Сладкое слово свобода

— Кролик сбежал! — влетела я в трапезную, где сестры уже пили чай.

— Как сбежал?

— Все же сбежал?

— Молодец какой!

Оживились сестры. Матушка молчала.

Я заламывала руки: «Сбежал, сбежал… Подкоп вырыл. Даже не знаю, как я проглядела-то…»

В нашем маленьком сельском монастыре, где мне посчастливилось жить больше года паломницей, животных было немного: три собаки, которые охраняли территорию монастыря, две кошки — любимицы Матушки, да дюжина кур, что несли нам яйца. Другой живности Матушка на заводила — сестер берегла, итак их всего четверо, а работ невпроворот — когда ж управиться еще и с живностью? Но тут Матушке на именины кто-то подарил пару крольчат разного пола. Крольчата были такие забавные, пушистые и лопоухинькие, что Матушка умилилась и подарок приняла великодушно. А заботу о крольчатах доверила мне. «Пускай, спасается!» — благословила Матушка.

Крольчата быстро подросли, и вскоре мы их уже пересадили в разные клеточки. Моя забота заключалась в кормлении, чистки клеточек, расчесывании, мытье и прогуливании моих подопечных. Кормила я их утром и вечером, клетки чистила раз в три дня, а купала — совсем редко. Заботиться о кроликах мне понравилось, и вскоре я их полюбила всем сердцем.

Кролики наши имен не имели — имена всем животным в монастыре давала Матушка, а кролики как-то ею быстро забылись — на руки их особо не возьмешь, не потискаешь, вообщем, толку от них оказалось никакого, и имен им не досталось. Потому мы их просто величали Кролик и Крольчиха. Крольчиха была серенькой, невзрачной, с тихим послушным характером. Она легко давалась в руки и лишь поджимала ушки от страха, когда её гладили. Кролик был не такой. Рыжий, мохнатый, у него был характер как у льва — всякого в свою клеточку он не пускал. А если что-то его не устраивало, мог и лапой сильно стукнуть, а то и укусить. Кролика сестры побаивались.

Друг с другом кролики дружили — и часто можно было наблюдать такую картину: Крольчиха через прутья клеточки шепчет что-то Кролику, а тот, подняв ухо, слушает, или Кролик Крольчихе кусочек своей морковки несет да яблока, угощает её. Иногда, когда Матушка уезжала куда-нибудь на несколько дней, мы их вместе отпускали бегать по коридору нашего подвала, предварительно закрыв все двери. Кроликам это развлечение нравилось. А нам нравилось на них смотреть — кролики бегают очень быстро и забавно, действительно сверкая пятками.

Летом, если была хорошая погода, Кролика и Крольчиху я выносила на улицу. Сажала их в место с сочной травой, сверху накрывала клеткой и уходила до вечера. На улице светило солнышко, летали бабочки, пахло сеном — благодать! Крольчачий рай. К слову сказать — места у нас были заячьи — рано утром можно было зайца настоящего увидать на полянке рядом с нашим корпусом. Так что кролики были довольны. Только вскоре я стала замечать, что Кролик от походов на улицу будто пьянел — он совсем дичал, не давался в руки, плохо ел. А однажды обнаружила вырытую ямку возле самой стены клеточки — Кролик рыл подкоп, чтобы выбраться — догадалась я — видимо дикий зов свободы начал его будоражить. С тех пор я стала более тщательно следить, чтобы клеточка Кролика была закрыта, и плотно входила в землю.

Но не углядела — сбежал Кролик.

«Сбежал и хорошо! — наконец, произнесла Матушка. — Забот меньше».

«Но, Матушка, жалко ведь!… А вдруг он вернется… Я верю, он вернется. У него же здесь Крольчиха осталась!» — причитала я.

«Подумаешь Крольчиха. А там — свобода! Нет, оставь, ушел Кролик и всё. Небось, к зайцам пошел».

На том разговор был окончен, но я надежды не теряла. Все же не верилось мне, что Кролик ушел насовсем. Да и Крольчиха, видно было, затосковала по другу своему. И потому я каждое утро, вынося её на полянку, звала Кролика. «Кролик, Кролик! Возвращайся!». Но никто не приходил.

В монастыре все на до мной смеялись. И я сама через пару дней стала сомневаться, а жив ли он вообще. Все же дикий мир не жизнь в клеточке на всем готовом. Он ведь не заяц, а кролик…

Прошла неделя. Был то конец июля. Духота сменилась дождем. Дождь грозой. Я лежала во время дневного отдыха в келье и тут вспомнила, что у меня на улице Крольчиха мокнет. Как была босая побежала её спасать. Выбегаю я во двор — а там ливень страшный. На полянку бегу, глядь, что-то возле клетки с Крольчихой. Что-то чумазое, рыжее, жалкое. Я остановилась как вкопанная, забыла про дождь. Кролик, екнуло сердце. Пошла тихонько поближе.

Рыжее мокрое существо носом прислонилось к клеточке, а Крольчиха, встала на задние лапки и что-то ему как прежде шепчет. Я подхожу ближе… Вдруг Кролик метнулся — увидал меня. Застыл. Я села на корточки. Он тоже сел и смотрит на меня настороженно. «Кролик, Кролик, милый, иди ко мне! — протягиваю я руки — иди, мой хороший…» Кролик не двигается с места, внимательные глазки не мигают. Я еле-еле придвигаюсь в нему, все так же вытянув руки. «Иди, мой хороший, иди же сюда». С минуту мы смотрим друг на друга — оба мокрые, с налипшими волосами. Руки мои от волнения трясутся, хочется схватить его, но я жду, понимая: сейчас главное — терпение, сейчас главное — молитва. Господи, помоги! «Кроличек, Кролик…» — шепчу я и чувствую — слезы текут по лицу, горячие под холодными каплями дождя. Ещё секунда — Кролик опускает уши и прыгает ко мне в руки. Я держу его, быстро бьющееся сердце в усталом тельце моего друга трепещет под рукой. Целую его шерстку. Плачу.

«Вернулся!»

Кролик стал как шелковый — тихий и кроткий. За свое отсутствие он сильно похудел, шерсть его висела клоками, уши исцарапаны. Он спокойно позволил себя вымыть и причесать, и даже когда мы мазали его уши зеленкой, он смиренно сидел на руках. «Вот — цена свободы — смирение!» — шутила Матушка.

Теперь Кролик много ел и спал. И не любил выходить на улицу. Крольчиха суетилась вокруг него, часто что-то ему рассказывая, успокаивала, наверное. Он быстро потолстел, распушился, заблестели его глазки.

А через десять-двенадцать дней вновь начал рыть подкоп. O nomen dulce libertas!