Машина с песком уже подъезжала к деревне, а упрямый замок на воротах ну никак не хотел открываться. Битых полчаса мы с соседкой Люсей безуспешно взывали к его совести, крутили, вертели, смазывали маслом, уговаривали и даже угрожали. Тщетно. Совершенно выбившись из сил, начали было искать альтернативный вариант разгрузки машины за пределами участка, как вдруг раздалось спасительное:
— Помочь?
Пьеса для детей среднего и старшего возраста ко Дню славянской письменности и культуры
Действующие лица: Константин (Кирилл), Мефодий, Константин в детстве (мальчик лет 10), правитель мусульман со свитой, мусульманский мудрец, немецкий священник.
Сказитель (напевно)
(Если ребенок умеет обращаться с гуслями, можно вступление сопровождать игрой на гуслях)
Взять бы гусли мне, гусли звонкие,
Гусли звонкие, сладкогласные,
Спеть бы песню мне о былых годах,
Песню чудную, песнь прекрасную.
Вас потешу я словом искренним
О делах давно уж минувших дней,
Родилась когда наша письменность,
Слово Истины воссияло в ней!
Часть 1. Детство братьев
Ищет крошки голодная стая,
И узором покрыто стекло…
Много праздников глупых я знаю,
Много пиршеств никчемных прошло.
Жизнь празднуя от безнадеги,
Мы сблудились, скурились, спились,
Не несут нас короткие ноги
К горизонту, в небесную высь.
Голос разума – тише и тише –
Тщетно морщится узенький лоб…
Дремлет голубь на кромке под крышей,
Вспоминая всемирный потоп.
Кот был голый. То есть — совсем без шерсти. Порода такая «сфинкс канадский».
Кот лежал на тощей подстилке в тесной клетке витрины московского зоомагазина. На ценнике была обозначена и порода и цена. Вот из-за цены-то и сидел кот весь свой недолгий век за решеткой. Он уже достиг тут половой зрелости, но не имел ни одного шанса, чтобы ею воспользоваться. Не было у него и клички. Просто кот, даром, что породистый. Даже птичек он мог видеть только в клетках напротив. Те беззаботно чирикали тропическими голосами и прыгали по жердочкам в клубах ароматов сухого корма для животных. Разноцветные рыбки за стеклами аквариумов бестолково суетились под монотонное бурчание компрессора. В соседней клетке круглые сутки тряслась ливретка, считающая себя собакой. Природное недоразумение, а не собака, если здраво рассудить. Ярусом ниже спал, уткнувшись носом в описанную пеленку, щенок таксы. Молодой еще пока. И поговорить-то нет с кем.
И сказал Господь: "Идите,
Пойте по миру любовь!",
Будет часто с неба литься
Облаков седых покров.
То дождем, совсем отвесным,
То туманами, как сном,
Иль сиянием чудесным
Опалиться, как огнем
Вся планета и застынет
Неподвижной в этот миг,
И былое вновь нахлынет,
И прольется к Богу крик.
И ребенок улыбнется,
И заплачет царь седой,
Сгинет ночь и не придется
Ждать обещанный покой.
А пока…мы будем плакать,
Мерить время, как простор,
Да искать, как дара, знака,
Разбирая мыслей сор…
Вот я пред тобою стою безоружна.
Отныне лукавство и хитрость не нужны.
Всей жизнью своей до сего дня платила
За ложь и неискренность. Нет больше силы.
Хотеть не хотела - сполна получила
За то, что кумира себе сотворила
Из лжи во спасенье. Но где оно? Где же?
Есть ложь. А вопросы остались все те же.
На них я сама за тебя отвечала:
Спасала любовь. А на деле - теряла.
С пути и тебя, и себя уводила
Так долго. И жить не жила - колесила.
Сегодня, как с глаз пелена, заблужденье
Исчезло о святости лжи во спасенье.
Я страха лишилась и боли потери:
Кто любит, всегда доверяет. И верит!
Спасайся от лжи! Вот и все о спасенье.
Любовь – это вера без тени сомненья.
Тебе возвращаю твои же вопросы.
Мои на них были ответы - лишь слезы.
Где плакала я, там, возможно, копая
Лет триста спустя, урожай собирая,
Найдет кто-нибудь моих слез бриллианты -
Зарытые заживо в землю таланты.
Мое сердце с тобою, когда без гроша
Ковыляет твоя, да в потемках, душа.
И летит не ко мне, и идет не к Нему,
О тебе расскажу лишь Ему одному.
Он отнимет слезу, что в подушку всю ночь.
Он бы мог и тебе, да не хочешь, помочь.
А я буду просить Его даже во сне.
И тогда, когда мысли чужие во мне
Захотят поселиться и сердце мое
Разорвется от боли, а их воронье
Черной тучей слетится клевать мой покой.
