Как мы изменились

Это было в конце 80-х или в начале 90-х — точно не помню. Я была юной девушкой, но всматриваться в людей любила уже тогда, ведь нет ничего более интересного, неисчерпаемого в своём разнообразии, чем калейдоскоп лиц и характеров человеческих.

Моё внимание привлёк пассажир метро, над которым пришлось висеть. Молодой человек чувствовал себя неловко. Ему хотелось встать, но тогда уже это казалось избыточным, старомодным что ли. Он сидел, сохраняя верность новым приличиям, но душа его маялась: ему хотелось уступить место мне или кому-то рядом. Во всяком случае, сидеть крепкий здоровый парень спокойно не мог, ему было совестно. И всё же он сидел...

Мой юношеский максимализм тогда возмутился: либо встань, либо сиди спокойно, наслаждаясь своим положением. Маета юноши казалась нелепостью.

На Смоленском кладбище

На Смоленском кладбище - каменные ангелы.
На Смоленском кладбище - желтые цветы.
И торжественно звучат строки из Евангелий,
Высечены на холстах мраморной плиты.

Там, вдали, виднеются маковки церквушек,
В них святая Ксения молится за всех.
И стоят несчастные толпы побирушек:
— «Помощью посильной свой искупите грех!»

На Смоленском кладбище - каменные ангелы.
На Смоленском кладбище - желтые цветы.
А лампадки у крестов светятся как факелы,
И последние дома строги и просты.

Русский роман о любви. 1 книга. 2 часть. Судьбы: 18 глава. Подарок. 19 глава. Рождение семьи

На Черноморском побережье была наилучшая погода. Полный штиль и густое как сливки синее небо без единого облачка. Катер подплывал к берегу и его тут же атаковали толпы людей в белых панамках и шляпах. Перегруженный, он шел в Севастополь, и доставлял жаждущих в порт назначения.

Две девушки — студентки долго не могли попасть на катер. У них заранее были куплены билеты, но они не могли протолкнуться сквозь толпу разгоряченного народа с чемоданами, баулами и дорожными сумками. Очередь занимать было бесполезно. Толпу никто не контролировал, и вперед залезали пронырливые и бессовестные, у которых не было билетов. Они заваливали места для пассажиров сумками и баулами, и рассаживались на них сверху.

Элегия

В то же золото, в пурпур тот же
облачён за окошком сад,
но на прежние не похожа
эта осень… И, пряча взгляд,
оправдаться будто желая,
вдруг по-летнему дарит зной,
только рана в душе живая –
тенью следует скорбь за мной.
Мне не хочется, осень, боле
видеть пёструю акварель.
Лучше цвет увяданья и боли
смой ты ливнями поскорей!
То же золото, пурпур тот же,
та же, вроде бы, красота,
но на прежние не похожа
эта осень… И я – не та.

               

Я лежу в сырой могиле

Я лежу в сырой могиле,
Деревенщина, поэт.
Не гулять мне больше с милой,
Борщ не есть и винегрет.

Мало места в этом «доме» —
На бочок никак не лечь.
Впрочем, жил я тоже скромно:
Поле сорное да печь.

Ухитрюсь — и сам с собою,
При могильной тишине,
Прогуляюсь под луною
По родимой стороне.

Монолог простого человека

Никогда я не буду богатым:
Не под той, знать, звездой уродился.
Потому бобылём неженатым
И живу. И, наверно, смирился.
Мне противны жлобы-нувориши,
Им народ — всё равно, что отбросы.
Опасаюсь порою за «крышу»:
Не «снесло» бы от вечных вопросов
«Кто во всём виноват?» и «Что делать?»,
А ещё — «Кто нас вывести сможет?»...
Не хватает Мазая нам Деда!..
И, возможно, Сусанина тоже.

Жизнь моя

Жизнь моя – не несчастье, не пытка.
Я всего получила с избытком –
И любви, и отчаянных слёз,
И свиданий, под шёпот берёз,
Громких песен и тихих стихов
И друзей, и подруг, и врагов,
Поцелуев небрежных… и жарких…
Как же, Боже, Ты щедр на подарки!

Только Господи, дай ещё силы,
Донести все дары до могилы,
Не доказывать до хрипоты,
Ни вины своей, ни правоты.
Пусть всё будет по воле Твоей
До скончанья отпущеных дней,
Чтоб душа полетела как птица
За Тобой, когда жизнь истончится.

Неудавшийся подарок

       В открытое окно храма течет утренняя свежесть. Восходящее солнце окрашивает стены в нежно-розовый цвет, делает невидимыми огоньки лампадок. До начала службы еще есть время, и пономарь неторопливо готовит батюшке облачения.  Семену нравится всякая работа, но особенно любит он готовить храм к праздникам. Домой не уходит, пока все не заблестит какой-то особой, вдохновенной чистотой.
       Открывается привратница, и Семен устремляется встречать батюшку. Отец Петр, благословив его, пробегает взглядом по алтарю и вдруг на подоконнике, в уголке, замечает старенький, с треснутым корпусом, телефон Семена.

Страницы