«Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано „неведомому Богу“. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет» (Деян. 17:22-24). Эти слова сказал апостол Павел, обращаясь с проповедью христианства к жителям Афин. Город был центром древнегреческой культуры и религии; в нем Павел, прогуливаясь, нашел между идолами жертвенник «неведомому Богу». Блестящий миссионерский ход апостола, начавшего разговор о Христе похвалой язычникам за их «особенную набожность», не был случаен.
Политикам, дипломатам и проповедникам хорошо известен один важный принцип успешного диалога: беседа всегда должна строиться на какой-то общепринятой основе. Необходимо что-нибудь такое, в чем обе стороны между собой уже согласны, иначе разговор не получится. Учением, содержащим общие для Павла и языческих интеллектуалов положения, могла быть и стала философия Платона и Аристотеля, которые еще в четвертом веке до Рождества Христова вплотную подошли к идее единого Бога — Демиурга, творца вселенной. Павел, получивший прекрасное образование, знал об этом и воспользовался достижениями греческой мысли для проповеди Евангелия. Поэтому первую часть Павловой речи греки слушали спокойно — учение о едином Боге было им знакомо.
Когда я перечитываю данное место из Деяний, у меня всегда рождается вопрос: если бы апостол Павел проповедовал Евангелие не две тысячи лет назад, а сегодня, и не грекам, а русскому человеку — какую общую платформу для разговора он бы искал? Рассчитывать на знание Платона и Аристотеля современным русичем вряд ли можно. Еще менее нынешний гомосапиенс начитан в ветхозаветных Писаниях, на которых основывался Павел при разговоре с иудеями. Итак, с чего бы начал Павел душеспасительный разговор в наши дни?
Может быть, с христианской литературы? Ой, вряд ли. Мысленно «схватить» и правильно понять цитату из Достоевского или Лескова в наше время способен либо профессиональный литературовед, либо пожилой советский интеллигент. Прошли времена, когда мы жили в самой читающей стране мира. Что ж, возможно, уместно будет заговорить о христианских корнях русской классической музыки? Начать с добаховского периода, затем сказать о барокко, о венской классике, романтизме, а потом через Чайковского и Рахманинова нырнуть в Православие? Не смешите. Теперь в таких материях разбираются лишь редкие знатоки.
А может, такой ход: роль Церкви в отечественной истории? Увы, здесь у всех разные взгляды. Истории как последовательности общепризнанных событий с более-менее общепризнанной их оценкой вообще не существует. Трудно сказать, какие исторические факты не оспаривались бы сегодня теми или иными историками. Например, Куликовская битва — была или нет? Сергий Радонежский благословил Димитрия Донского на Куликово поле, или на битву на Воже? В разговоре с разными учеными мужами мы услышим различные мнения. Да и сам образ преподобного Сергия не так уж и однозначен в восприятии — например, среди граждан нынешней Украины. Новый украинский взгляд на Сергия как на врага нации уже однажды выразил некий «старший научный сотрудник» Киево-Печерского историко-культурного заповедника.
Так что об истории христианских государств и о феномене христианской культуры Павлу также пришлось бы умолчать. Что еще? Может быть, апостолу захотелось бы поговорить о своих Посланиях? Например, если бы Тарсянин оказался в современной Москве, он был бы приятно удивлен множеством христианских храмов, и вполне логично сделал бы вывод о том, что его письма хорошо известны жителям такого благочестивого города. Сотни храмов, и в каждом читается Евангелие и Апостол — значит, тексты Посланий у людей на слуху и в памяти? Представим на минуту, как апостол языков прохаживается по Арбату и время от времени обращается к снующим туда-сюда гражданам. «Простите, вы помните наизусть Гимн Любви апостола Павла?» Первый с испугом шарахается, второй останавливается, пытаясь понять, но тоже проходит дальше. Третий отвечает: «Вы имеете в виду гимн России?»
Возможно, он наткнулся бы на некоторых протестантов, знающих его письма. Но разговора все равно не получилось бы, потому что протестанты могут только проповедовать — вдумчиво и глубоко говорить о Писании они не способны. Павел послушает, удивится, как это можно так искажать смысл его текстов, и отойдет.
Может быть, стоит говорить с людьми о христианстве как о духовной основе русской жизни, как о том, что издавна «наше»? Сомнительно, чтоб апостол взял такой тон. Традиция — хорошо, но Евангелие не может быть только традицией. Евангелие — это жизнь и горение сердца. Христианство «по обычаю» именно и превратится в обычай. Так ведь и произошло у нас когда-то. Как сказал один умный человек: «главная трагедия Руси в том, что Литургия превратилась в Обедню». Святое Православие, религия обожения и внутреннего преображения, способно создавать традицию, но само полностью в традицию никогда не вмещается. Православие — всегда усилие, прорыв, опыт неповторимой встречи с неповторимым Христом. И Павел при жизни всегда свидетельствовал как раз об этой встрече. Причем, ломая старые религиозные традиции и стереотипы.
Итак, что же сказал бы современному человеку апостол Павел? Тот, который «для всех … сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9:22) — что бы он сказал? Как благовествовать там, где господствует утилитарная этика, царит культ гедонизма, и со всех сторон вопят о правах человека, в то же время делая попытки лишения этих прав даже в пространстве его собственной семьи? Какие слова проповеди находить в обществе, где слово чрезвычайно обесценилось, где миллионы ничего не значащих фраз перетягивают людей от одного обмана к другому? Где найти интонацию, чтоб «достучаться до небес» человеческого сердца, если эти небеса окутаны смогом политики, национализма, шкурных интересов и личных страстей?
Несомненно, гениальный Павел нашел бы глагол, жгущий сердца людей. Конечно, есть некие вечные вопросы, обещающие остаться актуальными до конца мира. Смерть, жизнь, ужас и позор греха, тайна страданий, загадка загробного существования, надмирная красота христианской религии, жажда человеческого сердца чего-то большего, чем хорошая зарплата и отдых за границей... Но — говорить на подобные темы от века к веку все трудней. Если первое тысячелетие христианской эры копило опыт духовной жизни, а второе жило уже накопленным богатством, то третье с выпученными глазами рвется вон из христианского мира, теряя по пути остатки здравого смысла и человечности.
Так все же: святый Павле, чтобы ты сказал им? Как бы ты начинал свои проповеди? В какую словесную оболочку ты бы облек Христово благовестие сегодня? Что общего ты нашел бы с человеком каменных джунглей мегаполиса, которого вообще очень трудно определить из-за его внутренней расщепленности, религиозной безграмотности, равнодушия к своей собственной душе? Или твоя проповедь была бы только обличительной, гневной? Как последняя речь Христа к иудейскому духовенству: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…»?
Помоги, отче Павле, тем, кто все же пытается сегодня что-то говорить о Господе, мучаясь от своего косноязычия и страдая от острого ощущения собственного недостоинства. Помолись Богу о всех современных проповедниках. Сделай так, чтобы слова наши были «как иглы и как вбитые гвозди» (Еккл. 12:11). Чтобы сердце подвигало уста говорить, и ум овладел трудностью перевода Евангелия на язык двадцать первого века. Чтобы слово Божие не возвращалось к Нему тщетным, но исполняло то, что Ему угодно, и совершало то, для чего Он послал его (см.Ис. 55:11).