Я люблю тебя, милый, единственный мой.
Вдаль бежит вода речная,
На волнах меня качая.
В жаркий полдень так приятно
Вдруг нырнуть в поток прохладный,
Под водой парить, как птица,
Хороша, свежа водица!
Плыть в прозрачных струях нежных
Так легко и безмятежно!
Смех у берега и крики,
На воде – от солнца блики
Искрами слепят глаза,
Да мелькает стрекоза…
Туман растаял, паутинки –
Куда ни кинешь беглый взгляд,
Как будто в воздухе висят
Повсюду: во дворах, на рынке,
Осенней радостью блестят.
И даже в девичьей корзинке,
В которой персики лежат.
А ты в последнюю надежду,
Вложив остаток бренных сил,
Когда и свет уже не мил,
И вера – точка жизни между
Весной и холодом могил,
Рукой послушною с одежды
Взяв паутинку, говорил:
Мои часы идут иначе,
В них часто – всё наоборот:
И день один, что целый год,
И год – как день на старой даче,
Где молодеешь от хлопот,
Копая, бегая, рыбача…
То скачет время, то ползёт.
А паутинка – миг живёт,
Но этот миг так много значит!
2011
Захотелось
по дорожке
Погулять
сороконожке
И детей
с собою взять,
Их у мамы
ровно пять.
Нужно им обуть
сапожки –
Сыро на дворе
немножко.
Пятеро по
сорок ног –
Сколько нужно
всем сапог?!
Без конца мелькают
ножки,
Громко щелкают
застежки,
Нет свободной
ни минуты…
Час проходит –
все обуты!
— Кролик сбежал! — влетела я в трапезную, где сестры уже пили чай.
— Как сбежал?
— Все же сбежал?
— Молодец какой!
Оживились сестры. Матушка молчала.
Я заламывала руки: «Сбежал, сбежал… Подкоп вырыл. Даже не знаю, как я проглядела-то…»
В нашем маленьком сельском монастыре, где мне посчастливилось жить больше года паломницей, животных было немного: три собаки, которые охраняли территорию монастыря, две кошки — любимицы Матушки, да дюжина кур, что несли нам яйца. Другой живности Матушка на заводила — сестер берегла, итак их всего четверо, а работ невпроворот — когда ж управиться еще и с живностью? Но тут Матушке на именины кто-то подарил пару крольчат разного пола. Крольчата были такие забавные, пушистые и лопоухинькие, что Матушка умилилась и подарок приняла великодушно. А заботу о крольчатах доверила мне. «Пускай, спасается!» — благословила Матушка.
Текст выступления на международном фестивале Meeting (21 августа 2011 года. Римини, Италия)
Отчего Ты одарил меня жалостью, главным даром Твоим, даром
Святого Духа, из которого вытекают все остальные.
(«Доктор Живаго». Из черновых набросков и планов)
Дорогие друзья, я благодарна за предложенную мне возможность говорить здесь, на прекрасном и уже знакомом мне фестивале Римини о христианстве Бориса Пастернака. Я благодарна вам за то, что сама эта тема поставлена. Как это ни удивительно, в обсуждении и романа «Доктор Живаго», и вообще творчества Пастернака эта, центральная для зрелого Пастернака, тема затрагивалась меньше всего2. Быть может, причина в том, что привычное для многих представление о христианстве, богословии, церковности слишком далеко от того, что мы встречаем в Пастернаке, говорящем обо всем этом на подчеркнуто «светском», подчеркнуто «повседневном», не «храмовом» языке. Христианство без «религиозности», без «набожности», без привычной опаски говорить «своими словами» о вещах, принадлежащих иной реальности, без богословских терминов, без некоторых самых традиционных проповеднических тем (греха, смирения, послушания, умерщвления плоти, борьбы со страстями и других) оказывается неузнаваемым. Кроме того, может показаться, что христианству у Пастернака отведено слишком окраинное, «принижающее» его место, например, такое:
«Лара не была религиозна. (…) Но иногда для того, чтобы вынести жизнь, требовалось, чтобы она шла в сопровождении некоторой внутренней музыки. Такую музыку нельзя было сочинить для каждого раза самой. Этой музыкой было слово Божие о жизни, и плакать над ним Лара ходила в церковь»3.
Июль был великолепен. Природа, расстаравшись, показывала всё, на что способна. Пышное цветение, медовые ароматы, сверкающие небеса, стремительные птичьи полеты, порхающие бабочки и жужжащие огромные стрекозы, утренние свежие росы и вечерние неповторимые зори, - все это вызывало в моей отроческой душе бурю неведомых доселе эмоций. Тянуло на подвиги, но... все было "как всегда". Так и пройдет лето, думала я, и ничего не случится. Даже вспомнить будет нечего. Совсем. Погода пропадает зря! И дачные подруги разъехались. Ну что ты будешь делать? От скуки взялась за карандаш и начала рисовать. Таланта у меня особо не было, но сам процесс понравился, и я даже стала везде носить с собой пожелтевший детский альбомчик на случай какой-нибудь интересной художественной находки.
