Религия

А птица ли? Или всё же, скорее, тот самый ёжик из анекдота: ёжик птица ленивая, пока не пнёшь его — не полетит? Злой анекдот, потому что у ёжика нет крыльев по определению. Но анекдот-то о людях, а если это про людей, то правда. Человек, словно курица — носит в себе потенциальную возможность полёта, но не летает.

Я как-то видела в сети фотографию взлетевшей перед носом тигра курицы. В момент смертельной опасности она всё-таки вспомнила о том, что она не только несушка, не только поставщица яиц, окорочков и крылышек для магазинов, но и птица, т. е. существо, рождённое с крыльями — для полёта.

С человеком можно поступить таким же образом, как поступают с курами: направить в сторону супермаркета, а не в сторону Неба. И тогда получится «биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей — всё равно, что считать биографией биографию этих вот брюк. Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья; когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой» (А. Белый, «Записки чудака»).

Не люди, Сам Господь назвал христианского Бога «Богом Авраама, Исаака и Иакова» (Мтф. 22:32). «Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт. 15:6). Авраам не просто верил в Бога, но всецело полагался на Него, доверял Ему, был безропотно послушен, даже услышав требование принести в жертву своего сына Исаака, ибо знал, что Бог благ.

Сюжет известен, ход событий тоже. Непонятным остаётся другое: почему собственно Авраам был уверен в том, что слышит именно Бога, а не, скажем, его противника? Если перенести действие в наши дни, то мы увидим, что некий отец соглашается зарезать своего сына. Страшно. Наш внешний взгляд не позволяет понять что-то главное, ускользающее: Авраам — загадка, он только кажется нам понятным. Может быть дело в том, что его история из времён Ветхого Завета, когда Бог не стал ещё внутренним, Богом в нас, а был только внешним фактом, потому что Христос ещё не воплотился, не стал одним из нас? Можем ли мы так же легко доверять своим переживаниям и ощущениям, как это делал Авраам?

На трудные вопросы отвечает Константин Владимирович Яцкевич, православный кризисный психолог, преподаватель нравственно-ориентированной христианской психологии в Школе катехизаторов Минской Епархии Белорусской Православной Церкви.

Встретил недавно знакомую женщину, верующую, которая давно уже работает в Церкви. Сказала, что ищет новую работу. Я вспомнил про вакантное место в одной церковной организации. Но знакомая отказалась. Оказывается, она приняла решение никогда больше не работать в Церкви. Заявила, что с нее хватит. «Есть серьезная опасность потерять веру» - объяснила она свое решение.

Подобные слова слышу не первый раз. Действительно, для многих людей работа в Церкви становится огромным искушением. В ежедневных рабочих буднях человек показывает себя таким, как он есть, со всеми духовными болезнями. Впрочем, к грехам своим и чужим мы все привыкли – но если страсти греховные соединяются с внешним благочестием и церковностью, на выходе получается страшный пример лицемерия и ханжества.

У всякого человека есть три причины бытия: Бог, другие и он сам. Наверное необходимо родиться на каждом из этих уровней, чтобы быть по-настоящему, т. е. вполне, а не отчасти. Первое начало — Бог, это сотворение Адама и Евы, сотворение человека как такового. Второе — это рождение от родителей и становление под воздействием социума в самом широком смысле этого слова. Третье — это пробуждение в себя, приход в осознанное бытие, когда я — это я, а не кто-то другой, когда я осуществляю свой выбор сам, а не под влиянием чего-то или кого-то (второе рождение).

Выходит, когда мы кого-то обвиняем некрасивым восклицанием «Вот я из-за тебя….» — это отчасти правда, ибо отчасти в нас всё «из-за…». Кстати, эпоха модерна, помимо всего прочего (а может даже в первую очередь) была занята именно социальным аспектом человека, постмодерн подступил непосредственно к личности. Это лишь оговорка, которая здесь не совсем уместна, но всё-таки необходима, потому что важно понимать когда и какие уроки мы проходили и должны были выучить.

Итак, ближний для меня — причина, а не средство. Но причина чего? Важнее всего понять, что в нём обязательно есть причина меня самого. Помимо всяких высоких слов о любви к другому, надо уяснить, что моя любовь к себе включает в себя и любовь к ближнему. Хочешь по-настоящему любить себя — люби другого. Что за реальность стоит за этими словами попробуем сейчас разобраться.

Философы говорят, что мы живём во времени, для которого уже нет времени, т.е. когда история закончилась. В таком случае у нас весьма удобное положение на стреле времени — мы можем охватить взглядом некое культурно-историческое целое. Достаточно сформулировать ключевой вопрос, а затем в его фокусе оглядеть уже пройденный путь, чтобы понять важное для нас сегодня.

