, чадо... ведь Я за тебя на кресте..."
Играет с ветром первый лист,
И умолкают птичьи крики,
Так ждет за росами – искрист,
Весь мир, как в коконе утихнув.
И полевых цветов краса
Просторам покрывало сшило,
И убежавший ночи сад,
Цветеньем обновляет силы.
Ослаби, остави, прости
пучину моих согрешений -
слова покаянья просты...
Легко, как сухие листы,
сметает их, несовершенных,
порыв помысл'ов и страстей,
и кажется, будто вовеки
непрошенных шумных гостей
различных пород и мастей
не выгнать из сердца-ковчега.
Ослаби, остави, прости...
Сжимаю в дрожащей горсти
крупинки солёного снега.
О хрупкость бытия,
о хрупкость песни,
как не разбить тебя
о глупость жизни?
Как не солгать
ни словом,
ни движеньем,
ни жаждою?
Томлюсь воспоминаньем.
Мне голос тайны
слышится яснее
как впечатленье Бога.
Миг и вечность —
всего лишь шаг навстречу.
Песня длится
как Слово,
как Любовь Его —
предвечно.
Как сон - полузабытый полустанок,
Здесь сосны начинают свой разбег,
И станционщик - старый печенег,
Сменил свой лук на гвозди и рубанок.
Он вечно заряжает свой фонарь,
Он пыльные вагоны провожает,
Грибы по воскресеньям собирает,
По вторникам смывает с окон гарь.
В каком опять наряде
Ты, Зависть-госпожа?
Ты спереди, иль сзади
Блеснёшь концом ножа?
Глазастая плутовка,
За что опять же ты
Свои вонзаешь ловко
Кровавые шипы.
Без Слова ты можешь погибнуть,
Без Слова собьешься с пути,
Без Слова врага не заметишь
И друга не сможешь найти.
Без Слова нет веры в чудо,
Без Слова не жизнь, а сон,
Без Слова писать так трудно,
Тем более петь в унисон.
Я вернулась бы в дом, но не знаю какой он и где он,
Только где-то вдали загорается сказочный свет,
По дорожке лесной, устланной мягкою хвоей,
Я пойду неспеша и послушаю местный напев.
Он так светел, тягуч, весь мелодия вешнего солнца,
Белым голубем в сердце парит как живая мечта,
Из трилистников, трав я сплетаю зеленые кольца,
Искрился свет на молодой листве,
Неторопливо день клонился к ночи.
А в шумном городе, в безликой суете
Шёл человек. Как будто между прочим
Он повстречал среди толпы глаза
И друга громко вдруг позвал по имени...
Толпа вперёд лавиною несла,
И потерялся взгляд под небом синим.
Кричал сильнее слабый человек,
Но растворялось эхо над пустыней ,
Как будто жизни непрерывный бег
Важнее был простого имени...
Отчаянье толкает в спину - край
покатой крыши приближает к бездне.
Когда-нибудь однажды я воскресну,
но только ты меня не отпускай.
Держи меня - шепчи слова молитв,
целуй и руки, и лицо, и лоб упрямый,
не отпускай, не дай погибнуть, мама,
изнемогаю от жестоких битв -
И в самом деле, едем. Я с мамой впереди, она — за рулем, а за нами — Аришка с попугаем, да наша бабушка Евдокия. Микешину клетку мы к самому окну устроили, вот он и разговорился: «Микеша хор-р-р-роший, Микеша хор-р-р-роший... ».
— Хороший, хороший, пока кошка спит, — ворчит бабушка и пытается накинуть на клетку платок.
— Бабуль, зачем? — протестует Аришка, и тянет платок на себя, — ему же тоже хочется посмотреть, какие тут большие сосны растут, он же не видел.
— Насмотрится, успеет, а покуль пусть спит, отдышится от Ерёмина сраженья.
Даже в самом тёмном,
Колдовском лесу...
Даже в самом чёрном
И ночном часу -
Есть тропинка где-то,
Выход и ответ.
Тот, кто ищет света -
Тот увидит свет.
Глава 1. Сладкое вино.
Февраль, 1976 год, Ялта
Где-то за стеной тихо играет музыка. Уютно поскрипывает игла по виниловой пластинке. И кажется, что вместе с музыкой в свежем морском воздухе разливается электричество.
Мелодия касается круглых столиков кафе, сложенных на них стульев, открытых окон и качающихся на теплом ветру дымчатых, застиранных занавесок.
Пролейся свет на все ее шаги,
На все ее сомненья и печали.
Пусть станут прахом все ее враги,
Все, кто ее когда-то обижали.
Пусть мир придет в ее просторный дом,
И счастье пропитает эти стены.
Пусть все, что отложила на потом
Вдруг сбудется, без всякой перемены.
Утешь меня, Господь, прошу, утешь!
В моей душе безудержный мятеж.
В моей душе бездонная тоска —
по Целому. Скрипит во мне доска
чужого гроба — в сердце ржавый гвоздь.
Я — лист живой и винограда гроздь...
Лоза моя, пробитая насквозь,
утешь меня!
28 мая 2013
...и хватило бы сил принести только несколько слов
покаянной молитвы и просьбу помиловать нас,
неразумных отчаянных чад... безгранична Любовь
и всесильна - она достигает до адского дна,
поднимает с колен, ободряет и к свету ведёт,
без упрёков прощает и дарует пир на весь мир...
распинаясь за всех, одного покаяния ждёт,
чтоб назвать распинавших - Своими родными детьми.
Никто не может словами исчерпать молитву, потому что она есть нечто совершенное, по сути принадлежащее не человеку, а ангелам, состояние по ту сторону мира сего; и ее нельзя ни выразить, ни описать. Человек может только что-то сказать о ней и более всего — о простом способе, каким она совершается, а об остальном его известит сама молитва.
Следует знать, что ни один человек не молится точно таким же образом, как другой, абсолютно ни один. Как ни один человек не говорит так же, как другой, никто не чувствует себя, как другой, никто не думает, как другой, и никто не таков, как другой. Точно так же и молитва, которая есть выражение человека, устремление всецелого человека к Богу, не может быть подобна молитве другого. Поэтому отцы Церкви всегда, давая определенные практические советы, предоставляют человеку применять их, и сама молитва становится наставником для человека. Если мы захотим предварительно определить какую-то схему молитвы, метод моления, то возникнет опасность свести все к методу и забыть о сути и цели, потому что молитва — не что иное, как средство, цель же — Христос, личность Иисуса Христа.
Заметелило дороги и дома,
перепутались тропинки и следы,
застелил глаза негаданно туман -
через край порой подсоленной воды.
Перелески-переулки-островки
потерялись в белоснежной целине -
до чего порой объятия крепки
в раз последний - на войне как на войне.
Жизнь душила в объятиях,
Обжигая лавиной из огненных дней.
Кто-то тлел на проклятиях,
Равнодушно взирая на стоны людей.
Кто-то тайно подкидывал
В разгоревшийся пламень сухие дрова.
Ветер горе выкрикивал:
Разлетались и бились о камни слова.
Жизнь душила в объятиях,
И душа трепетала в железных тисках.
Нет страшнее проклятия -
Равнодушный покой в опустевших глазах.
