— Откройте! Откройте!
Отчаянный стук в окна заглушал отчаянный крик, в котором слышался не страх — смертельный ужас.
— Откройте! Ради Бога, откройте!
Но окна были темны, словно обитатели домов спали беспробудным смертным сном. И человек в длиннополой одежде, почти сливавшейся с ночной тьмой, спотыкаясь и всхлипывая, бежал к следующему дому, и снова барабанил в оконные стекла и в ставни, умоляя открыть… сказать… спасти… Наконец, в одном из окон блеснул огонек.
Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако когда семья в полном составе сидела за завтраком, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная дама лет пятидесяти, недовольно поморщилась и покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, дородного тридцатилетнего брюнета с оттопыренными чувственными губами и скучающим взглядом. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру, девятнадцатилетнюю Женю, мотнув головой в сторону звонившего телефона. Вскочив с места, Женя подняла трубку:
— Алло! Здравствуйте... Мам, это тебя...
Тот день, в одночасье изменивший жизнь семейства Кругловых, начался, как самый обыкновенный выходной. Ничто не предвещало приближения чрезвычайных событий. Однако когда семья в полном составе сидела за обеомидом, раздался телефонный звонок. Услышав его, хозяйка, Зоя Ивановна, полная, фигуристая, властная дама лет пятидесяти, недовольно поморщилась и покосилась на сидевшего рядом старшего сына Рубена, дородного тридцатилетнего брюнета с восточными чертами лица и скучающим взглядом. В свою очередь тот выразительно поглядел на младшую сестру, девятнадцатилетнюю Женю, мотнув головой в сторону звонившего телефона. Вскочив с места, Женя подняла трубку:
— Алло! Здравствуйте… Мам, это тебя…
Сидя у окна автобуса, врач-интерн Нина Сергеевна Н., которую старшие коллеги чаще называли просто Ниной, смотрела на тянувшуюся вдоль дороги равнину, поросшую редким сосняком вперемешку с чахлыми елочками. Унылая картина! А ведь когда-то здесь простирались леса — непроходимые, величественные леса, которыми издавна славилась Михайловская область. «На Севере — доска, тоска и треска» — вспомнилась Нине знакомая с детских лет поговорка про ее родной край. Треску выловили, леса вырубили. Что осталось? Только пустошь — безжизненная пустошь…безлюдная пустыня… Нет, все-таки не безлюдная. Ведь где-то здесь находится деревня со странным названием Хонга, куда едет Нина…
— Это Вы спрашивали, когда будет Хонга? — раздалось у нее за спиной. — Да вот же она!
Сидя у окна автобуса, Нина смотрела на тянувшуюся вдоль дороги равнину, поросшую редким сосняком вперемешку с чахлыми елочками. Унылая картина! А ведь когда-то здесь наверняка простирались леса — непроходимые, величественные леса, которыми еще недавно славилась Михайловская область. «На Севере — доска, тоска и треска» — вспомнилась Нине знакомая с детских лет поговорка про ее родной край. Треску выловили, леса вырубили. Что осталось? Только пустошь — безжизненная пустошь…безлюдная пустыня… Нет, все-таки не безлюдная. Ведь где-то здесь находится деревня со странным названием Хонга, куда едет Нина…
— Это Вы спрашивали, когда будет Хонга? — раздалось у нее за спиной. — Да вот же она!
За окном показались одноэтажные домики, баньки, изгороди. Автобус остановился. Подхватив сумку, Нина неуклюже спрыгнула с подножки на обочину, едва не угодив в придорожную лужу. А автобус, устало урча мотором, покатил дальше…
До конца дня было еще далеко. Поэтому Нина решила не откладывать дела в долгий ящик и отправиться на поиски церкви.
Выйдя на улицу, она огляделась по сторонам. Куда бы пойти? За больницей раскинулся сосновый лесок, куда вела неширокая дорога. Похоже, ею пользовались достаточно часто. В таком случае, вряд ли эта дорога ведет к церкви. А раз так, поиски храма следует начать с деревни.
По уже знакомой тропинке Нина стала спускаться к реке. Прямо перед ней в низине раскинулась деревня Хонга. Она была видна, как на ладони. Вот только среди тамошних построек не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего православный храм. Однако Нина Сергеевна была настроена весьма решительно. Не может быть, чтобы в Хонге не было церкви! Раз тут был священник, значит, должен быть и храм! И она отыщет его!
Сидя у окна автобуса, Нина Сергеевна смотрела на тянувшиеся вдоль дороги равнины, поросшие редким сосняком вперемешку с чахлыми елочками. Унылая картина! А когда-то здесь были леса — непроходимые, величественные леса, которыми славилась Михайловская область. «В Михайловске — доска, тоска и треска» — вспомнилась Нине знакомая с детских лет поговорка. Треску выловили, леса вырубили… Что осталось? Только пустошь — безжизненная пустошь…безлюдная пустыня… Неужели здесь живут люди? А ведь это и впрямь так. Где-то в этих пустынных краях находится деревня со странным названием Хонга, куда направляется Нина…
Антиквар Борис Семенович Жохов, более известный под заслуженно полученным прозвищем Жох, коротал вечер за книгой. Однако вовсе не за детективом или романом, как это в обычае у людей заурядных, иначе говоря, у лохов. Практичный Жох считал чтение подобных книжек бесполезным времяпровождением. И, если сам брал в руки книгу, то лишь такую, которая представляла для него деловой интерес.
Вот и сейчас он перечитывал «Историческое описание приходов Михайловской епархии», изданное в 1901 г. в Санкт-Петербурге. Книга эта являлась весьма редкой, так что даже в областной библиотеке была лишь в единственном экземпляре. Впрочем, у Жохова имелось свое, весьма богатое собрание книг по истории Михайловской епархии. Прежде они принадлежали Якову Ефимовскому, некогда сотруднику городского музея, а затем — владельцу первой в Михайловске антикварной лавки. А после убийства старого антиквара недалекие наследники за бесценок продали Борису Жохову всю его библиотеку.
Да, смелость этого мальчика и хитрость воеводы Претича спасли нас и Киев. Однако все мы понимали: радоваться еще рано. А что, если печенеги поймут, что их провели, и вернутся? Тогда нам несдобровать. Пожалуй, пока не поздно, нужно послать за князем Святославом. Полно ему воевать в чужих землях, когда на его родине хозяйничают враги!
Тем временем моя бабушка таяла на глазах. Осада Киева лишила ее последних сил. Однако она все-таки дожила до возвращения сына. Возможно, потому, что слишком хотела увидеть Святослава и сказать ему нечто очень важное для него:
— Останься здесь, сынок. Христом Богом прошу тебя — останься. Твое место здесь, в Киеве. — упрашивала умирающая княгиня своего воинственного сына.
Погожим августовским днем 1011 года от Рождества Христова, в Праздник Успения Пресвятой Богородицы, из Успенского храма, стоявшего неподалеку от княжеского дворца, выходила торжественная процессия. Впереди, мягко ступая по расстеленным коврам, шел человек высокого роста, в длинной златотканой одежде и красных сафьяновых сапогах, с пурпурным парчовым плащом на плечах. Он был уже весьма немолод, однако держался по-юношески прямо и величественно. На его седой голове тускло поблескивал золотой венец, украшенный драгоценными каменьями — знак княжеской власти. Это был киевский князь Владимир, в святом крещении — Василий.