Антропологический кризис — одно из ключевых определений времени,  то есть его центральная проблема — кризис человека. И межчеловеческие отношения здесь, пожалуй, играют решающую роль.

«Люби ближнего, как самого себя» — это человеческий идеал и вторая часть единой заповеди о любви к Богу¹. Всякий, кто стремится быть человеком и действовать по-человечески, намеревается приблизиться к этому евангельскому образцу. Почему же  человек сегодня может сотворить любую гнусность, не переставая мыслить себя хорошим? Качество человеческого материала таково, что ради того, чтобы выглядеть в своих (и чужих) глазах смиренными и праведными (правильными), многие с готовностью убьют Христа, не переставая при этом мнить себя христианами.

Как известно, отношение к другому — это результат отношения к себе, ибо человек становится тем, чем стремится стать. Следовательно причина антропологического кризиса — неправильный выбор себя, своих целей и ориентиров. Как  заметил  в своё время учёный-физик Сергей Капица, «софт» человечества не соответствует его «железу».

О Преподобном Сергии Радонежском написано и сказано больше, чем о других русских святых. Вряд ли стоит этому удивляться: личность Преподобного столь широка и масштабна, что и тысячи бесед не хватит для разговора о ней. Подобно тому, как изумруд можно рассматривать часами, под разным углом, наслаждаясь его красотой — так и светлый образ игумена земли Русской дарит нам неисчерпаемое духовное научение. А если сравнивать один драгоценный камень с другим? Тогда впечатление еще острее, и наслаждение еще выше. Сегодня, в день памяти Преподобного, хотелось бы в очередной раз поучиться из жития подвижника, но специально оттенить мысль некоторым  сравнением. Давайте мысленно поставим рядом с Сергием другого великого святого Православной Церкви, его современника  — святителя Григория Паламу. Соотнесение особенностей их подвига дает пищу для некоторых размышлений.

Сергий и Григорий — два солнца, просиявшие в XIV веке. Между ними есть как сходства, так и различия. И тот, и другой — исихасты, достигшие высот духовной жизни, созерцавшие Фаворский свет. Оба имеют огромное влияние на историю Церкви. Григорий философски обосновал и в деталях описал практику исихазма, богословски объяснил феномен нетварного света, подытожил святоотеческое учение о Святом Духе, провел четкую грань между западной и восточной христианской мистикой. Сергий — создатель духовно-культурного идеала Святой Руси, возобновитель общежительного монашества на нашей земле, основатель русского старчества, духовный собиратель русского народа, «совесть» отечественного Православия. Труды Григория содержат богословский критерий православной духовной практики; подвиг Сергия обозначил духовно-нравственные основы русской святости, культуры, жизни.

Горе оглушает, ошеломляет, ранит, а если длится слишком долго — убивает. Рядом с нами немало людей, контуженных горем — не мнимым, а самым настоящим, травмирующим телесность и душевность. И, как непристойно контуженному человеку указывать на его недуг, так недопустимо неуважительное, пренебрежительное отношение и к душевно травмированному, контуженному горем человеку. Он страдает, болеет, нуждается в поддержке и понимании, но именно понимания зачастую всем нам не хватает. Потому темой нашего разговора с кризисным психологом, преподавателем Школы катехизаторов Минской Епархии БПЦ Константином Владимировичем Яцкевичем стала «душевная контузия».

— Есть такое выражение: убитый горем. Бывает, что человек совсем не может оправиться от пережитого и заболевает, хиреет, а то и умирает. Что случается с таким человеком с точки зрения православной психологии?

— Следует сказать, что в последнее время эмоционально-когнитивная «контузия» это весьма распространённое явление, которому в психологии дано определение «глубокой депрессии», переходящей в психосоматическое заболевание, подчас, смертельное. Любопытно, что в святоотеческой православной психологии нет такого понятия, как депрессия, поскольку это по большей части светское и сугубо поверхностное восприятие данной проблемы, а святоотеческая психология – это глубинная психология анализа первопричин, которые коренятся на уровне нетварных энергий, питающих душу и обеспечивающих состояние души. Так вот с точки зрения православной психологии глубокая депрессия или убитость горем, тоской, кручиной, печалью скукой и т.д. есть не что иное, как действие такой страсти, как уныние, которой всегда предшествует страсть печали. Можно сказать, что процесс погружения души в убитость горем, а точнее в страсть уныния развивается в несколько этапов, на которых не срабатывает защита души противоположными страстям добродетелями (печали – радость, а унынию трезвение бодрость духа).

Оттого взлетел ты в небо, что земли коснулся пяткой.
Гёте

В детстве мы играли в бумажные куклы. Рисовали для них разные одёжки. Без особых усилий можно было нарисовать целый гардероб — в этом было преимущество игры в бумажные куклы, ибо обычные куклы тогда жили гораздо более скромно. (Важную и актуальную тему творения своими руками мира игры я обхожу стороной, ибо разговор сейчас о другом).

