Омилия

Душа покоя жаждет, тишины,
но мы как вид покоя не достойны:
мы убегаем низко с поля боя
в предательство и ад разбоя,
не чувствуя в том собственной вины.

Как вид мы — подлецы,
но спасены.

Посвящается всем пожилым людям.

Я смотрю на тебя, Дама — Старость,
И нисколько стареть не боюсь.
Лишь Господь знает, сколько осталось,
Что же ждёт нас веселье, иль грусть.

Вот старушка с седой головою;
Отцвела. А какой ты была!
Я тебя представляю с косою,
Когда вишня весною цвела.

Не подумай, что брезгую руки
Я худые в немощи твои;
И в глаза я смотрю не от скуки, —
Я хочу, чтоб тебе соловьи...

Для людей я плох,
но со мною Бог —
кто-то должен жалеть
убогих.

Я один из многих,
нежизнеспособных,
существующих только
Богом.

Я никчемнее всех,
но в Боге — свят,
потому что помню,
кем Бог распят,

потому что Богу
всю жизнь пою:
не себя, лишь Бога
благодарю.

Для людей, к несчастью,
я слишком плох,
я хорошим стать не сумел,
не смог.

Клякса чёрная брошена злобою —
Заслонила живое слово.
Очернила.

Боль на вкус я уже не пробую.
Эта горечь давно знакома —
Лечила.

Сердце крошится — камни падают,
Забивают живое дó смерти,
Дóчерна.

Капли жизни, спасая, — капают,
Разрывая стальные сети.
Ждёт — Весна...

Я  словам доверяю больше, чем людям —
слова не подводят.
Слова — верны себе, мне,
истине...
Слова — бескорыстны,
правдивы,
а люди — лживы.
Люди ищут способы обмануть слова
и людей.
И находят. Но при этом теряют
истину,
себя,
и меня.

Розовые очки
заменили тебе добродетель.
Сними их скорей,
пока не обуглилась совесть.

Ложь розовых очков
казнит правду —
спаси себя, если можешь,
от этого позора.

Ложь отнимает жизнь —
так было всегда.
Проснись, наконец,
чтобы не умереть.

Когда наступит сумерек пора,
Не видно станет чётких очертаний:
Всё словно растворится до утра
За гранью иллюзорных расстояний.

Лишь звуки сердца сердцем уловлю,
на ощупь трогая души безмерность.
Замрёт и воздух в слышимом:«Люблю!»
Предельный звук рождает откровенность...

Что ты, ветер, стучишься в калитку,
Я открою – скорей заходи,
Тихо дворик мой, солнцем залитый,
На земной отдыхает груди.

Словно кокон, мой дом утеплённый
Всех согреет в метель и в мороз,
Будет дело любое нам лёгким,
Если вместе возьмёмся всерьёз.

Виноградные гроздья дозреют
И одарят хорошим вином,
И глядит светлоокое время
На луга, что укутаны сном.

Погостишь и помчишься простором
Рассказать о моей стороне,
Где всегда приютят и накормят,
Птичий щебет разлив в вышине.

На том вина кто вырвался из плена,
Ему свободы этой не простят.
Воскликнет мир
               из недр земного тлена:
                       «Да будет раб немедленно распят!»
Тельцом златым пленённая прислуга
Играет «в жизнь» в раскрашенных гробах.
Но Жизнь — Господь.
                     Внутри живого Круга

(экспромт)

Так о многом сказать смог бы
Ты один на один с Богом.
Замолкает душа... тише...
Дай возможность душе слышать!
Сердца настежь открой двери,
Разреши ты ему верить.
И откроешь, поймёшь много...
Ты один на один с Богом...

Не жуй вчерашний день,
сегодняшний грызи,
без соли. Боль хлебать
привычно на Руси.
Без хлеба — не страшней:
не солоно в ночи
и в стае палачей.
И в стаде — палачи.
Прогоркли мысли все.
Доколе? До весны...
Грядёт судьбы рассвет,
которым живы сны.

Попугай-попугай,
ты меня не пугай
грозным кличем своим:
не ори, не скули!

Лучше скрипочкой пой,
чем разбойником вой,
лучше кошкой урчи
иль совсем замолчи.

Попугай-попугай,
а собачкой залай!
Ах, злодей попугай,
не кричи, умолкай!

Попугай, шалопай,
канарейкой споёшь?
Ну, чего ты, скажи,
обезьяной орёшь?

(исправленный вариант)

             Еккл.1:9  …и нет ничего нового под солнцем

Облака жертвеннее людей,
у Отца обителей много,
потому уходить верней,
чем рождаться, не ведая срока.
Суета сует: и священный миг,
что  поношенное пальто,
приходящий имеет ангельский лик,
но его не заметит никто.
Суета сует: ежедневны лишь
шум да  гам,  голоса да трель,
на чужих  руках  взрастает малыш,
кто котомку несет, кто портфель…
Суета сует: сын Давида*  прав,
и нет нового ничего.
неизменны чувства, дела и  нрав.
все едино и все одно.

Не снегом жизнь запорошена,
Присыпана солью – слегка,
В чужую сторонку заброшена
И просит и ждёт огонька...

Печали проходят и радости,
Как шорох упавшей листвы...
К незримой небесной сладости -
Сквозь горечь живой воды.

Ложь прилагает все старанья,
Чтоб нашей спутницею стать,
Себе находит оправданья,
Хотя не властна оправдать…
Ведь ложь – уродство мирозданья.

11.06.2011 г.

На Плеханова стоит двухэтажный дом XIX века. Такой же, как и его соседи. Резные деревянные балконы, веревки с бельем через весь двор. Единственное отличие — тутовое дерево в три обхвата толщиной, которое растет прямо из первого этажа, создавая приятную тень во дворе, а в сезон туты — множество мух, которых манят раздавленные ягоды на асфальте.

С этим деревом была связана одна курьезная история.

Дворовая летопись умалчивает подробности, а повествует только один неоспоримый факт, что после войны поселились в одной комнате на первом этаже супруги — дворники Арамаис и Кнарик Халатян. Кнарик сразу же потребовала от мужа спилить старую туту, которая нагло занимала большую часть их залы. Арамаис, которого во дворе звали Арамисом, сказал свое веское слово.