Омилия

Тамара, сотрудница нашей поликлиники, проработала в ней верой и правдой более сорока лет. По трагическому стечению обстоятельств она почувствовала, что серьезно больна. Медики всегда болеют очень тяжело, то ли потому, что им известно течение болезни, то ли потому, что работа их, как правило, нервная и тяжелая. Тамара рассудила так: «Поживу сколько осталось нормальным человеком, не буду себя мучить операцией, облучением. А вдруг еще в процессе этого лечения стану обузой для родственников, а вдруг вообще все обойдется». Рассуждай, не рассуждай, а болезнь берет свое. Заведующая поликлиникой просто вынудила Тамару пойти на обследование под угрозой увольнения. Страх смерти в людях, особенно неверующих, сидит очень глубоко. Тамара, плохо скрывая волнение, зашла в мой кабинет за приговором. Приговор подтвердился — запущенная стадия рака. «Как сказать ей? — подумала я. — Сразу правду? Она сама обо всем догадывается».

СКАЗКА ИЗ ЦИКЛА «ДОРОГА НА ВОСТОК» 

…Не так-то сразу и уйти
Придется из земного мира
К садам небесного эфира,
К долинам звездного пути…

Старик жил высоко в горах, жил так давно, что и потерял счет годам. До подножья гор его проводили дети, когда он состарился: сам же и просил — не хотел им мешать… Подумал, что слишком долго ждать смерти не придется, но все-таки взял с собой самое необходимое на первый случай. Дети остались в долине, где жили всегда, а Старик поднялся туда, куда людей еще не заносило. Поднимался не один день, а каждый день — понемногу, и наконец остановил себя: выше — уже некуда.

Пять утра. Какой-нибудь час лишний
Полежать, не помня ни о чём,
Разве только запах мокрой вишни,
Жёлтых яблок, пахнущих дождём.

Вот такой вот маленький мечтатель
Вдруг проснётся поутру во мне,
А мой тихий город стал лохматей,
Осень мягко светится в окне.

Так больно, что знакомые уходят.
От пустоты мне больно и от слёз.
Вдали исчезнув, словно пароходы,
Они плывут, разыскивая плёс.

Тот плёс, что приготовила им Вечность,
Где боли нет, сомнений и беды.
Кружатся чайки дивные беспечно,
И ветерок летит без суеты.

И нам уже ничем их не коснуться
И не догнать проснувшейся мечтой.
Молитвы наши им вослед взметнутся,
Путь освещая робкою свечой.

Лысые деревья ветром гнут деревни,
инеем потеет стылая земля.
Осенью дождливой мир ещё плачевней,
и зима крадётся мышью по щелям.

Стёганые нивы ссорятся с морозцем
и тоскуют втайне по снегам зимы.
Маются на воле стебли-семяносцы -
всяк в такую пору мужеством храним.

Жить − просто! Полюбить цветок,
Ребенка, родину, погоду,
Свободу или несвободу,
Как любит легкий ветерок,

Играть с волной, и как фрегат
Встречает шторм в открытом море…
Жить − просто! Как в огромном хоре
Живет мой голос; как гранат

На ветке зреет средь листвы,
Вбирая солнце в недра зерен…
Прекрасна жизнь, а мир просторен!
От сочной зелени травы

Зачем мы здесь? Что сделать мы должны
Для бытия и не для бытия?
Не отделяя от чужой вины
Свою вину — вина всегда своя, —

Я все же признаюсь, что не могу
Усвоить сочетательный закон —
Не для отчетности, но… свечку жгу
Безжалостно, жестоко, с двух сторон.

Вот тут, вот тут, подобно коже,
улыбкой морщатся века —
ни на кого ты не похожа,
танцующая свысока.
Дородна и легка, как птица,
нисходишь пламенем в огонь,
тобою жизнь внутри искрится —
тьмы нищих жалует король.

С книгами Владимира Леви я знакома очень давно. Хотя и не всегда была согласна с тем или иным мнением этого известного психолога, но время от времени почитывала его и, как правило, находила что-нибудь интересное или даже полезное для себя. А недавно попалась мне книга с многообещающим названием «Одинокий друг одиноких (просьба о любви)».  Но здесь, увы, меня постигло полное разочарование как в книге, так и в профессионализме автора. И это еще очень мягко сказано.

Если называть вещи своими именами – то это не книга, а какая-то смесь непристойностей с самолюбованием. Писатель будто любуется своими и чужими падениями, воспевая их в стихах и прозе.

Исполнен свежести
                                 и чист,
Изящен, зелен,
Весной родился нежный лист
На крепком древе.

Он кроной пышной был храним
От бурь и зноя,
В сиянье счастия над ним
Иссякло горе.

Но лист судьбину проклинал:
«Я раб природы!»
Не древа неги он желал —
Желал свободы.

Россия уходит на небо,
Попробуй ее удержи.
В Отчизне душа больше хлеба.
Святая, устала от лжи.

От горьких рыданий суровых,
От вечных попреков и зла.
Россия разбила оковы
И душу в руках понесла.

«Любить — это в райские двери стучаться,
Родных имена поминать.»
Любить — это с Отчиною повенчаться,
За Родину кровь проливать.

Любить — к ослепительным высям взывая!
Идя неторенной тропой.
И с каждой минутой вокруг открывая
Величия гордый покой!

Предутренняя тишь.
Убранства роскошь в свете фонарей
там за окном. Чернеет лишь
дорога мокрая, но блики светлые на ней.

В едва заметном воздымании листвы
— дыханье осени неторопливой.
А вот в ладошках-листьях сливы
белеет первый снег! Он для меня.

И нежеланно приближенье дня.

Ты своим неуменьем прощать
отказал мне вновь в праве на жизнь.
Разъярился конь-время и —
                                        вспять!
Только я уж другая, не злись.

Сколько раз выжигался мой дом,
и я зябла в его пустоте.
Но теперь разложу коню корм
за оградой на узкой тропе.

       Холодный осенний дождь закончился, и озорной ветер стал наводить на небе порядок. Он распахнул тяжелые серые тучи и выпустил на свободу яркие лучи солнца, которые сразу же начали сушить промокшую остывшую землю.

       Десятилетняя Люба с радостью надела свои старенькие ботинки, доставшиеся ей от старшего брата Гриши, взяла сделанную папой деревянную куклу и вышла из дома. Родители уже были во дворе. Стоя у амбара, они советовались, как им лучше сохранить собранный урожай.