Омилия

В ту ночь старцу Аврамию приснился странный и страшный сон. Шурша и извиваясь, к нему в келью медленно вполз огромный змей. Неожиданно его чешуйчатое тело взметнулось в прыжке — схватив испуганно метавшуюся под низким потолком кельи белую голубку, змей проглотил ее и так же неспешно уполз восвояси. А Аврамий проснулся. И долго сидел в темноте, размышляя над загадочным сновидением. Похоже, оно предвещает недоброе. Уж не надвигаются ли новые гонения на Святую Церковь? А, может, грядут раскол или ересь? Сколько людских душ уловит тогда древний змий и отец лжи! О том страшно даже помыслить… Но какой беды ждать, к чему готовиться? Впрочем, зачем гадать о будущем, изменить которое человеку не под силу? Не лучше ли возложить надежду на Бога? Человеколюбче Господи, Ты все ведаешь, Ты Один разумеешь, что значит это видение. Да будет на все святая воля Твоя!

И всё-таки я еду в Петербург!
Наверное, все в мире не случайно:
И я открою сокровенность тайны
Сценария, что пишет драматург.

Среди колодцев питерских дворов,
И тополей, качающих ветвями
Мне так легко, мне хорошо без слов,
Не прервалась живая связь с корнями.

Ни родственников нет здесь, ни друзей,
Никто тебя ни в чем не обвиняет:
Как вечный дух, как римский Колизей,
Гонимых Исаакий принимает.

Прижмёшь лицо к колонне, как к плечу,
Почувствуешь дыхание столетий:
Я еду в Петербург. Я жить хочу,
Выпутывая сердце из-под сети.

30. 07. 14

7 глава. Рождение и смерть
Пророки и мудрецы кричат то, что Ангелы шепчут: кто прикоснется к жизни, будет жить; кто прикоснется к греху, умрет.
Святитель Николай Сербский «Моления на озере»

Июль 1921 года, деревня Полевая
В июле Мария должна была родить, но перехаживала, и все опытные повитухи ей говорили о многоводии. Она, как и все остальные бабы, поначалу пыталась работать в поле, но часто уставала, уходила домой и ложилась отдыхать, слушая толчки крови в висках, и ощущая в себе энергичные движения малыша. За две недели до родов живот у нее опустился, и она занималась только хозяйственными делами по дому.

Памяти Вадима Негатурова.

Плачет небо набатом протяжным,
Гул исходит из сердца полей.
Нынче некому выйти на стражу
Беззащитной Руси рубежей.

Нынче с витязя много ли толку.
Коль он к запаху крови привык?
Коль на князя он щерится волком.
Коль в дружине всё ругань и крик

Если в ночь перед битвой нередко
В доме споры гудят и разлад,
Разве будет рука его крепкой?
Разве ясным останется взгляд?

Великой, непобедимой диванной армии посвящается.

Тут недавно смотрел по телевизору американскую комедию 1985 года «Шпионы как мы» (реж. Джон Лэндис) и уже в дебюте фильма вскочил, как ошпаренный фосфорной бомбой, с любимого диванчика, выпучил глаза, ущипнул себя, не сплю ли. С экрана на меня смотрела... А впрочем, процитирую этот фрагмент целиком для ясности восприятия.

Официальный представитель госдепартамента США проводит брифинг:

— Дамы и господа, как вы знаете из интервью министра по делам Южной Америки, он опровергает все сообщения, что мы каким-то образом вмешиваемся в дела парагвайских вооружённых сил и тем более парагвайской авиации...

Мы уходим в ночные пещеры
Эфиопских прилизанных гор,
И пантеры, испуганно щерясь,
Убегают в саванный простор.

Только ясное мыслей сиянье
Вне земных перепутанных слов
Мы возьмем, и, ведомые тайной,
Мы под звездный прорвемся покров.

И уставшие дервиши станут
Танец вечности нам танцевать,
Девы их никого не обманут,
Постарев и опав, как листва.

Снег на землю рассыпает крупы,
Обещает нам плохую погоду.
Говорят,что я с тобой стала глупой,
Потому что перестала быть гордой.

Потому что смотрю без вызова,
Обижаясь по каждому случаю.
Потому что люблю неистово,
Но любовью своей не мучаю.

Надо было б иной маркою,
Вверх до неба, земли не чувствуя.
А я детям носы высмаркиваю
И проста, как пирог с капустою.

День, с утра рассеченный крыльями, напоённый свежестью неба,
и лиричен, и светел и, кажется, раздражает «ценителей хлеба»,
проносящихся мимо или же параллельно его мгновениям,
существующим независимо от слепого людского мнения.
Всё, что долго «глазами — в землю» или вечно «спиною к солнцу»,
неминуемо больно рвется, жёстко, как древесные кольца;
и, приняв оживление сердца, шевеление, скрытое в темени,
ужаснется потерям и страхам далеко зашедшего времени;
так безжизненно ждет касания семя, в лоно земли упавшее,
и трещит, разгадавши коды, прибавляясь в размерах и массою,

Смерть не омут, а тихий рай,
Уносящий нас в Царство Веры.
Так легко прокричать: "Прощай",
Покидая дома и скверы,
Покидая границы тел -
Непременно в тиши и ночью -
Так легко воспарить над тем,
Что недавно казалось прочным. 

Сестра, ты знаешь, мы не пали
Под огневым стальным напором,
И шли из плоти, как из стали,
И разбегались счастья воры,
Отдав родные наши дали.

Сестра, ты помнишь, как сквозь слезы
Вставали села и пространства,
И освещали вспышкой грозы
Дороги наших ратных странствий,
Смолкали там врагов угрозы.

Сонет

На жарком крымском солнышке сгорел,
Змее подобно, сбрасываю кожу…
Я жизнь свою пытаюсь подытожить.
Горел, казалось. Но кого согрел?

В пороках и страстях поднаторел,
И гнусные привычки преумножил.
Другим пенял – ведут себя негоже.
Увы, не на свои грехи смотрел!

Вот так и жил. Но кожу из страстей
Как сбросить мне с души больной своей?
Как в чистоте душевной возродиться?

Грехи лишь покаяньем можно смыть,
Но где взять силы вновь их не творить?!
Коварен враг. И Зло меняет лица.
 

Украинским солдатам

Зачем воюете, родные,
За этих чёрных упырей?!
Полны тревогою отныне
Лесов рассказы и полей.

Была страна единой болью,
Единым взмахом сизарей,
Но хрупкий мир был вмиг расколот
Когтями ваших главарей!

Гоните прочь войну с разрухой
И уходите по домам,
Где пёс встречает вислоухий,
И льётся смех по вечерам.