Гляди-ко, гость, на тот старенький, но все еще добротный домишко на краю деревни, у самой кромки леса - его сорок лет назад поставил муж Анисьи Акимовны. В этом доме они вдвоем дочку на ноги поставили: замуж в самом городе Архангельском выдали - теперь каждое лето внучки Варвара, Маша да Ксюша погостить наведываются. Приезжие все дивятся, что улица, на которой Акимовна проживат, ее фамилией называется. А вот что два года назад муж ее учудил.
Расточает богатство октябрь –
опадают последние листья.
Лунный месяц закинул якорь
у холодной безлюдной пристани.
Только нам по душе, золотой,
антиномия этого места,
занесённого яркой листвой,
у воды, аскетически пресной.
Сколько раз молчаливый причал,
слиток памятных противоречий,
умилённой слезою венчал
боль разлуки с веселием встречи!
Здесь всегда не хватало минут
для последних, быть может, объятий.
И так долог желанный маршрут
для детей ожидающей матери.
Ты поставлен у края земли,
пред концом и началом свершений,
но сейчас твоим чувствам сродни
только листьев застенчивый шелест.
«Что такое Любовь?» — вопрошает схимонах Симеон Афонский и отвечает: «Как в чистом небе живет солнечный свет, так и в чистой душе — Свет Небесный». Сегодня всем нам не хватает этого чистого небесного света, и каждый по-своему борется за него, ищет его, добывает как хлеб насущный, потому что посреди мрака мира без него слишком неуютно, слишком страшно. Особенно в последнее время, когда мрака стало так много, что в свет многие перестают верить.
Мой собеседник известный писатель, историк и, главное, отец девятерых детей, семеро из которых — усыновленные, Сергей Дмитриевич Марнов. У одной из его дочерей у самой уже шестеро детей, т. е. это многоопытный родитель и преподаватель. А говорить мы будем о том, где, в каком пространстве рождается человек как человек — т. е. не просто представитель биологического вида, но и личность, сын Бога Живого, обладатель живого, чуткого сердца или «чело, обращённое в вечность»...
— Сергей Дмитриевич, позвольте задать вам банальный вопрос, но мы постараемся рассмотреть его не банальным образом: что такое Родина для вас? О таком нынче и говорить странно — людей давно отлучили от этого понятия, от этого переживания, с которым жили предыдущие поколения, наши деды и прадеды. И сразу хочу уточнить, что о Родине я спрашиваю в контексте вашего отношения к брошенным и обездоленным детям, потому что на мой взгляд, спасая их судьбы, вы как раз и одариваете их Родиной. Согласны с таким ходом мыслей?
— Не согласен с тем, что я кого-то спасаю или одариваю. Это дети спасают и одаривают меня. А Родина у меня ногами исхожена, друзьями отмечена; она, в целом, совпадает с границами СССР. Дружил с чеченцами (нохчи), якутами, украинцами, белорусами, абхазами, молдаванами, грузинами, латышами, нанайцами, нивхами, удмуртами — всех сейчас не упомнить, поэтому — и.т.д.
Ты теряешь, родная, последние силы.
Мы уже не спасем тебя. Не укрепим.
Мы пришли попрощаться с тобою, Россия,
С бледным небом твоим, с чёрным хлебом твоим.
Мы не будем стремиться к богатым соседям.
Не прожить нам без ласки слезящихся глаз…
Никуда не уйдем. Никуда не уедем.
Ты сама потихоньку уходишь от нас.
Мы стоим пред тобой в современных одёжах, —
Космонавты и братья мои во Христе.
Ты была нашим предкам столпом и надёжей.
В мире не было равных твоей широте.
Ты была, наша матерь, небогатой и честной.
И не зря же ты в муках на свет родила
Знаменитых царей и героев безвестных,
И неслась в новый мир, закусив удила.
Так за что же тебе выпадали мученья?
Сухая прядь то там, то здесь,
Дыханье дня свежей и суше,
И ветром брошенная весть
Ложится под ноги послушно.
Идя по кругу бытия,
Земля меняет время года,
Там где-то и судьба моя
С судьбой забытого народа.
Паук уставший доплетёт
Для солнца крепкие тенёта
И ощутит души полёт,
Став на мгновенье перелётным.
Объятья дыма прячут дождь
И холодов безмолвных пламя,
Небес застенчивая дрожь
Плывёт вдали под парусами.
