Страницы
Об узкой дорожке и лихой беде, о вере великой и прощеном грехе
— Ну вот, Ерошка, сиди у печи да поглядывай в окошко, — дед, улыбаясь, потрепал внука по голове. — Не печалься, не на век расстаемся...
Старик уходил на несколько дней по каким-то своим надобностям, а Ерошка оставался на это время в придорожном трактире на попечении у хозяйки, доброй и еще нестарой женщины. Хозяйку этого трактира, стоящего совсем недалеко от города, они знали давно, как-то уже останавливались у нее, и потому так выходило, что о разлуке больше переживал Ерошка: он-то в тепле и сытости, а вот деду нужно идти в непогоду.
На улице моросил дождь. Мальчишка вышел к порогу проводить деда да так и стоял у открытой двери, смотрел старику во след, пока тот вовсе не пропал из виду.
Целый день в трактире толкался народ, скучать не приходилось: Ерошка то на кухне помогал, то бегал с разными поручениями. Так, за заботами, он и не заметил, как день кончился. На улице снова стояла непогода, и в трактире на ночлег остановилось множество народу. Тут были и ремесленники, и крестьяне с дальних хуторов, и даже старый солдат, возвращавшийся после долгой службы домой.
С разными заботами ходили они в город: кто выгодно продать товар, кто купить, а кто за справедливым княжеским судом. Каждый старался рассказать соседу о своей заботе, и от того трактир гудел, как улей.
— Да уж, кум, — громко говорил грузный мужик, с виду мельник, — совсем не стало порядку. На дорогах разбойнички балуют, людям добрым хоть совсем из дому не выходи.
— Давеча люди сказывали, — подхватил сосед, — на старой дороге купца заморского вчистую ограбили. А самого посадили в одном исподнем на старую кобылу да так и отпустили. Король ихний потом князю нашему жаловался. Конхуз!
— Вот и я говорю — нет порядку, — вздыхал мельник. — Старые люди вон сказывают, раньше такого не бывало.
— Так то раньше, — оживился кум. — Мне вот дед мой говорил, был у народа такой заступник — Петр-казак, при нем по всем дорогам тишь была такая, что хоть весь год ходи, ни одного лиходея не встретишь.
— Ну, ты сказал, кум, — Петр-казак, — хмыкнул мельник. — Ты бы еще царя Гороха припомнил. Брешут люди про Петра-казака, дети только и верят.
— Это почему же брешут? — опешил кум.
— А потому, — мельник отмахнулся от него, — ни роду его не известно, ни могилки нету. Так бают только: «Ездил-де по дорогам Петр-казак…», — передразнил он и отвернулся.
Разговор оборвался.
Тут от печки раздался негромкий голос:
— Был у людей в стародавние времена такой заступник — Петр-казак!
Люди обернулись на голос: на полу, возле самой печи, сидел слепой старик, на коленях у него лежали гусли, и он перебирал тихонько струны, прислушиваясь к их звукам.
— Ты что ж это, сам его видал, что ли? — мельник ухмыльнулся, подмигнув собеседникам.
— Врать не стану — не видал, — гусляр вроде как и не заметил усмешки. — Жил он, и вправду, давно, а вот почему могилки его нету, про то в старой песне поется.
— Вот ты бы и спел, дед Федос, — попросила хозяйка, — люди сами узнают и другим передадут.
Ерошка тихонько пробрался ближе к печке и устроился у ног гусляра. А тот, оживив старыми руками гусли, начал негромкий распев:
