Омилия

У них в доме везде карты — в коридоре висит карта, в спальне, в кабинете мужа.

Леша говорит, любовь к географии — его семейная черта. В детстве маленький Лешка ползал по огромной карте России, которую его папа расстелил для сына на полу. Ползал и смотрел. Маршруты прокладывал. Там и ходить научился, наверное.

Но, глядя на мужа, в задумчивости взирающего на нарисованные реки и долины нашей страны, Нюте казалось, тут дело не только в семейных традициях, а в другом, более древнем, исконном стремлении человека охватить весь мир, стать его хозяином. Стремлении, идущем ещё от Адама. Стремлении деятельном и по-мужски конкретным. Так, Леша, когда смотрел на карту, видел города и села, в которых он уже побывал, или в которые ещё поедет. Цепь населенных пунктов складывалась у него в дорогу, а дорога в план действий.

Ни горче и не слаще
Дни нынешней зимой,
А ты всё тащишь, тащишь
Вчерашнее с собой.

Живёшь в своей манере,
Не веря никому,
Тебе, по крайней мере,
Спокойней одному.

В раскинувшейся мути
На выпавшем пути,
Пытаешься, по сути,
Себя перерасти…

Вдаль ускользающий рассвет
Подарит Вам ключи от утра.
И солнце россыпью монет
Блеснёт из облаков лоскутных.

Рождаясь радугою дня,
И тишину в душе лелея,
Вы, счастье трепетно храня,
Пройдётесь звонкою аллеей.

Коснётся ветер Ваших губ,
Закружит в танце мимолётном,
И Ваши мысли сберегут
Рассвета привкус лёгкий, лёгкий…

Как–то Шаляпин сказал своему другу Косте Коровину: «Я куплю имение на Волге, близ Ярославля. Понимаешь ли, гора, а с нее видна раздольная Волга, заворачивает и пропадает в дали. Ты мне сделай проект дома. Когда я отпою, я буду жить там и завещаю похоронить меня там, на холме…

Илья Глазунов. «Россия распятая». (Глава «Волга»).

22 июля. Среда.

Увы, не балует нас июль погожими деньками. Вот и сегодня небо — словно белое матовое стекло, сквозь которое слабо светит солнце.

К обеду уже казалось, что погода, как говорится, «разгуляется», но вдруг, словно внезапно налетевшие воинственные кочевники, появились гряды тяжелых темно-серых туч и безвозвратно отобрали радостную надежду. Вскоре хлынул дождь, который длился часа полтора. Наконец он прекратился, выглянуло солнце, и природа, как бы снизойдя нашим несбывшимся желаниям, послала нам нечаянную радость в виде двойной радуги. Хотя она и не была полной — лишь левая часть ее ярко горела на фоне иссиня-черной тучи, уходящей на восток, — мы долго любовались и получили немалое утешение. Особенно удивительно и радостно было то, что явление изобразилось точно над храмом блаженной Матроны Московской, маленькой деревянной церквушкой, недавно построенной возле главных ворот санатория.

«Знаешь, а мы тут с бабой Лександрой разговорились!» — делится со мною мама.

Баба Лександра — это наша соседка. Старушка лет восьмидесяти. У неё как у нас шесть соток земли да небольшой домик с печкой. Огород засеян картошкой, стоит парник с томатами и огурцами. Есть гряды моркови, свеклы, чеснока и лука. А по краю — кусты смородины да малины. «Ой, делов у Вас!» — вздыхает баба Лександра, глядя на наш заросший колокольчиками и васильками участок. И добавляет, между прочим. — «У меня сорняки не водятся».

— Она мне такую историю рассказала! — продолжает мама. — Тебе надо её описать.

Легкий утренний ветер весело шевелил шторами, наполняя дом драгоценной прохладой. Громко пели птицы, спешили прохожие, и летний зной, укрывшись в тени деревьев, терпеливо ждал своего часа, когда можно будет выйти из убежища и пленить жарой уставший город.