Мой друг, пишу тебе письмо
Горит свеча в моей пустынной келье,
И на меня печально смотрят ели-
Пушистые соседки за окном.
Я рассказать хочу тебе о том,
что к нам на остров птицы прилетели,
и их сладкоголосые свирели
симфонию играют за окном.
Пока писала я тебе письмо,
на ветку ели две синицы сели,
и будто что-то мне сказать хотели-
я растворила им своё окно.
И всё,что было за моим окном,
Вдруг очутилось в и стало частью кельи:
И птицы две, и трели их, и ели...
Об этих за и в - моё письмо.
Прошу тебя, открой своё окно!
2009
У меня есть знакомая Анна Шулейт — она художница из Бостона, США. Рядом с ее домом находилась психиатрическая больница — огромное старинное здание, построенное в 1856 году. В детстве она часто гуляла по парку рядом с больницей и заглядывала в окна, пытаясь увидеть в них кусочек такой непонятной для нее жизни. А потом Анна уехала в другой город учиться. И вернулась уже много лет спустя. И в окнах больницы уже не горел свет, в нем больше не было жизни — здание пустовало, его собирались сносить. И почему-то моей милой Анне стало грустно. И, видимо, угадав сочувствие, это заброшенное одинокое строение вдруг заговорило с ней.
О ВЕРЕ
***
Веру постигнуть умом очень сложно,
Веру почувствовать сердцем лишь можно.
***
Никогда не поздно обратится к Богу,
Обретешь к Любви и Истине дорогу.
***
Устремляйте взор свой в небо,
Чтоб конец печален не был.
***
Вера - главнейшее в жизни богатство,
Горе с ней легче, а счастье - полней.
С помощью Божией будем стараться
Веру стяжать и всегда жить по ней.
О СВЕТЕ, ТЬМЕ И ТЕНИ
***
Кто от рождения слепец,
Тому судить о свете сложно,
А то и вовсе невозможно,
Коль он к тому ж еще глупец.
***
При свете темные дела
Становятся видны,
Вот и милее многим мгла
И покрывало тьмы
***
Как тень земная жизнь дана,
И если мы стремимся к Свету,
За нами следует она,
Волнуя мало нас, при этом.
Но если мы бежать во след
За тенью нашею готовы, -
То мы промениваем Свет
На Тьму, где благ земных оковы.
***
Дни светлые у всех и черные бывают:
То счастье упорхнет, то вновь нас согревает.
I
Этот сон видел бедный Макар, который загнал своих телят в далекие, угрюмые страны, — тот самый Макар, на которого, как известно, валятся все шишки.
Его родина — глухая слободка Чалган — затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога, разрастались маленькие дымные юртенки: наконец, точно победное знамя, на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой.
Но пока отцы и деды Макара воевали с тайгой, жгли ее огнем, рубили железом, сами они незаметно дичали. Женясь на якутках, они перенимали якутский язык и якутские нравы. Характеристические черты великого русского племени стирались и исчезали.
Непобедимы никогда,
Никем, ничем и не во имя!..
Нечеловеческое Имя
Нам светит в жизни иногда.
Ни шулерством, ни колдовством,
Ни силой грубой и жестокой
Не истребить стези высокой,
Поставленной над веществом.
И будет колокольный звон
Звенеть нездешне, нерушимо,
И не закроет Вечность ширма,
И Свет не обуяет сон.
Потуги жалкие тщеты,
Не властны вы над крепкой верой,
Вы скоро рухните фанерой
И черви истребят щиты.
Тебе ли, гордый Вавилон,
Торжествовать над Небесами?
Всё будет меряно весами,
И глубина, и небосклон.
Он к тебе приходит незаметно –
Ты его улыбкой не встречаешь.
Он тебя лелеет безответно –
Ты о нём едва по книгам знаешь.
Он глядит небесными очами
На твою израненную душу,
Держит бой с твоими палачами –
Со страстями – кóим ты послушен.
Враг твердит, что ты неплодоносен,
Для добра и вечности потерян…
Он молитвы Господу возносит
День и ночь, в твоё прозренье веря.
Те молитвы – чистые, родные,
Словно щит, отводят бедствий грозы.
С первых дней пути твои земные
Орошают ангельские слёзы.
14.09.2010 г.
Нам ли злобно Творца винить
В том, что мы о святом забыли,
В том, что наши сердца остыли
И утратили дар – любить.
Канет в прошлое боль подлога,
Пред радостью сгинет страх, –
Если мы обратимся к Богу
С покаянием на устах.
7.09.2010 г.