И прокурлычут годы мне,
Махнув железными крылами,
И где-то в дивной стороне
На гладь опустятся цветами.
Как можно смотреть на зло прямо, не отводя глаз? Даже когда речь идёт о катастрофах такого масштаба, как массовые убийства людей в концлагерях.
В нашей жизни, особенно современной, полной «подводных рифов» и подменённых понятий, само восприятие многих наиважнейших проблем требует погружения на глубину, но у большинства людей, благодаря технологиям оболванивания, необходимые для этого мышцы души давно атрофированы. Привычка не мыслить, а скакать по словам, как по кочкам, губит человечество. Собрать воедино несколько разрозненных фактов, проанализировать и выявить между ними связи, закономерности уже не могут даже рядовые специалисты — за редким исключением.
Инна Сапега, в замужестве Андреева — любимая многими православными писательница. Её книги я рекомендую как лучшие своим знакомым и сама люблю следить за тем, как она разворачивает, раскрывает для созерцательного наблюдения внутренний мир своих героев, как считывает правду жизни на внутренних скрижалях сердца — своего и чужого. Но главное в её жизни не книги, а дети, семья. И не удивительно, ведь женщина раскрывается как женщина именно в семье, в отношениях, и Инна расцвела, встретив свою любовь, свою половинку — мужа Александра, потому я решила поговорить с ней о семье, о том, что делает её прекрасной.
— Думаю, как лучше тебя представить — ты такая многогранная...
— Наверное, это один из сложных для меня вопросов.
Недавно моему старшему сыну на уроке английского языка задали нарисовать и рассказать основное про свою семью. Он написал: «Это моя мама, ее зовут Инна. Она…» и спросил меня: «Мама, а ты кто?» Я подумала и ответила: «Напиши, что я – художник!». По-английски слово художник – artist – связано со словом искусство, творчество – art. Именоваться человеком творчества мне приятно. Однако это не определяет меня. Я пишу иконы, записываю истории из жизни, сочиняю рассказы и сказки для детей, стихи – но я не считаю себя профессиональным писателем или иконописцем. Это все – органическая часть моей жизни, также как и рождение и воспитание детей, супружество, уход за домом и огородом. Но это не сама я...
Из дневников
Человек - это мечта, к которой идут все люди (если они люди, пока они люди...). Некоторые великие говорили даже, что человек - это мечта Бога.
* * *
Приходя в мир, человек не умел рождаться, но родился. Точно так же он не умеет умирать, но умрёт. И это не потому, что он обучается этому в процессе, как обучается многим другим вещам - хотя и это тоже. Просто ему приходится это пережить, и что-то в нём само знает что делать и как, и оно либо делается - потому что может делаться, либо не делается, потому что не может делаться. Далеко не всегда Я причина того, что со мной делается или не делается. Вероятно, Я бывает причиной не так уж часто.
Писатель Сергей Марнов читает повесть Василия Муравьева "Ворон"
«Преступление и наказание» - произведение великого русского классика Федора Достоевского вызвало резонанс во всем мире, мистическим, непостижимым образом предвосхитив многие трагические события русской и мировой истории человечества.
Его главный герой - Родион Раскольников – бедный, нищий студент, у которого есть любимые и близкие люди: мать и сестра. Но, и это самое главное в нем – у него е с т ь идея, навязчивая идея, овладевшая всем его существом: болезненная мысль об изначальном делении людей на «тварей дрожащих», и тех, «кто право имеет».
Как-то в сон меня склонило,
И, по Вышней воле, снится,
Как душа моя над мiром
Воспарила вольной птицей.
Над пожарищем порока
И страстей мятежным градом,
Над лежащим одиноко
Эгоизма скучным садом;
Над обрывами сомненья,
Над болотом неги томной,
Над пустынею безверья,
Неродящей и безводной.
Оказалось мелким, бренным,
Что считал я прочным, важным,
И душе моей смятенной
Не на шутку стало страшно.
И душа рванула к Небу,
Начала в мольбе взывáти:
«Ох, успеть укрыться мне бы
В Царстве Божьей благодати, –
Где Любовь как солнце светит,
Где забыты все невзгоды,
Где сыны чисты, как дети,
В Царстве истинной Свободы!»
Не справившись с терроризмом международным, американский режим принялся за поиски террористов на своей территории. Вы удивитесь, но злодеи сразу нашлись, и в немалых количествах.
Летом администрация Байдена чохом записала в главные террористы всех белых "супремасистов". А совсем недавно в список "внутренних террористов" попали мамаши и папаши американских школьников. Но не все, разумеется, а только те, кто не одобряет современную повесточку со всеми ее прихотливыми изгибами — от ненависти к белым до культа ЛГБТ. Их взял на карандаш лично генпрокурор США.
Теперь за такими родителями будет присматривать ФБР. Ну то есть как присматривать? Врываться с обысками, задерживать, интенсивно допрашивать. Хорошо, если какого-нибудь активного родителя не найдут "самоубившимся": с инакомыслящими в США это сплошь и рядом.
Водно поло осталось в прошлом,
В прошлом друзей дорогие лица,
В прошлом стихи, всё мирское тоже –
В прошлом, – он Богу ушёл молиться.
Взял на себя он Христово иго
(Подвиг монаха не всем по силам),
Не позовут его больше: Игорь! –
Он у престола – отец Василий.
И потянулась за чёткой чётка…
Душу, как пальцы, искус шершавит,
Но под глухим облаченьем чёрным –
Крепкая вера, любовь большая!
Сердце нездешнему сопричастно,
И возрастает от силы к силе.
«Я бы хотел умереть на Пасху!» –
Скажет, когда у него спросили.
«Я бы хотел умереть на Пасху!»…
И совершилось: ударил в спину
Острый клинок, обагряя красным –
Пасха Всечасная наступила!
Стоим с группой паломников на просторной смотровой площадке у крутого склона высокого холма. Внизу плавный изгиб широкой реки, а за ней бесконечные дали: поля, леса, между которыми разбросаны редкие посёлки, угадываемые по блеску оцинкованных жестяных крыш. Серая ленточка шоссе с мелькающими машинками. Цепочка грузовых вагончиков медленно ползёт вдоль опушки леса. Игрушечный тепловозик давно скрылся за деревьями, а вагончики всё тянутся и тянутся... По всей этой неизмеримой шири, в глубокой тишине которой онемели все признаки деятельного присутствия человека, неспешно движутся тени облаков. На недолгое время участок ландшафта погружается в сумрак, но вскоре вновь оживает, освещённый ещё высоким послеполуденным солнцем. Музыка света звучит в безмолвии души.
Шестидесятые годы нашей эры. В Риме начинаются первые гонения на христиан. Молодой римский патриций Марк Виниций влюбляется в прекрасную Лигию, тайную христианку. Его чувства взаимны, но девушка понимает, что связать свою судьбу с язычником она не сможет. Из-за грубых нравов римского воина Лигия вынуждена скрываться от своего возлюбленного. Разгневанный Виниций пытается ее разыскать, используя все доступные ему связи и средства. А его влюбленность быстро превращается в ненависть. И на протяжении всей книги чувства главных героев друг к другу будут постоянно меняться и колебаться то в одну, то в другую сторону.
Предай Господу путь твой и уповай на Него,
и Он совершит.
(Пс. 36: 5)
Глотая новостные сливки,
Присядьте, чтобы не упасть:
Об обязательной прививке
Твердит заботливая власть.
О время! Изобилье Храмов,
И всё же не живем, как встарь:
Врачи лечили род Адамов,
Ветеринары — Божью тварь.
Вели коров к ветеринарам
Без их согласья, не беда,
И это не было кошмаром:
Зачем согласие скота?
* * *
Всё ближе берега, опасней почва,
до пара весь растрачен снег,
не убывают только строчки
из века в век.
Все протяжённости – без знаков,
во всей красе,
стучат в открытую двояко
точки-тире.
Кружение до боли зримо,
пир – мир сетей;
дойдёшь, шагая только мимо
всех скоростей,
где длины у путей слагают
из голосов
и тихо воскресенья чают
без слов…
Не дышалось бы мне и не пелось,
Если б вас я не знал никогда,
И наливом хрустящим и спелым
Мне б не пахли былые года.
Вы мне Буды1 с Холмами2 – родные,
Вы отец мне и нежная мать,
Для меня вы цветы полевые
И Отчизны моей благодать.
Степь с лугами в обнимку и травы,
Рядом Харькова крепкая стать,
Это папины гордость и слава,
То, что так я люблю созерцать.
Лес густой, плодовитый, бескрайний,
В огородах гектары труда,
Это мамины свежесть и правда,
В детстве там я бывал иногда.
Вы мне Виктор и Анна – святые,
Так легко вас любя, почитать,
Ваши руки люблю золотые,
Простоты в них шершавой печать.