В этот день службы не было и можно было немного отдохнуть, но отцу Петру дома не сиделось. Он быстро собрался и отправился в больничный храм.

Знакомая тишина обняла за плечи вошедшего внутрь церкви батюшку. Многие годы эта удивительная тишина согревала зимой и дарила прохладу душе отца Петра летом.

Инокиня Монония, сухопарая старуха лет пятидесяти, сидела на своем убогом ложе, покрытом грубой рогожкой. На коленях у нее покоился массивный кипарисовый ларец. Этот ларец мать Монония хранила в изголовье своей постели. Какой же он тяжелый! Да и как иначе! Сколько лет она наполняла этот ларец, подобно трудолюбивой пчеле, наполняющей нектаром медовые соты. Оттого-то ей так отрадно бывает смотреть на то, что находится внутри.

Дрожащими руками старуха подняла крышку. В ларце — монетка к монетке — тускло поблескивали золотые червонцы. Мать Монония залюбовалась ими, как земледелец — собранным урожаем. Что ж в том греховного? Ведь не для себя собирала она это богатство…

И я, как межсезонье — между солнц и между ливней —
в добрый путь и добрый час
который раз
иду по радуге вприпрыжку.

Бегут за мной дожди, и лучики, как зайцы
скачут впереди, указывая путь —
зовут: Иди скорей сюда, беги!

Гляжу по сторонам, как будто не своя,
и спрашиваю: чья?
Отправил меня кто, собрал в дорогу
зачем и для чего?

Ответа нет. Шуршание травы, листвы, ветров —
какая-то подсказка. Но я не слышу слов.
Один лишь зов гудит внутри
меня и проводов.

Времена жизни

Когда задохнешься: зима не прейдет вовек, —
Замрешь в метели февральской, едва дыша,
Господь тогда претворяет в ручьи снег,
И вновь обретает свою надежду душа.

И чувства бушуют, и мыслям покоя нет,
Но скоро поймешь: пора становиться другим.
Господь тогда претворяет ручьи в цвет,
Как завязь стиха — в поэму, как песню — в гимн.

Не скучай, мое солнце, по осени,
Повернуть время вспять вряд ли сможем мы.
И растут твои травы, не скошены,
Колосятся, в снопы не приложены.
Под листочками клена, чуть пьяными,
В старом парке, как пазлами сложенном,
Меж ветвями и между каштанами
Я пройдусь тропою нехоженой.
В той поре увяданья узнала ли
Того странника с проседью холода,
Обнимая корсет твоей талии
Говорил тебе: ты всегда молода?!

Самая большая благодарность Богу — радость.
Старец-архимандрит Фаддей (Витовницкий)

Заза, 35-летний отец семейства, тяжело опустился на диван и щелкнул пультом телевизора. Наконец-то наступил вечер, а вместе с ним и заслуженный отдых после трудного дня в нотариальной конторе. День-деньской сиди в костюме при галстуке-удавке и отвечай на вопросы малоадекватных посетителей по поводу завещаний, оформления недвижимости и прочих скучных предметов.

Заза для порядка оглянулся назад. Его жена Тинико, она же сотрудница Дома юстиции, и двое их детей Тамаз и Нино мирно пребывали каждый в своей изолированной виртуальной реальности. Тинико в наушниках смотрела какой-то сериал на Ютубе, Тамаз развлекался с именным планшетом, Нино наряжала белое уродливое существо под названием «кошка Кити» в розовые платья на экране старого отцовского компьютера. В комнате царила тишина.

Лежишь бессильно, глаз не закрывая,
И слушаешь часами напролёт,
Как полночь, словно птица заводная,
Бессонницу неистово клюёт.

И, кажется, с тобой не спит планета.
Неровно сквозь клубящуюся хмарь
Пульсирует багровый кокон света,
Окутывая уличный фонарь.