Картонный мирок может приносить радость — когда он для игры, когда служит имитацией большого настоящего мира. Но горе нам, если большой мир сводим на уровень плоских идей и представлений. Теряя из виду многомерность, многоярусность мира и всего, что в мире, всего, что можно воспринять сознанием, мы теряем объем мышления, и себя превращаем в тех самых плоских кукол, которыми играет кто-то другой.

Потому мудрый Господь поместил человека в ситуацию «Между» — сами обстоятельства жизни раздирают нашу плоскость в объем, тащат во все стороны всевозможными устремлениями, зовами и вызовами. И найти себя — это значит найти себя не на плоскости своих мнений, а в объёме реального бытия, реального присутствия в мире. Плоское представление — всегда искажённая проекция реальности, даже если создаётся из верных посылов и движений.

Не так давно митрополит Антоний (Паканич), Управляющий делами УПЦ, дал интервью порталу «Православная жизнь» о проблемах взаимоотношений Церкви и украинского общества. Отвечая на вопрос: «Что упущено, какие недочеты, что не удалось?», владыка, помимо прочего, сказал: «Что при этом упущено? Наверное, время. Мы должны со скорбью признать, что не всегда использовали на полную мощность те возможности проповеди Евангелия, которые нам были предоставлены временем».

Ответ правильный и честный. Да, действительно, Господь подарил Церкви в Украине двадцать пять лет свободы и независимости; годы, когда необходимо было сделать ту работу, которую вместо Церкви никто не сделает. Работа выполнена не была. Конечно же, проповедь Евангелия стоит на первом месте в списке нереализованных, или недостаточно реализованных задач. Проблемы внутренней миссии в Украине — это тема отдельного разговора, но здесь хотелось бы сказать несколько слов о другой, не менее важной задаче, которая мало того что не была выполнена — о ней почти никто и не подумал. Речь идет о духовно-культурном анализе феномена украинства.

Речь пойдёт, конечно, не о привычной игре в пазлы, когда картинку, разделённую на множество мелких деталей, собирают воедино. Хочется поговорить о другом — насущном и важном, и при этом напоминающем пазлы.

Многие из нас сумели найти в жизни какие-то островки истины, которые нам дороги, ибо сердце вполне узнало их, как истинные. Мы дорожим такими «осколками» Правды Христовой как сокровищами. Ещё бы не дорожить! Ведь они согревают и питают душу, зовут на путь добродетелей. Но разве не похожи добытые нами фрагменты истины на те же пазлы?

Представьте себе человека, который гордится (пусть даже втайне от себя) тем, что является не то чтобы обладателем, а просто держателем, носителем (в смысле носильщика) пары-тройки фрагментов-идей, а то и вовсе имеет в наличии лишь один. Зато он подлинный, и при этом — мой! Такой человек свой фрагментик пазла возводит чуть ли не в абсолют, забывая, что без видения целой картинки в нём смысла мало. Частичка целого обретает смысл только в соотношении с другими частями, в единстве с другими созидая некий пейзаж или портрет.

Так и с теми или иными нашими умными (воображаемыми) добродетелями. Знание о спасении, подаренное Самим Спасителем, едино и неделимо — оно целостно. Если всё духовное знание и вероучение поделить на фрагменты, на части, картина с Образом спасения распадётся на куски, и каждый возьмёт себе по кусочку целого, потеряется смысл. Именно это мы зачастую совершаем, сражаясь за ту или иную свою правдочку.

Есть у военных такой термин — «второй номер». После игумена Иоанна (ныне владыки) в Даниловском монастыре таким незаменимым «вторым» был для меня отец Даниил. Вспоминаю отпевание моего отца, монаха Матфея, постриженного перед смертью по благословению владыки Михея. Отпевание моей мамы. Вижу военный уазик и где-то всегда рядом — братскую руку отца Даниила. Или вот понадобилось привезти в наш дом какую-то мебель. Тащим этот диван из монастырского «бычка» вместе с о. Даниилом, смеемся, что в деревенском доме нестандартные узкие двери. Или просто встретились где-то случайно. При каждой встрече расплываемся в улыбках, пара слов, пара шуток, как условный знак «свой-свой»… Вроде и нет человека с тобой напрямую рядом, а он рядом, пусть и вторым планом. Если мы и говорили, то мало, вскользь. Ясно, что главное не в словах. Это когда ты с человеком, что называется, «на одной волне». Это если человек молится. Если он доброго Духа. А отец Даниил таковым и был. С ним и помолчать было хорошо, не тягостно. Он был свой…